Зимняя сказка (СИ) - "Stacey". Страница 17

Он выбежал из гостиной, налетев на удивленную Алису, и стремглав бросился в подвал. Это был яд его паучихи, яд Франчески. Он имел именно такое действие, но его можно было остановить, вовремя приняв противоядие, и у графа оно было, всегда хранилось в его кабинете на случай непредвиденных обстоятельств. Элжерон дернул на себя дверь подземелья, и поспешно спустился вниз по лестнице, поскользнувшись на последней ступеньке и едва удержав равновесие. Счет шел на секунды, нельзя было медлить. Элжерон ворвался в свой кабинет и бросился к стеклянному шкафу. Он распахнул его дверцы, наспех перебирая бутылочки и флаконы, роняя со звоном бьющегося стекла некоторые на пол, но даже не обращая на это внимание, пока не нашел нужную — с наклейкой, на которой был нарисован паук.

— Вот оно, — прошептал он, сжимая в руке заветный флакон.

Элжерон ринулся обратно. Сердце ухало в груди, ноги отказывались переставляться так быстро, как ему хотелось бы, а гостиная словно теперь располагалась на другом конце мира. Но вот и заветная комната с распахнутой дверью, из которой доносились взволнованные голоса и хриплый едва различимый кашель Маргарет. Граф подбежал к тахте, отталкивая Алису и Филиппину, и обхватил посеревшую Маргарет за затылок.

— Как Вы смеете! — воскликнула Филиппина, пытаясь оттащить его. — Это все Ваш проклятый замок и Ваши шарлатанские настойки! Вы хотите убить мою дочь! Я не позволю Вам вливать в нее еще какую-то дрянь!

— Отойдите! Вы мешаете! — прикрикнул на нее Элжерон, грубо оттолкнув от себя.

Алиса, его услужливая Алиса, все поняла и подхватила женщину под руки, не давая приблизиться. Зубы Маргарет были стиснуты судорогой, и Элжерон с трудом разжал их, тут же поднеся к ее губам открытый флакон. Он вылил все его содержимое, и Маргарет кашлянула, брызнув им, но граф закрыл ее рот, заставляя проглотить средство, после чего обнял ее за шею, приподнимая и прижимая щекой к своей груди, как делал, когда Франческе было плохо, и она искала его защиты и помощи.

— Сейчас все закончится, сейчас подействует лекарство, — тихо произнес он, бездумно поглаживая Маргарет по макушке, прислушиваясь к тому, как ее организм борется с ядом, принимая антидот. Почувствовав, что все идет хорошо, он ускорил метаболизм девушки, позволяя ему вернуться в норму. Еще несколько мгновений, и Маргарет начала расслабляться. Элжерон коснулся ее лба и погрузил ее в сон, после чего поднялся и повернулся к своей горничной и ее пленнице.

— Что Вы наделали! Что произошло! — заверещала Филиппина, наконец, вырываясь из хватки Алисы.

— Отравление, которое я предотвратил. Я спас ее, — ответил Элжерон, после чего обратился к Алисе. — Отнесите баронессу в ее комнату и уложите спать. Я подойду позже и дам последующие распоряжения.

— Да, сэр, — коротко ответила горничная.

Элжерон размашистым шагом вышел из гостиной. В его груди бурлил гнев. Как Франческа могла так поступить? Сколько раз он твердил ей одно и то же, сколько объяснял, что она не имела права использовать свой яд на каждом, на ком ей захочется, грозил удалить ей ядовитые железы — и вот она отравила Маргарет! Когда она успела это сделать? В какой момент? Когда спрыгнула с потолка? Но тогда девушка ощутила бы укус, да не только бы ощутила, а завопила бы не своим голосом от боли. И яд, попав в кровь, подействовал бы намного раньше.

Элжерон дошагал до холла и остановился перед входной дверью, ведущей в зимнюю пургу. Он воздел глаза к каменному многовековому потолку и воскликнул, выплескивая своей речью все то негодование, что клокотало в его груди.

— Доколе! — Его голос подхватило безразличное эхо, тайком унесшее вскрик в потайные каменные карманы крепости. Граф набрал воздуха в легкие и всплеснул руками. — Доколе в моем замке будут твориться подобные бесчинства?!

После этого он развернулся и крикнул в глубины замка, зная, что паутина Франчески донесет до нее его голос:

— Фру-Фру, немедленно иди сюда!

Но паучиха не торопилась показываться. Прислушавшись к ней, Элжерон ощутил исходящий страх, панику, трепет провинившегося питомца, знающего, что хозяин уже обнаружил его проделку, и через несколько мгновений последует наказание.

— Не заставляй меня тратить остаток дня на поиски твоей трусливой тушки! — произнес граф и отправился за Франческой.

Она, как обычно, пряталась там, куда хозяин никогда не заглядывал: на чердаке, на четвертом этаже, где была ее негласная территория, и где она могла создавать свой собственный паучий интерьер, а прислуге строго запрещалось подниматься туда без предварительного согласования с графом и без его личного сопровождения. Элжерон взлетел на третий этаж и преодолел длинный коридор, ведущий к самой дальней старой лестнице, что втыкалась в пол четвертого этажа.

— Я уже поднимаюсь за тобой, негодное насекомое! — предупредил он, упираясь рукой в люк, но тот так просто не поддался, открывшись лишь на пару сантиметров, являя взору графа толстый слой паутины, которой Франческа в страхе запечатала вход. Элжерон одной рукой выудил из кармана перочинный нож, который всегда предусмотрительно носил с собой, и в несколько размашистых движений освободил себе проход тонким лезвием. Тяжелый люк с грохотом упал на чердаке, и граф ворвался в оплетенную белой паутиной обитель, увитую танцующими пылинками.

— Я паукообразное! — донесся до него испуганный скрип, благодаря которому Элжерон тут же определил, где именно прятался его питомец.

— Я прекрасно об этом осведомлен, мерзопакостное ты создание, — прорычал мужчина, снимая с себя пиджак.

Он не спеша пошел к дальнему углу просторного помещения. Подошвы ботинок липли к слою паутины, скрывшему пол, подобно сероватому ковру. Пушистые космы, свисающие с потолка, без труда удерживали обломки старой мебели, собранные в причудливые фигуры ради развлечения паучихи, украшенные костями, мелкими, птичьими, и крупными, по-видимому, украденными владелицей чердака из кухни.

— Фру-Фру, немедленно вылезай, пока окончательно не разозлила меня!

Элжерон дошел до места, где Франческа свила свое гнездо. Огромный кокон паутины занимал пространство, равное примерно размеру его спальни. Но внутри граф не увидел своего питомца, и пошел вдоль конструкции, высматривая паучиху. Дойдя до угла чердака, он обнаружил темное дрожащее пятно под потолком, и решительно подошел к нему. Франческа, едва почувствовав, что ее обнаружили, распрямила ноги, и словно изо всех сил вцепилась в свою паутину.

— Укушу! — тихонько пискнула темнота в углу, зашевелив длинными ногами.

— Ах, укусишь? — Граф одним резким движением скрутил свой пиджак в жгут и сложил его вдвое. — Укусишь меня, дрянь?! — крикнул он, замахнувшись и хлопнув получившимся свертком по боку паучихи. — Ты смеешь угрожать мне, своему хозяину, после того, как отравила мою гостью, ни в чем не виноватую девушку, которая слова плохо не сказала в твой адрес?!

— Я ничего не делала! — простонала Франческа обиженно, вжимаясь всем телом в потолок. Элжерон прекрасно знал, что эти все шлепки никак не повлияют на паучиху, она даже толком их не ощущает, но он понятия не имел, как наказывать это существо так, чтобы это возымело эффект. Лишь гнев и раздражение хозяина могли хоть как-то действовать на нее.

— Ты еще и, глядя мне в глаза, смеешь лгать? — разозлился Элжерон пуще прежнего. — Ты! Ты отравила бедную Маргарет, но, к твоему несчастью, я успел ее спасти!

— Почему ты мне не веришь! — прохныкала Франческа.

— Может потому, что мы только недавно говорили о твоей неоправданной ревности? И после того, как ты с легкой руки назвала Маргарет моим питомцем, я внезапно обнаруживаю ее бьющейся в предсмертных конвульсиях под действием твоего яда?! Немедленно рассказывай, когда ты это сделала и как! Не было укуса, я уверен, он у тебя болезненный!

— Да не трогала я твою девчонку замерзшую! Я вообще к ней не подходила! Сидела в гостиной, как ты и сказал, пялилась на эту мерзкую старуху! А потом она начала рваться в коридор, лезла ко мне, крестила, причитала что-то! Я всего лишь макнула ей в чай хелицеры, просто чтобы надокучить — и все!