Пересмешник. Пригожая повариха (Сборник) - Чулков Михаил Дмитриевич. Страница 4

Просьба его тотчас была исполнена, и он полную бутылку довольно учтиво встретил, так что за один раз появилось у нее и дно открыто. Опорожнив флягу, начал говорить опять таким образом:

— Когда уже, сударыня, довольно рассвело и так сделалося видно, что можно было разобрать, простая ли бутылка стоит передо мною или с вином, тогда устрашенная крестьянка и с детьми своими спустилась в окошко и, пришед к попу, рассказала ему сие приключение. Поп заклялся всем на свете, что никогда не похоронит его у церкви и не пойдет к ней в дом отпевать такого еретика, который имеет в себе дьявола. Многие сказывают, что этот поп говорил это по приличию своего чина, а другие на него клепают, что будто он струсил и не хотел от робости повидаться с таким беспокойным мертвецом, который, как он думал, за безделицу не оставит выщипать у него бороду. Однако как бы то ни было, когда вмешались в разговор их деньги, то священник согласился похоронить его и в церкви. На правой стороне, в трапезе, изготовили покойнику спальню, или попросту могилу, в которой его тщательно и с великим попечением закупорили. Но он опочивал в ней только днем, а ночью всегда прохаживался по деревне. С полгода крестьяне сносили этот страх терпеливо; наконец выбралися все и оставили домы свои пустыми, ибо усопший весьма их не любил и всех без выбору задевал иногда по затылку, выбрасывал в окошко и таскал по улице за бороды весьма неосторожно. Деревня вся была пуста, и церква разорена, домы перепорчены, и все в великом беспорядке, чему причиною был мертвец.

В некоторое время невдалеке от этой деревни заблудился в лесу охотник; он ездил по нем часов шесть и не мог сыскать дороги, которую он потерял, а, искав оную, потерял с нею и день. Настала ночь, которая наградила его немалым страхом. Ловец, приняв сей подарок, положил к себе за пазуху и начал дрожать. И когда б не надел от холоду епанчи [25], то бы сердце у него от страху, конечно, выскочило; а в такой темноте гораздо было бы трудно его найти. Он от роду своего не имел никакого знакомства с лешими; и так опасался их довольно по-молодецки. Наконец выехал он из этой шумящей страхом пустыни и забрел в сию растрепанную деревню. Вошел в первый дом и скоро разглядел, что нет в нем хозяина, равномерно как и во всей деревне; и когда увидел, что он полномочный в ней повелитель, то выбрал себе самое лучшее строение для препровождения ночи. Это был дом того священника, который счистил с крестьянки десять рублей, чтоб похоронить мужа ее в церкви. Расположившись в нем, рыцарь лег опочивать в переднем углу, запершись кругом крепко. Хотя он и не ужинал, однако ж уснул довольно сладко. Шутливый покойник, или, лучше, ненавистник сонных людей, подошед под окно, открыл его очень искусно и, протянув руку, ущипнул моего богатыря, который спал на лавке подле окошка, легонько за нос. Пугало зайцев вскочил благим матом, ухватил себя за нос, у которого, по собственному его счету, недоставало правой ноздри и кровь текла весьма обильно; потом высунулся в окошко, желая знать, кто б так приятельски с ним подшутил. Как скоро он высунул голову, то стоящий у окна мертвец погладил его в самое темя так искусно, что он перевалился опять в избу без памяти, отдыхал с полчаса на полу и, лежа на оном, имел довольно времени позабыть страх и рассердиться непосредственно геройски. Потом, опамятовавшись, выскочил на улицу, и первая была ему встреча его приятель, который так искусно его погладил. Вцепились они друг в друга; охотник начал щекотать мертвеца своим тесаком, который весьма не под пару был мертвому телу. Боец мой выдергивал им из него довольно полновесные кусочки и в первый раз лишил полуночного бродягу левой руки. Покойник, рассердившись, хотел лизнуть тесак и лишился половины головы, и наконец раздробленный повалился на землю.

В сем месте восхищенная полковница возгласила:

— Счастлив этот охотник, что был столько силен! Что ж, перестал ли мертвец по деревне ходить? — примолвила она.

— Всеконечно, сударыня, — отвечал правнук Голиафов. — Крестьяне, уведомившись о сем, заплатили довольно торовато звероловителю и перебрались опять в деревню, и жили уже покойно.

Выслушавши повесть, полковница велела подносить всем гостям по превеликому кубку вина, а особливо рассказчику, радуясь победе над деревенским мертвецом так, как будто бы и она своего победила.

Глава III

Объявляет, каким образом проглотил я Купидона [26]

асандалив довольно носы, встали мы из-за стола по обыкновению пьяниц, только благородных, а не подлых. Всяк, желая показать свою бодрость, поднимал голову кверху, как будто бы хотел учиться астрономии, только ноги редкому из нас служили и принуждали скорей опять садиться на стулья. Госпожа Аленона, которая не имела с нами сообщения опоражнивать рюмки и стаканы, как я приметил, довольно смеялась, когда матушка ее храбровалась наподобие старого индейского петуха, и после, в придерживании двух девок за оба крыла, отправилась в свою спальню, где при рассветании другого дня с похмелья скончалась. Горячее вино со старостию во время ее сна поссорились, и наконец дошло у них до драки; раздавая друг другу плотные тузы и оплеушины, проломили полковнице голову, а по мнению других, упала она с кровати и раскроила себе лоб так исправно, что, стиснувши зубы, отправилась на тот свет, не заплатя ни одному лекарю за рецепты ни копейки, а аптекарю и того меньше.

Потом, кто мог еще иметь движение и встать не шатаясь со стула, те все пошли в сад, куда просила нас Аленона. Пришедши в оный, с общего согласия приказали подать горячей воды с сахаром и с китайской травою; а сии три вещи вообще называются чаем. Когда мы начали этот чай прихлебывать, ибо он был очень горяч, так что пить его невозможно, тогда господин рассказчик, заговорившись, позабыл, что это горячая вода, и думая, что вино, которое он тянул за столом, хлебнул так неосторожно, что высунул язык, вытаращил глаза и повалился на землю. Сперва не попалось нам сожаление, а превеличайший смех, от которого и я было выронил мою чашку и разбил бы ее так же, как и он. Посмеявшись довольно, принялись мы помогать обожженному богатырю, подняли и стали рассматривать язык его и губы. Сколько ни старались мы удержать стремление опухоли, однако она нам противилась; вскоре потеряли мы образ нашего витязя и увидели в нем раздутую волынку [27], которая иногда поднималась, а иногда опускалась и представляла нам точно, как будто бы находились на ней написаны шесть литер, мечущие в глаза слово «дуракъ». Сколько тут ни было людей, все понесли его из саду в покои. Госпожа Аленона не хотела им последовать и просила меня, чтобы я ей сделал товарищество, на что я охотно согласился; итак, остались мы с нею двое.

Читатель, может быть, приревнует ко мне в сем случае и скажет, что не надобно бы девушке оставаться одной с мужчиною. Однако добродетель моя в том порукою, что я не прежде исполнил… например, вот то… о чем иногда и изъясниться не можно, как по позволении мне оного от прельстившия меня особы. Прохаживаясь по саду, вздохнул я по примеру русских селадонов [28] и начал шутить по правилам Вулкановой супруги, что было не неприятно моей спутнице. Она утешалась, когда я делался нежным любовником; острые выдумки, затейливые рассказы и кудрявые слова утешали ее по моему желанию, и все, что я ни говорил, казалось ей приятно. Красноречия для женщин и шуток, им приятных, могу признаться, что было и есть во мне довольно; кто ж меня ими наградил, того я и сам не знаю; а хотя и ведаю, только про себя, для того что иные пересмешники заворчат на меня, ежели я скажу. Разум — материя весьма тяжелая, и ежели кто захочет говорить об оном, то надобно, чтобы он без шуток изъяснял свои мысли, а я не могу утерпеть и в самой важности слога захохочу, а особливо тут, где мне будет непонятно.