Время Вьюги. Трилогия (СИ) - "Кулак Петрович И Ада". Страница 167

— Хватит причитать, — единственный раз изволил раскрыть рот Иргендвинд, когда балерина стала издавать ну слишком громкие и нечленораздельные звуки. Эфэлец неласково прибавил еще что-то, но уже на своем языке, и Дэмонра разобрала только слово «экипаж», звучавшее везде примерно одинаково. Видимо, Иргендвинд в грубой форме попросил даму ехать домой.

Пока вся честная компания шла по освещенной улице, Дэмонра еще могла следовать за ними относительно спокойно. Но вот провожать их до пустыря, отделявшего район от каменистого пляжа — а они явно держали путь именно туда — было бы уже подозрительно. Нордэна задумалась. С одной стороны, она пришла за Иргендвиндом и ни за кем другим. С другой стороны, балерина, наверняка, назвала бы извозчику адрес, по которому они живут. В конце концов, Дэмонра решила поверить своему чутью, подсказывавшему, что у Иргендвинда с его норовом даже к двадцати годам дуэлей случилось больше, чем у нее, так что инициативного купчика он как-нибудь, да пристрелит. Тем более, без секундантов. Вот уж в чем, а в том, что эфэлец станет честно подставлять лоб под пулю из-за прихоти декольтированной дуры, нордэна сильно сомневалась. Решив, что желание посмотреть, как подлец нашпигует свинцом дурака, является нездоровым, Дэмонра надвинула шляпу на глаза и с независимым видом последовала за балериной, которая в самых растрепанных чувствах держала путь к выстроившимся в конце улицы извозчикам.

Через пять минут Дэмонра и все окрестные извозчики знали, что колоритная парочка проживает в доме под номером сорок семь, более известном как «дача Эвеле», а Каниан — упертый баран, недоносок и просто законченный ханжа, который совершенно не понимает, чего нужно от жизни настоящей женщине, но, правда, в постели он все-таки ничего. Извозчики посочувствовали горю такой роскошной дамы. Дэмонра же с удовольствием отметила, что гнездышко голубки и барана лежало всего в каких-то шести километрах от их с Рейнгольдом виллы.

Нордэна здраво рассудила, что завтра и послезавтра она отоспится — и заодно попытается убедить Рейнгольда, что ее ночные гульбища суть протест истинной эмансипе против мужниного недоверия — а потом нанесет Иргендвинду визит, который заодно навсегда разрешит проблемы задавленной его ханжеством балерины.

Нордэны верили, что беды ходят стаями, как волки в особенно лютые зимы. Стаями или нет, но Кейси твердо знала, что одним несчастьем дело никогда не ограничивается. Может быть поэтому, почти ночью увидев на пороге родную мать, десять с лишним лет не появлявшуюся в столице, она удивилась значительно меньше, чем могла бы.

Ингегерд Вейда почти не постарела. Она рано вышла замуж за калладского чиновника и рано родила дочь, так и оставшуюся единственной. Их с Кейси частенько принимали за сестер раньше и, наверное, могли бы принять теперь, когда калладский чиновник, так подпортивший породу, был благополучно сжит со свету, а бездарная дочь поставлена перед фактом, что за человека ее не считают.

Мать окинула Кейси взглядом — как обычно, неодобрительным — и на языке Архипелага осведомилась:

— Ты не получила моего извещения о приезде? Я прождала на вокзале почти час.

— Не получила, — ровно ответила Кейси, несколько оправившаяся от первого удивления. Бояться эту женщину она давно перестала — хотя и допускала, что Ингегерд как раз следовало бояться — но особенного комфорта в ее присутствии все равно не ощущала. Мать умела принести с собой раздор, куда бы она ни пришла. Ингегерд Вейда, красивая и любезная, редко прямо говорила что-то невежливое и никогда не повышала голоса, но в ее присутствии окружающие отчего-то начинали ненавидеть друг друга и весь белый свет заодно. Кейси хорошо помнила, что одноклассницы опасались заходить к ней в гости, когда мать бывала дома, потому что такие визиты всегда заканчивались громкими ссорами на пустом месте.

По счастью, Кейси уже давно было не десять и даже не пятнадцать, так что трепета перед Ингегерд она не испытывала.

— Я не знала, что ты приедешь. Впрочем, даже если б и знала, я задержалась на работе, — уже тверже повторила Кейси. Мать свою она изучила достаточно, чтобы понимать: ни в коем случае нельзя показывать ей слабости. Ингегерд принадлежала к той породе людей, которые кого угодно живьем сожрут и не поморщатся.

— Весьма прискорбно, — поджала губы Ингегерд. — Мне долго стоять на пороге?

«Еще добавь: „На пороге собственного дома!“, — и пойдешь ночевать в гостиницу», — подумала Кейси, глядя чуть выше глаз гостьи.

— Тебе не будет удобнее в гостинице?

— Что? — тихим и очень спокойным голосом спросила Ингегерд. Будь Кейси помладше, ее бы озноб пробрал.

— Ты, помнится, неоднократно выговаривала мне, что не станешь заходить в дом, оскверненный присутствием всяческого человеческого отребья. Я просто предупреждаю тебя, что мой дом регулярно оскверняется самым разным отребьем, от дочери Мондум до безродных рэдских беженцев. Мне казалось, ты боишься подцепить блох.

— А изменница Ингрейна его тоже оскверняла?

— Неоднократно, — почти оскалилась Кейси.

— Может, и мага своего сюда таскала?

— Может, и таскала, — с большим удовольствием соврала Кейси. Увы, Наклз никогда в ее доме дальше крыльца не поднимался. — Они очень хвалили тетушкину кровать.

— Лучше б ты этот дом под бордель сдала, тут и то было б чище, — поморщилась Ингегерд.

— По счастью, это папин дом, — с нажимом произнесла Кейси. — Так что я могла распорядится им в меру собственного ума.

— Весьма скудного.

— Курить во время беременности не следовало.

— Ты у Дэмонры этого набралась? Кто позволил тебе так говорить с матерью?

— Ты решила заняться моим воспитанием несколько поздно. Я уже знаю, откуда берутся дети, и все такое прочее. Дэмонра меня просветила, можешь сказать ей спасибо при случае.

— То-то двадцать пять лет, а одна как перст. В мои времена тебя назвали бы старой девой. А ее бы назвали потаскухой в любые времена.

— Ну, ты-то этой участи счастливо избежала. Сперва выскочила замуж за калладского чиновника, а потом свела его в могилу за недостаточно чистую кровь.

— Как ты смеешь?

— Я дала знакомому фармацевту проверить папины таблетки от сердца, когда он умер. В капсулах оказалась сода. Одна только сода. Мне кажется, можно было ограничиться разводом.

Ингегерд с шумом втянула воздух, потом медленно выдохнула, потерла виски и уже спокойнее сказала:

— Ладно, поговорим и об этом тоже. Тут, по счастью, Дэмонра вряд ли меня опередила. Давай зайдем в дом, Кейси.

Кейси неохотно отошла с порога. Мать подняла с крыльца небольшой саквояж, вошла, сама заперла дверь, принялась снимать туфли. Кейси молча наблюдала за этим, понятия не имея, что последует дальше.

— Я почти неделю ехала в поезде. Так что сначала ванна, а потом — разговоры за жизнь, — поставила Ингегерд дочь перед фактом, проходя вглубь коридора. — Приготовить ужин я тебя не прошу — это, похоже, немыслимо дерзкая просьба. Но ты попробуй пока отрешиться от мысли, что я сжила со свету всех, кого упоминает дочь Рагнгерд. У нее у самой рыльце в пушку. То есть у них обеих. И у матушки, и у доченьки.

«И у тебя, и у меня», — не без иронии подумала Кейси, глядя, как мать исчезает за дверью в ванную. За этой дверью ее ждал неприятный сюрприз в виде пушистого коврика, фикуса в расписном горшочке, кафеля с рыбками и всех прочих предметов «обывательского шика», которые так любила сестра отца и так терпеть не могла его богоравная жена.

Готовить ужин Кейси и вправду не собиралась, но у нее оставались котлеты еще со вчерашнего вечера. Вместо этого нордэна, мурлыкая шансонетку, принялась любовно протирать стекла рамок с фотографиями. Ингегерд предстояло ужинать в компании большого количества предателей и негодяев, осквернителей рода и просто нелюдей.

— Довольно неумная демонстрация, — оценила Ингегерд глядящих на нее из-за начищенных стекол людей.