Время Вьюги. Трилогия (СИ) - "Кулак Петрович И Ада". Страница 269

— Все было не так. Пожалуйста, не втягивайте Амалию, она не знала…

— Разумеется, иначе она бы вряд ли пошла за вас замуж. В Каллад быть женой государственного преступника, скажем так, не очень комфортно, — процедил Эдельвейс. Оставалось дожать совсем чуть-чуть и выслушать ошеломительное признание. Большую часть событий Эдельвейс, пожалуй, мог бы рассказать и сам, требовалось только вычислить, кто же прибрал за юным олухом следы.

— Мне обещали, что это ерунда… что никто не узнает никогда…

— Не расстраивайтесь, Миттельрейх, это всем всегда обещают. Вам повезло, что вы родились в семье генерала. Иначе вам бы ничего не обещали и вы благополучно свернули бы шею, упав с лошади, как это обычно бывает в таких случаях. То, что вы живы — случайность. Итак?

Грегор выпил еще полбокала, закрыл лицо руками и начал тихо рассказывать:

— Это случилось двенадцатого января. Мы приказали провести разведку и убедиться, что Звезда пройдет там без проблем. Им нужно было быть в Мистре к полудню, ожидались волнения, местный гарнизон мог не справиться. Пройти через лес выходило короче всего, там не должно оказаться быть партизан — их в тех местах никогда не бывало!

— Но они там оказались? — уточнил Эдельвейс.

Ответ его удивил:

— Не знаю.

— То есть что значит «не знаете»?

— То и значит, — Грегор, наконец, отнял руки от лица и измученно посмотрел на Эдельвейса. — Там были какие-то люди, вооруженные, но кто ж по Рэде без оружия ходит?

— И эта мысль пришла вам в голову фактически во время гражданских волнений? — оторопел Эдельвейс.

— Там были женщины и дети!

— С имперскими винтовками, смею полагать?

— Я… я не успел посмотреть.

— Как так?

— Клайва засекли, он чихнул. Они вскочили и бросились врассыпную, мы попытались взять хоть одного, но…

— Грегор, вы мне явно лжете. Я не верю, что десять обученных мужчин во главе с лейтенантом не сумели поймать ни одного малолетнего рэдца, которые, по вашим же словам, даже партизанами не являлись.

— Я сглупил. Мы втроем шли первыми, широкой цепью. И просто не успели сориентироваться. Поймите, мессир Винтергольд, там же речи не шло о том, что мы должны на кого-то напасть или захватить в плен, не было такого приказа! Мы просто проверяли территорию…

— Но вы напали.

— Клайв сглупил, нас заметили, и я не придумал ничего лучше, как попробовать взять хоть одного…

— Да, всю глубину вашего тактического гения я уже осознал. А Клайв как раз зарезан в драке, так что уже не подтвердит и не опровергнет вашу интересную историю. Но что случилось дальше? Перестрелка?

— Н-нет… Они не стреляли, мы тоже не решились стрелять. Повторяю, мессир Винтергольд, там половина была женщины и дети!

— Так, уже половина? Раньше они были женщинами и детьми все поголовно.

— А что бы вы стали делать на моем месте? — вскинулся парень. Коньяк, наконец, придал ему некоторую храбрость. — Стрелять бы стали?!

Как раз в этой ситуации Эдельвейс мог себя представить относительно просто.

— Конечно, — легко согласился он. — Сперва вышиб бы мозги Клайву, за явную провокацию, потом подранил бы кого-нибудь из наших «не партизан», отволок бы в штаб, а дальше по обстоятельствам — уволился бы или застрелился, в зависимости от того, к каким последствиям привел бы мой вопиющий непрофессионализм.

— У некоторых людей, знаете ли, даже в наш век бывает сердце, — скорее всего, этот аргумент молодой человек считал необыкновенно сильным.

— Допустим. И что же оно вам подсказало, пока выполняло мыслительные функции?

— Что надо возвращаться…

— И доложить по форме?

Грегор вдруг подался вперед и пристально посмотрел Эдельвейсу в глаза. Даже не то чтобы пристально, а открыто и честно-честно, как будто хотел, чтобы тот мысли его прочитал. Такой молящий и осмысленный взгляд Винтергольду чаще приходилось видеть у умных собак, чем у людей.

— Я собирался доложить, мессир Винтергольд. Я мог бы поклясться честью, но вы же мне не поверите. Я собирался доложить.

— Возможно, поверю. Если вы расскажете мне, что именно вам помешало.

Грегор тяжело вздохнул:

— Понимаете, мессир Винтергольд, я обручился тогда с Амалией, мы должны были пожениться через четыре месяца.

— Нет, связь между партизанами в Рэде и Амалией в Каллад мне не представляется очевидной, — отрезал Эдельвейс, хотя связь эту прослеживал прекрасно. Ни одному жениху на свете не захотелось бы загубить свою карьеру в такой ситуации. Провинциальные Амалии, Августы и Элейны имели привычку уходить к тем, у кого погоны ярче блестят — нехитрая истина.

Грегор потер виски, словно у него голова раскалывалась, и почти жалобно сказал:

— А мне вот было все понятно. Я хотел доложить по форме, но Клайв — еще до того, как мы к оставшимся семерым вышли — сказал, что там женщины и дети… Что это не могут быть партизаны. И что его за его чих — к стенке поставят, а у него семья, семеро по лавкам… И Франц еще добавил, что, раз дело такое секретное, то за этими женщинами могут отряд выслать и всех перебить, чтобы информация дальше не ушла… Я думал, что надо сказать в штабе, клянусь, думал!

— И не сказали. Почему?

— Случайность.

— Случайность как и то, что у вас внезапно оказались фальшивые справки? Хватит мне лгать! — рявкнул Эдельвейс.

Грегор как будто сжался:

— Да правда все началось, как случайность. Я только потом понял… Они мне сказали по дороге, что, мол, женщин с детьми перебьют. Я подумал — ну что эти ребятишки сделают Звезде, там самому младшему лет тринадцать, наверное! Это же один из самых сильных наших полков, там вся верхушка нордэнская, не люди, а сплошная сталь. Проку им знать про два десятка человек, которые, скорее всего, охотники…

— За головами?

— Да нет же, они выглядели как обычные крестьяне.

— С имперскими винтовками.

— Да не видел я при них имперских винтовок! Карабин — да, видел, но винтовок — не видел. Я… я больше на их косы смотрел. Там на семь мужчин пятнадцать женщин было. Ну какой это боевой отряд…

— Это отличный отряд террористов. Вы что, не читаете газет и не знаете, кто чаще палит по губернаторам?

Грегор измученно вздохнул и просто сказал:

— Да я не думал в этот момент о газетах и террористах. Я думал, что Клайву придется совсем плохо, мне придется плохо, а еще и этим беженцам несчастным достанется, за то, что они сидели в своем, замечу, лесу, и никого не трогали. Потом к нам присоединились остальные семеро, и мы больше этот случай не обсуждали, тихо-мирно вернулись в штаб. Только, когда я шел отчитываться, Клайв на меня так посмотрел, что у меня сердце заныло.

— И из жалости к товарищу, устроившему, кстати сказать, диверсию, вы смолчали?

— Да нет, не из жалости. Я думал все рассказать, ну, только без чиха, мол, ветка хрустнула, а у кого — хоть бейте, не знаю. Вот только в предбаннике я встретил знакомого капитана.

Эдельвейс насторожился. Он нюхом чуял, что здесь начинается самое интересное:

— Имя у капитана есть?

— Да, Тар. Бернгард Тар, мы с ним были однокашниками в училище. Ну, он меня увидел, заулыбался, стал про жизнь расспрашивать.

— И про разведку, конечно?

— Нет! Нет, я бы тогда понял. Только про жизнь. Ну, и что я такой смурной спросил. Я ему про разведку ничего не сказал, зато рассказал, где живу теперь, что жениться в апреле собираюсь. Медальон с портретом Амалии даже показал, дурак… А он начал расписывать про свою жизнь, как до капитанских погон дослужился, как важно хороший послужной список иметь. Я сидел, уши развесив, а в голове у меня крутилась мысль, какую строчку мне сейчас в личное дело вкатают, когда сознаюсь, что разведку провалил. Деда опозорю. И было бы ради чего, там же не вооруженный отряд партизан, а больше женщины-девочки с косами, понимаете? Ну, и про Амалию подумал. Одно дело — выходить замуж за лейтенанта, в скором времени капитана, и совсем другое — за солдата, да еще в каком-нибудь дальнем пограничье. Ведь меня за такие подвиги могли разжаловать…