Звезда Надежды (СИ) - Багров Вячеслав. Страница 46
— Вы заварили серьезную кашу, Уас, — Симугл стоял неподвижно, застыл как изваяние: — Мы начали войну. Это война.
— Не говорите глупостей, Сим. Содружество никогда, за все сотни лет своего существования, не воевало. И не будет воевать. Мы предотвратили катастрофу, большую, чем Большую Вспышку. Мы спасли миры от вымирания и безумия. И ваш крейсер так и останется боевым символом. Не более. Флориане и люди не воевали и воевать не будут. Оставьте этот вопрос дипломатам, Сим. И еще. Надо успокоить арестованных. Флориане нам не враги.
Симугл усмехнулся, сказал:
— Безумие бывает разным.
Они вновь умолкли.
Был слышен только слабый писк контрольной аппаратуры и шелест вентиляции.
Первым заговорил Уас Ло.
Его лицо, словно склеенное из картона, неподвижное, как у паралитика, не изменило выражения равнодушия.
— Прикажите начать погрузку на «Упрямый», гвардейцев с П 39. Мы уходим с Акавии. Вы правы в одном — нам надо срочно двигаться к Заре.
Симугл Уно повернулся к приборной панели, коснулся пальцем клавиши «посты», и заговорил:
— Внимание. Десантным авигравам приготовиться к эвакуации десанта. Командирам частей крейсера, срочно явиться ко мне. Повторяю…
Глава девятая. Восход «Востока»
Гигантский скелет БЭТа, напоминая собой скелет кита, сверкая металлом многочисленных ферм, усыпанный немигающими огоньками габаритных маяков, неподвижно висел в пустоте космоса, на фоне звезд и растянувшейся от Догу до Йама серой туманности Паук. Вблизи Большого Эвакуационного Транспорта не было никакого движения — Обы не показывались, на конструкциях БЭТа не сверкали вспышки сварки, даже в центре, там, где сходились сети ферм, на возводившихся жилых комплексах для будущих переселенцев — плоских, усыпанных иллюминаторами черных ромбов, не было движения огней.
Транспортный космолет «Толстяк» — с острым, коротким носом и раздутым, полированным телом, неподвижно висел в трех километрах от БЭТа.
Их ждали.
Открывшаяся взорам флориан панорама транспорта, завораживала.
Крейсер замер на дистанции пяти тысяч километров от цели, ожидая приказа для атаки.
Флориане, одетые в темно — синие мундиры военного флота, стояли перед большим обзорным экраном командного отсека «Востока» и молча смотрели на БЭТ.
— Я видел это десяток раз, — проговорил капитан крейсера, Урк Рук — уже седеющий флорианин, высокий и худощавый, его желтые глаза были широко открыты: — Сотни лет строительства, сотни лет терпения, — он повернулся к своему помощнику, коренастому и молодому Цаку Ату: — Приведите Гром Севера, я хочу, чтобы он это видел.
— Слушаюсь!
Цак Ат быстро вышел из отсека.
Рядом с капитаном стояли несколько старших офицеров крейсера, все флориане, молча ждали приказ.
Командир боевой части 5, крейсера «Восток», старший майор Гром Север — коротко стриженный брюнет, в изорванном синем мундире, без обуви, босой, лежал на полу медицинского отсека, в котором горевший сигнальный плафон под высоким потолком, тускло освещал царивший вокруг погром — под операционным столом, валялись разбитые пробирки и пневмо — шприцы, шкафы с инструментами сдвинуты со своих мест, а их содержимое — иглы, скальпели и всякая таинственная медицинская мелочь, рассыпались по полу.
Было душно.
Здесь стоял вязкий, густой запах крови, медикаментов и испражнений.
Напротив Грома, там за опер. столом, скрючившись в позе эмбриона, уткнувшись лицом в глянцевый, серый пол, лежал Хвастун.
Хвастун — болтун.
Язык без костей.
Трепач Энч.
Дождь старался не смотреть в ту сторону.
Энч Озаг — шестидесяти одно летний лейтенант БЧ — 5, старый друг, его кровь уже засохла.
Энч умер сутки назад, или около того.
Он прожил с распоротым животом два дня — в бреду, смеялся и ругался, спорил неизвестно с кем, и звал сына.
Раны на груди Грома горели от боли, но зато кровь из них перестала сочиться, разорванный на груди мундир, висел длинными, жесткими от засохшей крови, лоскутами. Заживляющий пластырь, превратившийся из белого в бордовый, местами отклеился.
Энч.
Его оставили еще на год, по просьбе личного состава.
Энч Озаг.
Спина Дождя затекла от долгого, неподвижного лежания на полу, но перекатываться на бок он все — таки не спешил, снова тело полоснет нестерпимая, ослепительная вспышка боли.
Все кончено.
Не понятно зачем его оставили в живых. Флориане перебили всех людей экипажа — Гром в этом не сомневался, он видел ту внезапную, как взрыв — кровавую бойню, видел, как вчерашние друзья — флориане кромсали когтями, бросались с протяжными криками и добивали своих жертв.
Ему дико, страшно хотелось пить.
Он все — таки решил перекатиться на правый бок. Левое плечо Грома было вывихнуто.
Его затрясла дрожь, когда он сначала перекинул левую ногу через правую, а потом со стоном стал переваливаться на бок. Онемевшая спина почти не болела.
Он положил голову на холодный пол, зажмурился, выдохнул сквозь стиснутые зубы.
Энч…
Его тоже убьют. Но позже. Гром Север в этом ни на мгновение не сомневался. Причину отсрочки приговора, он понять не мог.
Два дня назад — Энч еще был жив. Два дня назад, Гром, превозмогая боль, поднялся и, подойдя к двери ведущей из медицинского отсека, стоял и смотрел в квадратное, испачканное чьей — то кровью, окно. За окном было узкое пространство ярко освещенного коридора четвертого уровня — бежевые стены, белый, ячеистый потолок и коричневый пол. Напротив медицинского отсека, висел цветной плакат, на котором улыбались два офицера военного флота — человек и флорианин, а сверху тянулась ярко — красная надпись — «братья на века».
Энч долго смотрел на этот скудный, корабельный пейзаж, стоял пока не затекли ноги, и уже собирался отойти от двери, когда увидел двух офицеров — флориан.
Оба капитаны с инженерного поста — Ав Раы и Кира Мурк.
Они куда — то торопились, шли быстро, оживленно, о чем — то говоря друг с другом.
Гром не слышал звука их голосов.
Он смотрел на то, что они несли.
Ав в левой руке нес голову, размахивая ей в такт своим шагам. Кира держал на плече голую ногу.
Они прошли быстро, Гром не успел хорошенько рассмотреть их ноши, но ему показалось, что эта оторванная голова ему знакома — бледное лицо, выпученные глаза, открытый рот с вывалившимся языком…
Кира тогда увидел его в окне и помахал Грому свободной рукой, даже улыбнулся — приветливо, беззлобно, как улыбался ему при каждой встрече.
Прохладный пол холодил щеку.
Гром открыл глаза, глянул на дверь — темное окно, в коридоре выключен свет.
Толстая бронированная дверь, толстое бронированное стекло.
В принципе убеги он отсюда, то кроме смерти он на крейсере ничего не найдет — флориане непревзойденные охотники, и они узнают о твоем присутствии гораздо раньше, чем ты узнаешь о присутствии флориан.
Он старался не думать о своей семье — потом, перед концом, он вспомнит о них в последний раз. Первые два дня заточения, Гром едва не довел себя до исступления воспоминаниями о жене и сыне.
Энч.
Зоркий.
Муго.
Сина.
Фай.
Джец.
Резвый.
Он мог продолжить этот список.
Никого из них уже нет.
Он служил на «Востоке» двадцать один год, он сроднился с теми, кто был рядом с ним, считал их своей семьей, и в том, что смерть непонятно почему обошла его стороной, видел нечто неправильное, как будто его выгнали из собственного дома и заставили скитаться по дворам.
Близкие, друзья, годы службы, учения и отпуска, когда он с семьей проводил долгожданные дни, смех и разговоры в кают — компании, то время, наполненное смыслом и целью, все это умерло.
На всегда.
Не вернется.
Неожиданно в окне двери ярко вспыхнул свет, высветив на полу медицинского отсека, вытянутый светлый прямоугольник.
На свету возникла массивная тень.