Апельсиновая девушка - Гордер Юстейн. Страница 29

Я попросил маму найти все ее старые картины, написанные в Севилье. К счастью, она ни одной не выбросила, хотя снова повторила, что «переросла их». Она произнесла эти слова, передвигая старый портрет отца, написанный ею по памяти. Мы с ней ничего не сказали о нем, но, увидев его, я вздрогнул. Ни на одной картине я никогда не видел таких пронзительно синих глаз. Я подумал, что, должно быть, маме потребовалось много кобальта. И еще подумал, что, должно быть, эти глаза видели то, чего не видел большие никто.

«Ты все-таки не переросла папу», – сказал я. Это был не вопрос. Это звучало как утверждение.

Я заставил маму снова повесить в холле старую картину с апельсиновыми деревьями. Мы с ней сняли другую картину и повесили апельсиновые деревья точно на то место, где они висели, когда отец сидел там и писал на своем компьютере. В то время ему приходилось ходить осторожно, чтобы не сдвинуть с места железную дорогу. То было другое время.

Мне понравилось, как мы повесили картину с апельсиновыми деревьями, смотреть на нее было приятно. С таким небольшим возвратом к прошлому Йорген, по моему мнению, должен был смириться. Я так и сказал.

В большой коробке на чердаке мы нашли мою железную дорогу. Нашли мы и старый компьютер. Я перенес его в холл, присоединил к нему монитор, включил в розетку и попытался запустить. Это была старая досовская программа, и редактор назывался Word Perfect. Отец одного моего школьного товарища до сих пор пользуется таким музейным экспонатом, и я много раз входил в него.

Но чтобы получить доступ к документам, написанным отцом, компьютер попросил меня ввести пароль максимум из восьми букв. Именно этот пароль мои родственники и не могли вскрыть одиннадцать лет назад.

Пока я возился с компьютером, мама стояла у меня за спиной. Она сказала, что они перепробовали множество разных слов и чисел, например, день рождения, номер машины, личный номер.

У меня зародилось подозрение, что все должно быть гораздо проще. И я набрал слово из восьми букв: А-П-Е-Л-Ь-С-И-Н. Компьютер сказал «динъ», и передо мной открылся список так называемых директорий, записанных на твердом диске.

Мама была поражена, но это еще мягко сказано. Она схватилась за лоб и чуть не лишилась чувств.

[Dir] на старых компьютерах соответствует тому, что в новых называется «папки». И название каждой папки тоже должно было состоять из восьми букв. Одна папка называлась werunika ».

Я набрал это слово и нажал ENTER. «Мышей» у старых компьютеров не было. В папке был один-единственный документ, и он назывался «georg.doc». Я снова нажал ENTER. И уставился в тот же текст, который читал вчера вечером у себя в комнате: Сядь поудобнее, Георг. Я хочу, чтобы ты устроился поудобнее, потому что должен рассказать тебе одну душещипательную историю… Я нажал два раза НОМЕ и стал жать вертикальную стрелку вниз, чтобы проглядеть весь документ. На это ушла вечность, не меньше десяти секунд. Да, самая последняя фраза в документе была: Но мечта о несбыточном имеет свое название. Мы называем ее надеждой.

Я нашел письмо отца в его старом компьютере, и это было гениально: ведь, решив написать эту книгу вместе с ним, я приготовился к кропотливой работе с ножницами и клеем. Теперь моя задача облегчалась, теперь мне требовалось только войти в компьютер и вписать собственный текст перед текстом отца, внутри него или после него. И у меня возникло реальное чувство, что мы вместе пишем эту книгу.

После некоторых усилий я наладил и старый ромашковый принтер. Это была такая древность, что я даже боялся, как бы какой-нибудь тайный агент из Технического музея не украл его у меня. Он гремел, грохотал и тратил по четыре минуты на каждую страницу. Потому что молоточек ударял отдельно по каждой букве. Одиннадцать лет назад, в год смерти отца, это сооружение считалось современным!

В эту минуту я сижу и пишу на старом отцовском компьютере. Последнее, что я написал: В эту минуту я сижу и пишу на старом отцовском компьютере.

У мамы есть одна магнитофонная запись, которая называется «Незабываемый». Это уникальная запись: там Натали Коул поет вместе со своим отцом, знаменитым Натом «Кинг» Коулом [9]. Кто-то, может, не увидит в этом ничего странного, но все дело в том, что Натали Коул поет дуэтом со своим отцом спустя тридцать лет после его смерти. Осуществить это технически было не так трудно. Натали Коул требовалось только напеть свою партию на старую запись Ната «Кинг» Коула, сделанную сорок лет назад. Можно сказать, что на новой записи она влилась в голос своего отца.

Другими словами, технически нет ничего проще, чем спеть дуэтом с человеком, умершим почти тридцать лет назад. Тут скорее следует говорить о духовных усилиях. Но их дуэт очень красив. Он «незабываем».

Нет смысла затягивать эту историю. Остались только две вещи. Во-первых, ответ, который я должен дать отцу на его нелегкий вопрос. И еще кое-что. Начну со второго, потому что твердо решил, что самым последним в этой книге будет мой ответ на отцовский вопрос.

После возни с картинами и старым компьютером мама ушла на кухню печь булочки с кокосом. Она знает, что я их обожаю, и потому не случайно затеяла печь их именно в этот день. Но и Мириам тоже обожает эти булочки.

Когда аромат булочек добрался до холла, я отправился на кухню. Мне хотелось выпросить у мамы булочку. А также кое-что узнать у нее. Одна линия в рассказе об Апельсиновой Девушке так и осталась не доведенной до конца. Мама еще не читала эту историю.

Она как раз покрыла глазурью с мелиссой две булочки. На кухонном столе лежал пакет с кокосом, которым она должна была посыпать глазурь.

Я спросил: «И кто же был тот мужчина в белой „тойоте"?»

Я спросил без всякого умысла. Мне просто хотелось подразнить ее. Ведь я уже знал, что речь шла о ее старой любви. Во всяком случае, так она сказала отцу.

Но она вдруг пришла в замешательство. Сперва она посмотрела на меня, как будто у нее было рыльце в пушку. Потом села на табуретку.

«Так он написал и об этом!» – воскликнула она.

«По-моему, он немного ревновал тебя», – сказал я.

Она промолчала, и я снова спросил: «Просто скажи мне, кто был тот человек в белой „тойоте"?»

Неподвижными глазами мама задумчиво уставилась на меня. Казалось, она решилась пройти сквозь стальную стену.

«Это был Йорген», – очень тихо сказала она.

Я опешил. «Йорген?» – повторил я.

Она кивнула. В голове у меня все еще был сумбур. Я взял пакет с кокосом и начал рассыпать кокос по полу. Перевернув пакет, я высыпал на пол остатки.

«Это снег», – сказал я.

Мама сидела у стола. Останавливать меня было уже поздно. Она только спросила: «Зачем ты это сделал?»

«Потому что ты спятила! – крикнул я. – У тебя было сразу два любовника!»

Мама решительно это отвергла. «Это неправда, – сказала она. – С тех пор как я встретила Яна Улова, у меня никого не было, кроме него».

Мне по-прежнему казалось, что тут пахнет жареным, но я думал не о булочках.

Я сказал: «А как только Яна Улава не стало, появился Йорген?»

«Нет! – сказала она. – Все было совсем не так. Прошло много лет, прежде чем мы с Йоргеном снова встретились. А все эти годы у меня не было никого, кроме тебя. И ты это знаешь. Но когда мы с Йоргеном снова встретились, я снова влюбилась в него. И все-таки мы долго не могли решиться поселиться вместе, очень долго».

Мне стало почти жалко этого большого птенца. У него по-прежнему дрожал клюв. Но я был неумолим: «А можно спросить, кого из этих двух мужчин Апельсиновая Девушка любила больше?»