Время Вьюги. Трилогия (СИ) - "Кулак Петрович И Ада". Страница 272

— У нас точно такая же красная кровь, у нас тоже по одной жизни, которую хочется прожить по возможности хорошо, нам тоже не всегда понятно, почему мы должны отдавать ее за вещи, которых в глаза не видели и не увидим, и да — нам тоже страшно умирать.

Положа руку на сердце, Ингрейна не представляла, зачем все это рассказывает. То ли на нее действовало странное обаяние Маэрлинга, очень живо изображавшего заинтересованность, то ли она уже сто лет вот так запросто ни с кем не говорила. И, принимая во внимание обстоятельства, вряд ли еще поговорит.

— Но ведь все нордэны попадают в рай? Ну, если они при жизни не отличились детоубийствами и чем-нибудь подобным…

Ингихильд невольно прыснула, но тут же поджала губы. Маэрлинг, в конце концов, не виноват, что и он читал какую-то очень детскую и пропущенную через цензуру версию.

— Это вы в какой книжке прочитали?

— Ну, я имею в виду, все правильные нордэны.

Ингрейна беззлобно фыркнула. «Правильные нордэны» — это было очень сильно сказано. Возможно, в отличие от многих других народов каждый нордэн и знал, как правильно, но вот не делали они так абсолютно нигде. Если судить по результатам.

— Правильные нордэны — это какие? Как Мондум? Или как Магда? Или как сестрица Магды? Или, может, как я?

— Ну, в моем понимании — скорее как вы, чем как сестрица Магды, хотя я бы воздержался от того, чтобы давать какую-то оценку ее поведению, — красиво вывернулся Маэрлинг. — Каждый сам в праве выбирать.

— И вот тут вы ошибаетесь.

— Насчет права выбора?

— Да бесы с ним, с правом выбора, это фикция, но счастливчики вроде вас этого никогда не поймут. Насчет рая. В нордэнский рай Эйрани Карвэн войти будет куда проще, чем мне или Мондум. Магду могут пропустить, как блаженную, а вот нам придется много чего декларировать на входе и, скорее всего, нас развернут со всем нашим багажом прямиком в Дом, с окнами на север.

— Погодите. Эйрани ведь известна довольно свободными нравами и, скажем так, отсутствием большой личной храбрости. Последнее женщине, конечно, простительно, но я никогда не думал, что ваша вера так же… лояльна…

— …как убежденный в слабости прекрасного пола аристократ? — беззлобно поддела Ингихильд. — Наша вера куда более лояльна чем все, что вы можете себе представить, Маэрлинг. И все же большинство из нас ждет холод и мгла. В рай при хорошем раскладе может войти шлюха, лгунья, детоубийца, клятвопреступница — кто угодно. За одним исключением: нам нельзя наемничать. Наемники идут прямиком в ледяной ад. Без объяснений на границе.

Витольд явно удивился.

— Почему?

Ингрейна поежилась и ответила:

— Потому что клятвы иногда полезно нарушать, детей в некоторых случаях тоже стоит убивать как это модно говорят — превентивно, и шлюхи продают то, что им принадлежит. А наемники — нет.

— Непонятно. Наемник продает свою отвагу.

Ингрейна покачала головой:

— Вот и нет. Наемник продает победу. Не свою.

— Погодите. А если победы не случилось?

— Не имеет значения, что там в итоге случилось. У нас за войну и за справедливость отвечает один бог. Тот, кто продает свое оружие, продает заодно и справедливость. А она не может принадлежать никому. Поэтому нам запрещено воевать за любую страну, кроме собственной.

— Тогда я не вижу проблемы. Вы же все воюете за Каллад.

— Проблема в том, что Каллад — это Каллад. Мне разрешено воевать только за Дэм-Вельду.

— Дэм-Вельда входит в состав кесарии, разве нет?

— Скажите это нашим богам, Маэрлинг. Думаю, они политически безграмотны и будут ржать как кони. Дэм-Вельда тоже не может принадлежать никому. Ни Каллад, ни Аэрдис, ни их Создателю и всем его белокрылым легионам.

Маэрлинг удивленно вскинул брови:

— Поправьте меня, если я ошибаюсь. Нордэны в армии — совершенно обычное дело. И все медики военнообязанные. Вы все заочно приговорены к аду, по вашим же словам. Я чего-то не понимаю?

— Вы понимаете все на удивление верно. Пока дела идут нормально, но, если у преемника Его Величества и Нейратез разойдутся интересы, я и еще порядка сотни тысяч профессиональных неудачников и неудачниц окажемся в очень двусмысленном положении. И вот тогда нам придется быстро выбирать между Каллад и раем.

— Я, конечно, ни беса не понимаю в домах с окнами на север и ледяных безднах, но, по логике вещей, рай должен быть более долговечным, чем любая страна. То есть он представляет собой более надежное политическое убежище.

— Не скажите. В Последней битве разнесут и его.

— Чтобы нордэны чего-то да не разнесли… И, кстати, разве мир не возродится заново, под новым солнцем? Отстроите ваш казарменный рай, с драками, гульбой и пальбой, и маршируйте там сколько душе угодно — разве не так все должно быть?

— Это вам Магда сказок нарассказывала? Такое… жизнелюбие не пропьешь.

Маэрлинг прыснул.

— Ну, вообще да, вклад госпожи Карвэн в мое послеинститутское образование действительно трудно переоценить. Она научила меня собирать самогонный аппарат и рассказала ваши легенды. Ну, ту их часть, которую вроде как можно рассказывать…

— А про переписанное «Время Вьюги» она вам не рассказала? Есть мнение, что новый мир и новое солнце — это более поздние вставки в канонический текст.

— Страшновато, наверное, жить людям, которые это мнение разделяют.

— Мне здесь трудно что-то сказать. Сторонники обеих версий умирают и с конспектами с того света не возвращаются.

— Вы верите в богов, госпожа Ингихильд? Извините за такой вопрос.

Ингрейна пожала плечами. Этот вопрос в трезвом состоянии она в жизни не обсуждала, но, увы, вероятность поболтать с Маэрлингом в другой раз была минимальна. Жалко его было: красивый, веселый, молодой. Родился бы в другое время — лет сто назад — жил бы припеваючи, ходил бы в атаки, пулям не кланяясь, балы бы давал, всех крестьянок в округе перепортил бы, а в старости писал бы мемуары про вольность, да завещал внукам решение проблем. Увы, не застал бедняга золотой век дворянства. А попал прямиком в дымовой.

— Ну… раз уж пошла такая пьянка. Да, я безоговорочно верю в наших богов. И я также безоговорочно верю, что они не смогут помочь ни нам, ни себе, когда придет срок.

— Почему? — неожиданный собеседник Ингрейны удивился или очень хорошо сделал вид, что удивился.

— Потому что боги умирают вместе со своим народом. Если бы они могли нам помочь — они бы уже помогли. Но они либо не смогли, либо не посчитали нужным. Мы вернулись к тому, с чего начали. Все, достойное спасения, спасет себя само. Помогать остальному — только время тратить.

— Мы так можем однажды проснуться в мире без балета, — улыбнулся Маэрлинг. — А также без музыки, борделей и страшно подумать, без чего еще.

Ингрейна усмехнулась:

— Все будет куда как проще. Однажды вы проснетесь в мире без нордэнов. Не то чтобы это будет особенно огорчительно для тех, кто любит балет, хотя старому доброму миру, наверное, будет грустно потерять последний народ, который верит, что к победе ведут только прямые пути.

— Разве с изобретением огнестрельного оружия и артиллерии эта заповедь не стала чересчур обременительной?

— Скорее с изобретением политики. То есть очень давно. Но нет, не думаю. К победе ведут только прямые пути. Все остальные пути ведут к отсроченному поражению.

— Вы так думаете?

— Я в это верю. Под прямыми путями я, разумеется, не имею в виду гнать людей под картечь… Это про другое, про вещи, которые более…. Трудно объяснить, да и вера с логикой не очень хорошо уживаются, обычно побеждает или одна, или другая, — уточнила Ингрейна, перехватив взгляд Маэрлинга. Тот тряхнул кудрями:

— Логика и здравый смысл — это, конечно, замечательно. Но, знаете, шмель по законам аэродинамики тоже летать не может, правда ему, видимо, забыли об этом сказать, поэтому он летает и не жужжит. То есть еще как жужжит, конечно.

— Вот уж чушь. Шмель, наверняка, летает как раз по всем законам физики. Нельзя же мерить одной меркой шмеля и аэропланы, аэропланы крыльями не машут…