Апельсиновая девушка - Гордер Юстейн. Страница 28

Когда у нас бывает много гостей, мама обычно говорит, что «кто-то должен взять на себя руководство». Нечто подобное было и сейчас, и сейчас руководство пало на меня. Во всяком случае, все смотрели на меня. Получилось так, что я главный.

Я оглядел всех и сказал: «Я прочитал длинное письмо, которое отец написал мне перед смертью. И я понимаю, что вам всем интересно узнать, что в нем написано…»

В комнате воцарилась гробовая тишина. Что он собирается сказать? Как он продолжит?

Я сказал: «Это письмо написано мне. Но мы все любили отца. И у меня есть для вас два сообщения, хорошее и плохое. Начну с хорошего. Вы все получите возможность прочитать письмо целиком, от начала и до конца. В том числе и Йорген. Плохое сообщение заключается в том, что никто не будет читать его сегодня вечером».

Бабушка склонилась над столом в напряженном ожидании. По ее лицу скользнула тень разочарования. Эта тень служила доказательством того, что она не читала отцовского письма, ни теперь, найдя его, ни одиннадцать лет тому назад. Все эти годы письмо действительно пролежало за обивкой моего старого гоночного автомобиля.

Я сказал: «Мне хочется, чтобы все, связанное с письмом, немного улеглось, прежде чем мы начнем обсуждать то, о чем написал отец. Кроме того, мне нужно время, чтобы решить, что я отвечу ему на один серьезный вопрос. Не говоря уже о том, каким образом я смогу ответить ему».

Все безоговорочно согласились со мной. Больше никто не приставал ко мне с вопросами о письме. Йорген даже встал со своего места и подошел ко мне. Он дружески похлопал меня по плечу и сказал: «Звучит разумно, думаю, ты прав, Георг, надо, чтобы все сперва улеглось».

Я сказал: «Скоро уже полночь. Нам всем пора спать».

Мои слова прозвучали торжественно, по-взрослому. Я был уже взрослый.

Но в ту ночь я даже не сомкнул глаз. В доме давно все стихло, а я, лежа в кровати, смотрел на белый пейзаж за окном. Снег уже давно перестал идти.

Среди ночи я встал и оделся. Надел теплую куртку, шапку, шарф и даже варежки. И вышел через стеклянную веранду на открытую террасу. Смахнув снег с кованой скамьи, я сел на нее. Наружные фонари я погасил.

Я смотрел на сверкающее звездное небо и пытался восстановить настроение той ночи, когда сидел здесь у отца на коленях. Мне казалось, я помнил, как он крепко прижимал меня к себе. Как он обнимал меня, чтобы я не выпал из космического корабля. И вдруг этот взрослый человек с раскатистым голосом начал плакать.

Я задумался над тем серьезным вопросом, который он мне задал. Но так и не решил, что я на него отвечу.

Первый раз мне стало очевидно, что и я тоже когда-нибудь покину этот мир и все, что мне дорого. Думать об этом было больно. Невыносимо больно. И на все это глаза мне открыл отец. А это уже другое дело. Человек должен знать, что его ожидает. Это все равно что знать, сколько у тебя денег на банковском счету. При этом меня радовала мысль, что мне еще только пятнадцать лет.

И тем не менее: может быть, несмотря ни на что, было бы лучше, если бы я вообще никогда не появлялся на свет, ведь мне уже сейчас невыносимо больно думать, что когда-нибудь я буду вынужден все это оставить. Однако я решил послушаться совета отца и не спешить с ответом на такой серьезный вопрос.

Откинув голову назад, я стал разглядывать звездное небо. Попытался представить себя летящим в космическом корабле. Упало несколько звезд. Я долго сидел на террасе.

Очень не скоро хлопнула дверь, и на террасу вышла мама. Уже начало светать.

«Ты здесь?» – спросила она, как будто не видела меня.

«Я не мог заснуть».

«Я тоже», – сказала она.

Я посмотрел на нее: «Надень что-нибудь теплое и посиди со мной», – попросил я.

Она быстро вернулась обратно. На ней было черное зимнее пальто, которое она носила с тех пор, сколько я себя помню. Но уверенности в том, что именно в этом пальто она была тогда в соборе, у меня не было. Тем не менее, когда она села рядом со мной, я сказал: «Теперь тебе не хватает только серебряной пряжки в волосах».

Она прикрыла рот рукой. Потом спросила: «Он написал и о пряжке?»

Вместо ответа я показал ей на большую планету, которая как раз всходила на востоке. Что это была за планета, было ясно без слов, она не мерцала, как все остальные звезды, и я на девяносто процентов был уверен, что это должна быть Венера.

Я сказал: «Видишь ту планету? Это Венера, а еще ее называют Утренняя звезда. Каждый раз, когда отец видел ее, он думал о тебе».

Когда человеком овладевают тяжелые мысли, ему хочется поговорить, но бывает, он предпочитает молчание. Мама предпочла молчание.

Но я прервал его: «Мы с отцом сидели здесь ночью накануне того дня, как его положили в больницу. Из его письма ты узнаешь и все остальное. А теперь здесь сидим мы с тобой».

«Георг, – отозвалась наконец мама. – Я жду и в то же время страшусь этого письма. Мне хочется, чтобы ты был дома, когда я буду его читать. Обещай, что не оставишь меня».

Я пожал ей руку. Мне казалось важным быть рядом с мамой, когда она будет читать письмо отца. Было бы неправильно, чтобы Апельсиновую Девушку утешал Йорген, когда она будет читать длинное письмо Яна Улава. Но и ему будет позволено прочитать письмо моего отца. Легко он не отделается.

Я сказал: «В ту ночь, здесь, на террасе, отец сказал мне, что должен нас покинуть».

Она резко повернулась ко мне: «Видишь ли, Георг… не знаю, смогу ли я еще раз говорить об этом. Есть одна вещь, к которой ты должен относиться с уважением. Ты понимаешь, что бередишь старую рану? Или не понимаешь?»

Она почти рассердилась. Точно рассердилась.

«Конечно понимаю», – сказал я.

Мы долго сидели, не проронив ни слова. Может быть, целый час. Я был поражен. Маме всегда быстро становилось холодно.

Увидев новую звезду или планету, я показывал ее маме, но вскоре звезды стали бледнеть, а когда рассвело, и вовсе исчезли.

Перед тем как уйти в дом, я снова показал ей на небо и сказал: «Там высоко вращается большое око. Оно весит более одиннадцати тонн, оно такое же большое, как паровоз, и держится с помощью двух крыльев».

Мама вздрогнула, она не поняла, что я имею в виду.

Я вовсе не собирался пугать ее, у меня и в мыслях не было рассказать ей какую-нибудь историю про привидения. Чтобы успокоить ее, я быстро сказал: «Это телескоп Хаббл. Око Вселенной».

Она улыбнулась типичной маминой улыбкой и протянула руку, чтобы погладить меня по голове. Но я успел уклониться. Она думала, что я еще ребенок. А может, решила, что я вспомнил о своем сочинении.

«Когда-нибудь мы разгадаем, что же такое все это», – сказал я.

На другой день мне разрешили не ходить в школу. Надо только сказать учителю все как есть, считала бабушка. Мне следовало сказать, что мы получили письмо от моего отца, который умер одиннадцать лет назад. В подобных ситуациях всегда нужна передышка, прибавила она.

В подобных ситуациях, думал я. Мне и в голову не могло прийти, что существуют ситуации, подобные получению письма от давно умершего отца.

Дедушке с бабушкой пришлось уехать в Тёнсберг, так и не прочитав отцовского письма. Я обещал, что они прочтут его самое позднее через неделю. Бабушка немного дулась на то, что ей придется ждать так долго. Ведь это она нашла письмо, она заставила дедушку предпринять эту поездку в Осло. Но дедушка напомнил ей слова Йоргена.

В то утро Йорген рано ушел на работу, я его почти не видел, но мы с мамой остались дома. В полдень я уснул на желтом диване, потому что не спал всю ночь. Когда я проснулся, началось небольшое шоу на чердаке.