Мой варвар (ЛП) - Диксон Руби. Страница 22

Когда я захожу домой, в пещеру, улыбающийся пара меня не встречает. На костре готовится еда, но огонь уменьшился до язычков пламени, облизывающих угли, а запах, витающий в воздухе, подсказывает мне, что мясо сгорело и уже несъедобно. Я сужаю глаза, от ужасного запаха у меня раздуваются ноздри.

— Хар-лоу? — я направляюсь в сторону постели.

Моя пара там, свернулась калачиком в шкурах, и под ее одеждой выступает ее большой живот. Она положила ладонь под щеку и так сладко спит. Увидев ее, мой кхай начинает грохотать и мурлыкать, и меня накрывает сильнейшее чувство удовлетворения. Она моя, и в себе она носит моего ребенка. Плевать на сожженную еду.

Я снимаю отвратительную еду с костра и отношу ее на берег, где падальщики могут ее съесть на безопасном расстоянии от нашей пещеры. Когда возвращаюсь обратно, Хар-лоу все еще спит, так что я веду себя как можно тише и аккуратно выщипываю все перья у детеныша хищника, откладывая их в сторонку для моей пары. Я съедаю несколько кусочков мяса, хоть оно и сырое, а затем поджариваю остальное, потому что с тех пор, как Хар-лоу стала вынашивать внутри себя моего малыша, ей больше не нравится вкус сырого мяса.

Лишь одна лишь мысль о Хар-лоу и что-то изнутри тянет меня вперед, к ней. Я уже не в силах противостоять желанию и сдерживать себя от соблазна своей пары. Я опускаюсь на колени рядом с постелью и глажу ее по щеке. Ее глаза, трепеща, открываются, и она одаривает меня сонной улыбкой.

— Привет, детка.

— Устала? — спрашиваю я. Глаза у нее запали, и это мне не нравится, однако она мне клянется, что с ней все в порядке. Она кивает головой и начинает подниматься, но я осторожно подталкиваю ее обратно в шкуры. — Ты устала. Тебе надо отдохнуть.

Она начинает морщить свой носик и пытается заглянуть вокруг меня, чтобы посмотреть на костер.

— О нет, я сожгла твой ужин? Я поймала для тебя спагеттииманстр.

Она называет это существо странным словом на своем языке, но я узнаю его по форме и, конечно, понимаю ее проявленное внимание.

— Не важно.

Хар-лоу выглядит расстроенной.

— Прости. Просто… я очень устала, — она зевает, как будто чтобы подчеркнуть это. — В последнее время я постоянно чувствую себя уставшей.

Моя рука сама тянется к ее округлившемуся животу. Она так же разрослась, как и двисти самки прямо перед тем, как разрешиться от бремени своим детенышем. Нет, конечно, я не говорю об этом. В прошлый раз, когда я это сделал, она заплакала, а потом она свалила вину за это на что-то, что называется гор-моонами.

— Ты же вынашиваешь ребенка. Это утомительно.

— Утомительно? О да, так и есть, — она ложится на постель и снова потирает спину.

Я знаю, что на самом деле нужно сделать, чтобы она почувствовала себя лучше. Я двигаюсь к подножию нашего гнездышка, где ее ступни подняты на одну из этих странных наполненных штук, которые она настоятельно хочет класть себе под голову. Я беру ее холодную ступню в ладони и начинаю ее растирать. Моя Хар-лоу, любит, кода ее ноги растирают.

Она испускает стон и откидывается в шкурах на спину.

— Боже, какой же ты отличный парень.

Мне приятна ее похвала и, растирая ее маленькую ножку, я прилагаю усилий еще больше, прежде чем переключиться на другую. В то время как я продолжаю тереть, ее стоны становятся все громче, и мой член в свою очередь отвечает тем же. В очередной раз, когда она издает стон, он совпадает с моим.

Из ее горла вырывается тихое хихиканье, и она вытаскивает ногу из моей хватки, чтобы потереть ею мой член. Я ношу набедренную повязку, как она предпочитает, и в этот момент я ненавижу эту штуку, потому что не могу чувствовать соприкосновение ее кожи с моей.

— Сдается мне, что кто-то сегодня по мне скучал.

— Я всегда скучаю по тебе, — отвечаю я ей. Естественно, скучаю. Она — моя пара. Самое лучшее время — это дни, которые круглыми сутками мы проводим здесь вместе. Теперь, когда она носит наш комплект, она должна держаться поближе к пещере. Время от времени тяжело не обижаться на моего ребенка, потому что он уже отнимает у нее очень много времени. Но тогда я вспоминаю о той семье, которая меня ожидает, и моя обида угасает. Я прошел долгий путь от полного одиночества до обладания замечательной пары, и вскоре у нас будет малыш.

Я ничего не стал бы менять. Ради этого даже хвостом бы не взмахнул.

Я заползаю в постель позади Хар-лоу и утыкаюсь носом ей в шею. Поскольку ее живот такой большой, мы не можем спариваться лицом к лицу, как обычно. За прошедшую луну мы проявляем творческий подход с нашим спариванием, и я притягиваю ее к себе, оценивая перепады ее настроения.

Она издает вздох и тянется к моим волосам.

— Я люблю тебя, Рух.

— И я люблю тебя, моя пара, — говорю я ей и прикусываю ее мягкое ушко. Мои руки скользят к передней части ее туники, к ее чувствительным, набухшим сиськам. Грудям — как она их называет. Я прикасаюсь к одной, и Хар-лоу начинает стонать, дергая свою одежду. Это говорит мне о том, что она так же сильно хочет, чтобы мои руки прикасались к ней, как я хочу ее. Я помогаю ей развязать шнурки впереди ее туники, и, как только та распахивается, ее спелые груди уже в распоряжении моих рук. Я нежно провожу по соскам, потому что знаю, что для гораздо бόльшего они чересчур чувствительны.

Хныкая, моя пара прижимается ко мне и наматывает мою гриву узлом на руку. Я стягиваю ее юбку вниз по ее бедрам, и она отбрасывает ее ногой в сторону, пока я срываю с себя набедренную повязку. А затем мы уже прижимаемся друг к другу, плоть к плоти, тело к телу. Ее кхай у нее в груди громко напевает, и мой откликается.

Шепча ее имя, я раздвигаю ее бедра и вхожу в нее сзади. Она тихонько вскрикивает и крепко держится за мои руки, когда я начинаю врезаться в нее, и моя шпора с каждым толчком нажимает на крошечный бутон ее задницы.

Такие, как сейчас, мы — я с моей Хар-лоу — само совершенство.

***

Следующим утром Хар-лоу, проснувшись, перемещает в своем кал-ун-дуре маленькую стрелку от первой отметки ко второй.

— Второй ди-ка-берр, — объявляет она. Моя пара потирает бок, сморщив личико. — Этот малыш должен скоро родится, верно?

— Не знаю, — хотелось бы мне иметь для нее ответы. У нее так много вопросов, и у меня тоже. Глаза у нее, похоже, сегодня запали еще сильнее, несмотря на то, что всю ночь она проспала глубоким сном. Но здесь нет никого, кого можно было бы спросить, и я не знаю, нормально ли это. Мои воспоминания об отце теперь такие бледные, и с каждым днем они тускнеют все больше. В своих снах вместо его лица я вижу улыбку Хар-лоу, ее веснушчатую кожу, ее мягкое тело. — Пойдем кушать, — говорю я своей паре и указываю на ее стул перед костром. Я даже положил одну из ее пушистых наполненных перьями «подушечек», чтобы ей было помягче сидеть.

Она садится и одаривает меня благодарной улыбкой.

— Малыш сегодня очень уж активен.

Я кладу руку на ее живот и ощущаю там трепетания, легкие движения. Широко улыбаясь, я поднимаю на нее глаза, и тут резко отдергиваю руку, поскольку малыш сильно взбрыкнул.

Хар-лоу содрогается.

— И еще он сегодня сердится.

— Он проголодался. Ему просто нужно поесть. И тебе самой тоже, — я достаю кусок сухого, копченого мяса и предлагаю его ей.

Она морщит нос от одного его вида и кажется подавленной.

— Это все, что у нас есть?

— Нет, — я достаю одну из корзин, которую она сплела, и вынимаю оттуда еще и куски мяса, которое она засолила и закоптила. — Это хищник, вот это — спагейтиимаунстр, а это — …, — поднеся его к носу, я нюхаю. Поджаренный кусок двисти. — Двисти.

— Думаю, я просто попью воды, — говорит она и снова потирает свой живот.

— Ешь, — указываю я ей, не обращая внимания на терзающее беспокойство, которое начинает меня пугать. Я даю ей кусочек копченого двисти, так как оно самое нежное из всех, и она принимает его с моей руки и игриво его кусает. Я замечаю, что она пьет воды больше, чем когда-либо, и ест медленно, растягивая трапезу.