Девочки-лунатики (СИ) - Ланской Георгий Александрович. Страница 2

— Когда еще вырасту?

— Ну да, — рассмеялся он. — Когда станешь большой-большой. Наверное, пойдешь в манекенщицы?

Она усмехнулась.

— Нет, Юра, не пойду. Это профессия без будущего. Я буду изучать скучный маркетинг, а потом займусь бизнесом и завоюю мир. Но эту перспективу я оставлю на неопределенное будущее.

— Почему на будущее? — спросил Юрка. Карина улыбнулась еще шире.

— Потому что сегодня хочу по-настоящему повеселиться, как все. Я же в первую очередь девушка, и уже потом — диктатор.

К громаде Казанского вокзала поезд прибывал черепашьим шагом, крадучись, словно опасаясь спугнуть нахохлившихся носильщиков с их железными тележками-танками на колесах. Олеся выглянула в окно в последний раз и отодвинула двери купе, выпуская застоявшийся воздух.

— Чего ты так торопишься? — равнодушно спросила Наташка. — Сейчас все выйдут. Охота тебе по головам лезть?

Карина, застегивавшая свой аккуратный чемоданчик на колесах, благоразумно промолчала. Одарив Наталью злым взглядом, Олеся решительно поволокла сумку к тамбуру. Едва дождавшись, пока проводница откроет двери, она выволокла багаж на перрон и на пару минут застыла, вдыхая тяжелый мазутный воздух. Ждать одноклассниц она не собиралась, просто на короткий миг Москва, бетонная громадина, оглушила, придавив к земле ногтем, как букашку.

Пассажиры разноголосной толпой рассасывались в разные стороны. Кто-то шел к стоянкам такси и маршруток, другие спускались в темные норы подземных переходов, увенчанных здоровой буквой «М». В числе последних из вагона вышла Карина, следом вывалилась Наташка, дергая дурацкую клетчатую сумку, венец творения неизвестного мастера, многократно проверенную челночниками братских стран. Обе подошли к Олесе, явно несколько растерянные.

Карина, конечно, бодрилась. Впрочем, ей изначально было легче. Сразу по приезду ее должна была подобрать то ли родственница, то ли знакомая. Долгий день и пять часов пути тянулся, словно резина. Заразившись синдромом попутчика, Карина вскользь упомянула, что на первое время ее приютят, но на большее рассчитывать не стоит. Вот и сейчас, упакованная в голубенькие джинсы и кофточку с фирмовым лейблом, она изо всех сил старалась казаться безмятежной, хотя наверняка боялась. Москвы все боятся. Этот Молох пережевал и выплюнул не одного приехавшего в расчете на сладкую жизнь. Так что еще неизвестно, получится ли у школьной зубрилки эта самая сладкая жизнь. Не факт, ой не факт… Тут знаниями не возьмешь, это Олеся знала совершенно точно. Кто их разберет, московских родственников, презирающих всех остальных исключительно из-за географического положения…

Хмыкнув, Олеся перевела глаза на Наташу.

М-да. Без шансов.

Кто на такую посмотрит? Стоит дурочка в спортивном костюме, кедах, гитарой за спиной, щерится во все стороны, словно деревенская баба, впервые увидавшая светофор, и еще на что-то рассчитывает! Кастинги, видите ли, в Москве, куда ни плюнь… Певица, Мэррайя Кэрри, не иначе. Два аккорда, три прихлопа, а туда же, «Фабрика звезд» по ней плачет, а продюсеры все глаза проглядели, ожидая самобытную звезду…

— Ну, что? — оскалилась Наталья. — Покурим и двинем?

Олеся стиснула зубы. Кто бы мог подумать, что уезжая из дома, она столкнется со свидетелями своего позора.

На выпускном Лешка метался между Олесей и Кариной, не зная, какой сделать выбор. Сердцем он, вроде бы, склонялся к Карине, изрядно подпившей и оттого неудержимо-веселой, но куда более чуткие органы реагировали на Олесю, появляющуюся в нужный момент, всю такую зовущую и доступную. И когда здоровые инстинкты пересилили, Олеся позволила увести себя подальше от музыкальной долбежки.

Они долго тискались под лестницей, а потом Лешка придумал забраться в автобус, с его мягкими сидениями. До поездки на берег реки была еще масса времени, а тут такая возможность. И главное, ничего сложного, только двери отжать. Забравшись внутрь, Лешка и Олеся тут же предались греховной страсти.

Ни для нее, ни для него это не было первым опытом. Избавившись от лишней одежды, они довольно умело подстроились друг к другу. Продавленные сидения слегка поскрипывали. Лешка, вминая в них постанывающую Олесю, тяжело дышал, и улыбался, как Чаннинг Татум, а длинная, влажная от пота челка, падала ему на глаза.

Окна запотели, как в знаменитом блокбастере, и ей тоже хотелось провести ладонью по холодному стеклу, оставив отпечаток на мелких каплях.

— Давай, давай, — подбадривала она шепотом, прикусывала губу, чтобы не сказать какую-нибудь глупость, вроде: «Какой ты классный!» или и подавно, пошлое: «О, да! О, да!», годное только для дурацких фильмов.

Посторонний звук и внезапный свет, ослепивший обоих, прервал увлекательное занятие. Они зажмурились, прикрывая глаза руками от фонаря, бившего прямо в глаза.

В автобусе стоял Юрка со своей идиотской видеокамерой и с глумливой улыбочкой на лице снимал происходящее. Олеся взвизгнула и попыталась прикрыться руками.

— Да ты охренел? — заорал Лешка.

— Вот это кадры, — пьяно рассмеялся Юрка. — Я прямо как Спилберг! Или, нет, Залман Кинг. Вы не отвлекайтесь, ребята, ваше рандеву — истинное украшение этого вечера…

— Отбери у него камеру, придурок! — взвизгнула Олеся и спихнула Лешку с себя. Тот скатился на пол, вскочил и тут же рухнул, запутавшись в собственных штанах, спущенных до колен. Юрка проворно прыгнул в двери испуганной макакой и исчез. Изрыгая проклятия, Лешка натянул штаны и, прихватив рубашку, бросился на поиски. Олеся, с трясущимися губами, торопливо одевалась, думая, что будет, если запись увидят родители.

Юрку тогда так и не нашли. Злая и расстроенная Олеся не поехала встречать рассвет, строго наказав Лешке избавиться от компромата, и отправилась домой.

На следующее утро ролик появился в интернете.

Она сколько могла скрывала произошедшее от родителей, но доброжелателей, решивших «открыть на поведение дочери глаза» было слишком много. В Москву в итоге она собиралась после скандала с матерью, засовывала вещи в сумку под многозначительное молчание отца. Да еще билетов, как назло, было мало. Пришлось плюнуть на экономию и брать место в купе, хотя обычный плацкарт был предпочтительнее.

Лешку она так и не увидела. Он позвонил прямо перед отъездом, сбивчиво извинялся, обещал, что уладит дело и заставит Юрку удалить ролик из сети.

— Ты когда вернешься? — запинаясь, спросил он. Олеся помолчала, а потом равнодушно сказала:

— А я, Леш, никогда не вернусь.

Молчание родителей перед отъездом было пережить тяжелее всего. На вокзал ее отвез отец, сунул в карман жидкую пачку денег и, торопливо чмокнув в щеку, сбежал, не дожидаясь, пока тронется состав. Его осуждение неприятно царапало сердце, хотя Олеся себя виноватой не чувствовала.

В конце концов, что она сделала? Ничего такого. Просто секс, к которому она относилась с обыденностью. Если бы не этот паршивец Юрка!

Но самым неприятным сюрпризом для Олеси было присутствие в вагоне одноклассниц. Карина оказалась соседкой по купе, а Наташка ехала в соседнем, а потом перебралась к ним, без труда уговорив попутчика поменяться местами. Едва поезд тронулся, она опустила с верхней полки свою вихрастую голову и хмыкнула:

— Ну, вы с Лехой и зажгли, правда, Каринка?

Олеся застыла. Карина усмехнулась, но развивать тему не стала. Покосившись на неизвестного мужичка, занимавшего соседнюю верхнюю полку, Наташка многозначительно продолжила:

— Нет, я все понимаю, дело молодое. Я даже тебе слегка позавидовала.

— Завидуй молча, — неприязненно посоветовала Олеся. Сосед с верхней полки с любопытством прислушивался к разговору, блестел глазами и плотоядно ухмылялся.

Наташка подначивала разговорами еще очень долго, и все норовила подсунуть телефон, на котором вроде была скачанная с интернета видеозапись, а потом стала намекать, что вдвоем в Москве будет куда проще, но Олеся разговор не поддерживала. Наташка заткнулась и притихла, лузгая семечки. На Олесю иногда падала шелуха, и она нервно стряхивала ее с простыней на пол. Карина почти не участвовала в разговоре, отгородившись наушниками, и читала детективчик в яркой обложке, ритмично качая ногой в такт музыке. В вагоне витал аромат лапши быстрого приготовления, сновали за кипятком пассажиры, придерживаясь за стену. Олеся изнывала от безделья и нежелательного общества, мечтая вырваться на волю и сбежать.