Дороги скорби (СИ) - Серяков Павел. Страница 45

Беззубый человек, больной лепрой, не сводил своих желтых глаз с Гончей. Полумрак и сырость. Запах смерти и обреченность. Мужчины, женщины, старики и дети. Их было много, и на всех была одна зараза и один голод. — Я правильно тебя понял, Псарь? Гончая старался не прикасаться ни к чему. Он не был брезгливым, но здесь речь и не шла о брезгливости. — Да, Казимир, — он старался говорить уважительно. С Казимиром они знакомы уже очень давно, и уважение пришло раньше отвращения. — Ты неглуп. — Я должен поджечь стену в борделе «Шелка герцогини»? — Да. — За это ты дашь нам денег. — Да. — Я знаю тебя очень давно… — начал Казимир и замолчал, не хотел говорить это при детях. — А итог? — Тебя повесят. — За поджог? За это уже вешают? — Сегодня ты уже сжег «Вишневую косточку». — Да? Вот это дела… И? — Там погибли люди. Толпа больных лепрой не сводила глаз с кошелька, побрякивающего в руках наемника. — Зачем я это сделал? — равнодушно спросил Казимир. — Каков мой интерес в этих поджогах? Он протянул руку за деньгами, но Псарь отступил назад. — Зачем я это сделал? — Во имя Господа. Ты решил собственноручно спалить рассадник блуда и похоти. Каземир покачал головой. — Лихо, — сказал он. Старик, стоящий на пороге смерти. Жалкая тень того, кем он некогда был. — Масло есть? — Купишь. — Иво, скажи мне: люди, вместо которых я отправляюсь на виселицу, того стоят? — Нет, они уроды. — Но я должен это сделать. — Ради нашей дружбы. — Ты отправляешь друга на смерть? — Ты и так сдохнешь. Не будь бабой. Я даю тебе возможность… Нет, не тебе, а им. На эти деньги твои люди смогут перезимовать, не думая о пропитании. Ты умный мужик и знаешь писание, кричи громче и… — Попаду в рай? Гончая прыснул: — Ага, как же. Будет скандал, но церковь переживает не лучшие времена. За тебя могут заступиться бородачи в рясах. Глаза Казимира слезились: — Это жестоко, Иво. Очень жестоко с твоей стороны. Ты понимаешь, что я не могу отказаться. Я возьму на себя смерть каждого сгоревшего при пожаре, а если нет… Ты же… — Казимир не смог закончить, но представил, как наемник убивает больных лепрой людей. По его щеке пробежала слеза. — Я надеюсь, мы друг друга поняли. — Иво. — Да. — Будь ты проклят. — Я тоже был рад тебя видеть… — Псарь толкнул ногой дверь. — Буду ждать твоего сопляка за борделем. Когда все будет сделано, отдам деньги. — Он вышел на улицу и огляделся. Покосившиеся хибары, грязь, нищета и полные безумия глаза, что таращатся на него из каждой щели. — Отсюда даже не видно крепостного вала, — произнес он. — Прав был тот, кто сказал, что все дороги ведут домой.

Фриду привели в чувства, окатив ледяной водой. Тусклый свет сочился сквозь приоткрытую дверь. — Где я? — спросила она. — Что вам надо? У меня нет денег. Взгляд привык к темноте. Её привязали к тяжелому резному стулу. Запястья туго перетянуты веревками. В двух шагах от нее мужик в кожаном фартуке, позади мужика двое других, одетых в дорогую одежду. У самой двери баба в красном платье. Баба, которую Фрида узнала еше на улице. — Рвач, она не понимает. К ней подошел тот, кого они называли Рвачом. — Слепой Кузен. Помнишь такого? — Увы. — Ты отравила его, — он кивнул на бабу в красном платье. — Жизель видела. Её помнишь? — Да. — Отлично, — он задумался. — Я не буду тебя бить, но очень советую: не надо на меня так смотреть. — Рвач. — Да, Шальной. — Не верю я, что наконец траур снимем. — Надо еще узнать, где её подельник. Как твоего дружка звать? — Рихтер. Крыса, — не раздумывая ответила девушка. — Если найдете его, убейте. Рвач ухмыльнулся: — Дешевый фортель. Где он? — Не знаю. Рвач не сдержал данного слова. Кровь тонкой струйкой побежала из лопнувшей губы девушки. — Не кричит, — заметил Шальной. — Эта падла не из обычных. — Они с этим Рихтером очень хитрую схему придумали, — заговорила Жизель. — У несчастного Кузена не было шансов. — Вранье. — Заткнись! — Рвач снова ударил её. — Падла, все зубы вышибу. Нахер! — он ударил её еще раз. Но не по лицу, а в солнечное сплетение. — Я велел не смотреть так, сука! — вены на лице Рвача вздулись, прядь волос выбилась и прилипла к потному лбу. Фрида начала задыхаться. — Говори, где твоя Крыса!?

Дело шло к обеду. Псарь наблюдал из подворотни за тем, как Казимир выливает масло на дверь борделя. Рядом с Гончей стоит нищий мальчишка, трет грязными пальцами свои отекшие глаза и вытирает сопли. Жалкое зрелище. — Не плачь. Ребенок зажал руками рот, но не плакать он не мог. Казимир поджег дверь. — Рассадник блуда и похоти! — взвыл он. — Я предаю огню этот притон! Гнездо греха! Во имя Господа! Во имя наших детей! Горожане заинтересованно глядели на происходящее как на фортели ярмарочного зазывалы. — Я сожгу каждый бордель в Златограде! — выл больной лепрой, и никто не пытался его остановить. — Город святых! Здесь нет места пороку! Нет места бандитам! Мы долго терпели! Иво оглянулся на ребенка: — Не плачь. Твой отец делает это ради вас. Мальчишка понимал о жизни больше, чем Гончая мог подумать о нем. Ребенок не мог не плакать. — Сын! — проорал Казимир и поднял над собой бутыль с маслом. — Я люблю тебя! — Масло текло по его лицу, по лохмотьям, что некогда были одеждой. — Папа! — ребенок дернулся, собираясь бежать к отцу, но Иво схватил его за шиворот. — Папа! — Ему будет не больно, — соврал Псарь. — Огонь не причинит ему боли. Когда-то давно Казимир был уважаемым человеком. Иногда Иво казалось, что прокаженный не утратил гордости, и сейчас Гончая убеждался в этом. Дверь «Шелков…» залили водой. К горе-поджигателю уже бежала стража. — Я не дам себя вздернуть! — прокричал он и применил огниво по назначению. — Я не дам тем, кто перестал молиться на одном колене, заступаться за меня! Псарь прижал ребенка к стене, стараясь не трогать пораженную болезней кожу. — Не смотри. Ты не сможешь это забыть. Бери деньги и иди домой. Мальчишка рыдал, пытаясь прижаться к человеку из Псарни. Самосожжение некогда отлученного от церкви человека Златоград забудет не скоро, но об этом, друг мой, ты узнаешь, посетив университетскую библиотеку. Ведьм Рогатого Пса не интересовали подобные мелочи, а вот представителей Златоградской епархии сей случай взбудоражил основательно. Я немного знаю о Казимире, ибо никогда не интересовался судьбой этого человека. Знаю лишь, что некогда он был уважаем и к его советам прислушивался молодой Рудольф Гриммштайнский. Знаю также, что Казимир не принял церковных реформ и за слепую верность старым традициям был отправлен в трущобы врачевать больных и помогать страждущим. Мне также удалось узнать, что в те далекие годы, когда Иво и его сестра, потеряв родителей, остались на улице, именно Казимир не дал детям умереть с голоду.

Когда страсти с поджогом «Шелков…» улеглись и труповозка с телом Казимира уехала в сторону мертвецкой, Иво пил пиво, обдумывая произошедшее. Люди, называвшие себя «семьей», на деле оказались погаными разбойниками, которые, перейдя на новый уровень, не изменили принципов работы. Гончая дал совет сжечь «Косточку…», и её сожгли. С людьми, что спали, отдыхая после рабочей ночи. Проститутки, которые в большинстве своем были виноваты лишь в том, что не родились под счастливой звездой. Их наемнику было искренне жаль. Их, но не хозяина «Косточки…» и не бандюг, что обеспечивали там безопасность. — Займись ей, Шальной, — Рвач вышел из подвала и закрыл за собой дверь. — Узнаешь, где он, — кончай. — Понял, — голос Шального был взволнованным. — Сделаю так, что Кузен будет гордиться нами на небесах. Рвач посмотрел на сидящего в углу наемника. Пригладил растрепанные волосы и одернул дуплет: — О, Иво! Он сел к Гончей за стол и отхлебнул из его кружки. — Ты не против? — уже после спросил он. — Не брезгуешь? — Кого потеряли? — Не бери в голову… — Рвач все еще не мог отдышаться. В зале воняло горелым. — Ты лихо это придумал с поджигателем. — Да. — Сколько я тебе должен? — Скажи брату, что здесь не засранная дыра и валить людей направо и налево ему никто не даст. — Сам скажи. — Рвач. — А? — Так в Златограде не работают. — Спасибо за совет. — Обращайся. Рвач похлопал наемника по плечу. Это похлопывание уже успело утомить Иво, но тот умел терпеть. — Я наверху. Как Шальной закончит, пусть ко мне поднимется, а ты займись телом. — Каким еще телом? — Не бери в голову. Пей пиво, отдыхай. Ты заслужил, — Рвач озарил Гончую улыбкой. — А я пошел. Наемник прислушался. Из подвала доносились приглушенные стоны.