Волчьи дети Амэ и Юки - Хосода Мамору. Страница 8

— К нам в администрацию района, конечно, приезжают люди, которые просят показать им свободные дома в деревне, но надолго они не задерживаются. Сама же видишь — тут ничегошеньки нет. До начальной школы и больницы ехать полчаса. До средней школы — трястись на автобусе или электричке по два с половиной часа в одну сторону. Это ж, получается, пять часов в день на дорогу. Природа тут, может, и хорошая, но если собираешься растить детей, то… ой!..

Асфальт неожиданно кончился, и машина резко подскочила.

— Думаю, в райцентре будет удобнее.

Амэ и Юки спали на заднем сидении, устав от долгой поездки. Они не проснулись, даже когда пошли кочки, ямы и началась тряска.

Из окон машины сквозь ветки деревьев виднелись заснеженные горные вершины. Хана сравнила их с фотографией в своём блокноте. С теми самыми родными горами, о которых он когда-то ей рассказывал.

Курода остановил машину у обочины, переобулся из кожаных туфель в резиновые сапоги, поправил сползшие очки и уверенно зашагал в гору. Хана двинулась следом, держа на руках спящих детей.

Дом утопал в зелени.

— Какой огромный!..

В разговоре Курода описывал его как «обветшалый семейный дом, построенный сотню лет назад». Но тот оказался куда великолепнее, чем Хана представляла себе. Однослойная черепичная крыша на мощных столбах, освещённая утренним солнцем, бросала на землю чёткую тень. Этот дом построили, ещё когда в окрестностях рубили леса. Какие там Хана и дети, да здесь хватило бы места огромной семье, соберись люди жить тремя поколениями под одной крышей.

Хотя, если приглядеться, окна в доме были грязными, потрескавшимися и наспех залатанными изолентой. Глина со стен местами совсем отвалилась, обнажив бамбуковый каркас, — Курода сказал, что это работа дятлов. Сразу становилось понятно, что здесь уже много лет никто не жил. За домом, у самой стены, стоял сарай, а на склоне, уходящем к горной дороге, — собачья будка, которая за прошлые зимы так накренилась под тяжестью снега, что, казалось, вот-вот рухнет.

— Ну и сдаём-то мы его почти за бесценок, но вот на ремонт уйдёт ого-го сколько! Это не дом, это руины настоящие… Да можно прямо в обуви.

Но Хана туфли всё же сняла. Стоило ей ступить из прихожей в комнату, как пол под ногами заскрипел. Огромная гостиная занимала никак не меньше тридцати квадратных метров. Под высоким потолком перекрещивались деревянные балки. Татами на полу местами выцвели от дождя и воняли плесенью. Раздвижные бумажные перегородки и двери были выломаны и небрежно приставлены к стенам рядом со шкафами и прочей мебелью. В печной комнате нашлась старинная жестяная дровяная печка, похоже ничем другим дом не отапливался. На кухне — брошенные тазики и кастрюли, почти утонувшие в пыли. Из шланга, идущего вдоль кафельной плитки, капала густая мутная жижа.

— Зато, электричество есть, колодец не пересох, и всем, что осталось в сарае, можно пользоваться.

Курода открыл все тринадцать окошек, выходящих на веранду, чтобы проветрить дом. Взгляду предстал двор, заросший сорняками. Хана заметила, что за деревьями вокруг дома начинается открытый участок.

— А там огород, да?

Действительно, участок походил на заброшенное поле. Курода вышел на веранду и спустился во двор.

— А, ну нет, тут на своём огороде жить не получится. Придут лесные животные и всё разорят. Кабаны там, обезьяны, медведи. Сколько над овощами ни бейся — всё пожрут. Здесь так много брошенных домов как раз потому, что всех людей прогнали.

— Так, значит, по соседству…

— Ни одной живой души до самого подножия холма.

— Неужели?

Курода вздохнул и огляделся по сторонам.

— Посмотрим какой-нибудь другой дом? В деревне есть варианты поприличнее.

Но она внезапно ответила:

— Я выбрала.

— Что?

— Этот дом, — Хана улыбнулась.

Курода опешил, его глаза за стёклами очков удивлённо заморгали.

— Почему?!.

Дети проснулись уже после того, как Курода уехал в деревню.

— Уо-о-о! Где мы?!

— Это наш новый дом.

— Уа-а-а! — Юки босиком выбежала во двор.

Она быстро нашла покосившуюся от снега будку и с радостным «ой, какая косая!» изогнулась набок, изображая её. Затем она обошла дворовый колодец, отчего-то присела на корточки перед муравьиной дорожкой и вежливо поздоровалась с насекомыми. В задней части двора Юки разглядела развалины старого склада, встрепенулась и бегом устремилась туда. Она ловко запрыгнула на крышу и, вполне довольная собой, что-то оттуда прокричала.

Амэ опасливо наблюдал за ней, прячась за столбом на веранде. Тут вдруг по столбу пробежала ящерица и Амэ громко завопил. Он кинулся вниз по ступенькам, подбежал к возвращающейся вприпрыжку Юки и вцепился в сестру, ища спасения.

Хана присела на веранду и спросила детей:

— Ну как вам? Нравится?

Юки горделиво расставила ноги пошире и заявила во весь голос:

— Нравится!

— Хочу обратно, — еле слышно отозвался Амэ, держась за подол платья сестры.

Юки было пять лет, Амэ — четыре.

Юки, красивая черноволосая девочка, росла активной и жизнерадостной. Она много помогала матери по дому, много ела и много смеялась. Она мгновенно запоминала детские книжки и сказки и пересказывала их наизусть.

Амэ был тихим и замкнутым. Упрямый, необщительный, плаксивый, избалованный, беспокойный — это всё о нём. Когда от волнения мальчик пускался в слёзы, его приходилось гладить по спине и заговаривать волшебными словами «всё хорошо, всё хорошо».

После того как Хана всё же решила съехать с токийской квартиры, у неё ушло несколько лет на выбор подходящего жилья.

Перед уходом Курода предупредил её, что жизнь в глубинке не сахар и что розовые очки в деревне долго не держатся. Но Хану его слова ничуть не смутили. Наоборот, ей очень понравилось это место, где можно воспитывать волчьих детей вдали от посторонних глаз. Новый дом воплощал её идею о том, что дети должны сами выбрать, как им жить: как волкам или как людям.

В сарае теснились вещи бывших хозяев. Помимо мотыг, кос и прочих сельскохозяйственных инструментов, попалась и педальная швейная машинка, и даже детский четырёхколёсный велосипед. Хана взяла с полки ящик с инструментами и внимательно перебрала содержимое. Первым делом нужно подлатать дом — настолько, чтобы в нём хотя бы можно было спокойно жить.

Белая машина администрации остановилась возле террасы.

— Сказала, «где угодно, лишь бы никто рядом не жил». Странная она, — доложил Курода деревенским старожилам о необычной переселенке.

Один из стариков, Хосогава, смотрящий на мир через очки с цветными линзами, поинтересовался таким деловым тоном, словно речь шла о полевых работах:

— Где её муж?

— Не знаю.

Другой серьёзный старик с полотенцем на шее, Ямаока, сложил руки на груди и с мудрым видом спросил:

— Зарабатывает сколько?

— Не знаю.

Хосогава и Ямаока недоумённо переглянулись между собой.

— И как же она собирается жить, с детьми-то на руках?

— Не знаю…

Курода удручённо почесал затылок и огляделся по сторонам. На глаза ему попался ещё один старик, молча ровняющий борозды мотыгой.

— А… Дедушка Нирасаки. Как поживаете?

Высокий худощавый старик Нирасаки поднял на него глаза, но ответил угрюмым, задумчивым молчанием.

Следующим утром Хана проснулась на рассвете, вышла во двор и медленно огляделась по сторонам. Горный воздух дышал прохладой и свежестью. Словно благословение всему миру, из-за деревьев лились слепящие солнечные лучи. Утреннюю тишину нарушало лишь ласковое журчание горных ручьёв. Хана вздохнула полной грудью и, подбодрив себя кратким «ну, за работу!», приступила к уборке дома.

Первым делом она вытащила все татами с перегородками и поставила их на веранду, прислонив к внешней стене. Всего в доме девять комнат: гостиная, молельная, гардеробная, печная и так далее. Общая площадь переваливала за сто квадратных метров.