Неожиданность (СИ) - Попов Борис. Страница 61

Девчата молча глядели чугунными рожами. Без прямых команд, здесь, видимо, тоже не обойдешься. Ткнул пальцем в ближайшую:

— Ты — показываешь мне туалет. А ты, — сказал второй, — ищешь боярыню, и спрашиваешь, когда и куда мне подойти на ужин.

— Но она не велела ее искать!

— Это ты не так поняла, чего она хочет, — пресек я ропот, пусть и временно, но подчиненного мне человека. — Она запретила уточнять мои приказы. Сейчас я вам хозяин, и я голоден! Пошла быстро!

Тетка замела юбками по коридору. Конечно, мини-юбку ей носить уже поздновато, но чуть-чуть укоротить платье бы не помешало. Другая уже вцепилась мне в левую руку. Мягко высвободился: обойдусь. Время слабости уже прошло. Показывай-ка дорогу. Она бойко засеменила в нужную сторону. Вышли из туалета, вернулись в выделенную мне комнату. Велел подать отвар мыльного корня, помыть руки. Махом притащила. Видать, попадать на конюшню, с ее карательными функциями, и превращаться там в сидорову козу, было неохота. Поданный взвар пенился не хуже Любиного — тоже умеют хорошо делать.

Пришла хозяйка: ужин готов, и мы погнали в столовую. Боярин уже сидел за столом и наливал себе водочки. Я тоже пододвинул свою чарочку, решив выпить после такой нагрузки, как сегодня. С работой ведуна — и не сравнишь!

Хозяин от удивления аж открыл рот.

— Лекари же не пьют!

— Мне можно. Я немножко другой, посильнее.

— Это точно, — крякнул он, и бросил быстрый взгляд на жену — видимо вспомнил предыдущие неудачные попытки.

Булькнул и мне. Ахнули и заели. И эх, хороша боярская жизнь! Можешь всю жизнь ничего не делать, и как сыр в масле кататься. Человеку, вроде меня, который на ровном месте затевает новое дело при уже имеющемся достатке, и поедет в глухую чащобу учиться, осталось только и позавидовать.

Очень хорош и крупен был сом. Катя подавала куски от экземпляра поменьше. А этот здоровяк лежал, аккуратно порезанный на большущие куски на серебряном блюде. К нему прилагалась здоровенная ложка из того же благородного металла. После переезда тоже обзаведусь серебряной посудой.

Блистал и повар. Его рябчики так и манили своими легчайшими изысканными привкусами. Незначительная горчинка придавала блюду

необычайную пикантность — все было объедение. А расстегаи и кулебяки — просто изумительны. Блины с черной икрой удачно дополняли стол. И все это, всего лишь дополнение к неимоверных размеров сому. Редко я так объедался!

Да уж, все изыски грядущего, все эти крабы и креветки, кажутся слабоваты против блюд из сома и рябчика. Да и красная икра, даже и в обнимку с черной, уступает свое коронное место вкуснейшей щучьей! Ели молча, лишь изредка набулькивая себе для аппетита горячительный напиток. Даже и боярыню привлекла эта немудреная задача, и испросив моего разрешения, она принялась наливать себе заморское винишко. Из-за стола еле встал.

Мы с боярином прошли в кабинет для разговора. Упали в редкие для Руси в ту пору кресла и вытянули ноги. Он начал:

— Получилось у тебя хорошо. Давно ее такой не видел — какая-то живость в бабе появилась. А то целыми днями и ноет, и ноет…, невозможно слушать ее жалобы. Аж недобрые уже мысли стали появляться: постричь ее в монастырь, отправить пожить к брату в Киев или к взрослым уже детям. А мы ведь много лет уже прожили вместе, семь пудов соли успели съесть на двоих. Женился по сильной любви, а сейчас чую — сердцем уже прирос! Расстроится она — и я мрачнее тучи. Плачет? На весь день из колеи выбит. У нее сердце каждый день прихватывает? И у меня щемит. Того и гляди, обоих на кладбище свезут и закопают. Хотел отвлечься — бабенку завел. И что за притча: с той лежу, а об этой думаю. Тут уж не до чужой ласки. А после тебя — по дому бегает, песенки поет, весела необычайно. Все, как в прежнюю пору! И надоело, видать, целыми днями валяться на кровати и ныть: сама с кухаркой за сомом побежала для тебя. Совсем переменилась с твоей легкой руки. А надолго нам это счастье?

Я улыбнулся — навсегда.

— Не ошибаешься?

— Если что, присылай людей за мной, махом подскочу. И деньги твои отдам, и жить у тебя буду, пока точно не вылечу.

— На деньги мне наплевать. Тревожит другое: почему эту паскудную болезнь другой ведун даже облегчить не смог, а ты вон как изловчился?

Задумался: открыться или нет? Неизвестно, как к этому относятся сейчас. Двадцать пять лет назад, когда заезжий князь исподтишка и по— подлому убил чародея ударом в спину, бояре были за власть. Поглядел на пожилого собеседника: а ведь он и в ту пору был уже далеко не мальчик, на чью сторону встал? Может, топор выборному правителю Новгорода точил?

Сейчас проверю, и, если что, от прямого ответа увернусь, совру, что в далеких краях учился по-другому, чем местные. Спросил: а вот тут у вас как-то давно случай был, кудесника убили, слыхал?

Он посуровел лицом.

— Я в этом даже поучаствовал вместе с моей дружиной…

Точил, ох точил!

— Мы встали на сторону народа. Ратники не отказывались, охотно пошли. Стоит народ и мы, а напротив князь с дружиной и бояре. И смяли бы мы их, очень много нас было. И тут эта княжеская подлость! Народ разошелся, и я плюнул, и своих увел. Мои бойцы горячились, кричали: да я, да мы, за правду встанем! Пришлось вразумить: против нас княжеское отборное войско и несколько боярских дружин. Перебьют и глазом не моргнут. Это не за родину кровь пролить. Родина вон по домам пошла, баб тискать, да щи с салом трескать, а мы за это умирать тут будем? В общем, я уезжаю, а вы бейтесь, сколько сумеете. Благодарный Новгород напишет на ваших могилах: здесь покоятся самые большие дураки, которых я знал за всю свою историю. Развернул коня и поехал к дому, а бойцы следом пошли. Вот и вся история.

Ай да боярин, ай да сукин сын! Выступил прямо как комиссар времен гражданской войны. Только те красноармейцев зажигали, а он погасил. А так один в один. Ну, такому можно все рассказать, не продаст.

Я поведал заключительную часть своей истории.

— Учусь у волхва. Уже научился кое-чему, чего другие лекари не умеют: лечить сглаз и болезни, как у твоей жены.

Боярин, поразмыслив, высказался.

— Кудесников я всю жизнь уважал. Лечат очень хорошо, жизнь и погоду предсказывают точно, в общем — много чего умеют. Религию их принять не смог, с рождения христианин. Думал, они только единоверцев лечат. А посещать их капища в жизни не поеду. И Анастасия из очень набожной семьи. Ты, может, причастил ее там по-вашему, кровью младенцев?

Подумалось: а потом эти выдумки плавно перешли на евреев. Волхвов извели, а враг-то церкви и государству нужен. И понеслось обхаивание иудеев. Украли чего? Жидомасоны. Революцию кто сделал? Вот он, я его за пейсы поймал! И так далее по нарастающей. Хочется гаркнуть: а мы-то куда, русские, глядели?

А евреи нация работящая, толковая, трезвая, очень знающая. Глупого у них один раз в жизни видел. Так помню всем коллективом этой белой вороне поражались.

Доняли они меня в прошлой жизни единственный раз. Работал в ту пору молодым врачом-интерном. Легла ко мне в палату старенькая иудейка. Успела сдать несколько анализов, бойко поругалась с палатной медсестрой и, пролежав ровно один вечер, выписалась.

Через пару дней приполз ветхий муж. Он весь, бедолага, трясся и больше всего я боялся, что он затеет свой уход из жизни сейчас. Поэтому посетитель бережно мной усаживался, и каждый раз неминуемая кончина отступала.

Он забрал выписку и, отдохнув на заботливо выданном стульчике, повздыхав над неудачной национальностью с виду приличного врача (вот Соломон Израилевич Саре бы точно помог, а у вас все не то…) ушел. Потом, через день, опять пришел.

Жена вспомнила, что еще сдавала кровь из вены, а результатов этого анализа в моих письменах не было. Просьба немедленно выдать! Я впал в задумчивость: что же еще она исхитрилась сдать за вечер? Наконец дошло — реакцию Вассермана на сифилис. Делается в отдельной лаборатории несколько дней. По срокам должна быть готова завтра.