Зимняя сказка (СИ) - "Stacey". Страница 5

— Я свободный человек, и имею право заводить любое количество питомцев! — рассмеялся граф, ворочаясь в капкане черных несгибаемых прутьев. — И ты скорее мой фамильяр, нежели обычный питомец!

— Я не потерплю каких-то животных в этом замке, еще и целой своры! — возмутилась Франческа, не отпуская своего хозяина.

— Ну хотя бы папильона для дополнения интерьера! — взмолился Элжерон, выгибаясь не в силах освободиться из хватки.

— Нет! — отрезала Франческа. — Я его тут же проглочу, вот увидишь! Только попробуй притащить кого-нибудь. Мы обсуждали, что я готова терпеть только голубей, и то, поскольку они не отбирают твоего времени. Но питомец у тебя должен быть только один, и это я!

— Какая же ты эгоистка! — с укором произнес Элжерон. — Давай, отпускай меня.

Франческа нехотя распустила лапы, и граф вздохнул свободнее.

— Однажды ты меня раздавишь, — пожаловался он. — Пора спать, Фру-Фру, — Элжерон похлопал ее по объемному тяжелому брюшку, лежащему у него практически на коленях, и паучиха нехотя поднялась с кровати и отползла в сторону, все еще с надеждой глядя на него блестящими глазами-бусинками.

— А можно мне сегодня в постели поспать? На улице такая метель воет…

— Нет, Франческа, — строго ответил Элжерон, вставая с постели и продолжая переодеваться в ночную свободную пижаму темного цвета. — Ты уже взрослая паучиха, и должна спать отдельно. Я до сих пор жалею, что когда-то разрешил тебе спать со мной. Этот диалог повторяется теперь каждый вечер! — Закончив застегивать пуговицы, он нахмурился на Франческу, стараясь звучать осуждающе. — И не думай, что я не замечаю, что иногда ты спишь у меня в ногах!

— Я же не мешаю… — жалобно проскулила паучиха.

— Не желаю ничего слушать — марш под потолок! — Элжерон указал на дальний верхний угол комнаты, густо оплетенный паутиной, в котором Франческа предпочитала проводить ночи. Паучиха неразборчиво что-то проскрипела и нехотя отправилась в указанную ей сторону.

— Наконец-то этот день подошел к концу, — вздохнул граф, туша свет в комнате и укладываясь в постель. Комната погрузилась в расслабляющий мрак, звенящий тишиной.

— Ты мне не рассказал про тех новых людей, — произнесла из темноты Франческа.

— Нечего особо рассказывать. Филиппина — склочная женщина в годах. Маргарет — ее дочь. Благо, Бог уберег ее от характера матери. Напротив, она невероятно нежное существо. Словно ко мне в замок пришла сама королева зимы… Но, сдается мне, ее психическое состояние подорвано слабым здоровьем. Маргарет уверена, что ее кто-то проклял, что кажется мне довольно странным. Она очень просила моей помощи. Думаю, я попытаюсь ее оказать. Хотя бы попробую.

— Ты хочешь сделать ее своим питомцем? — огорошил его вопрос от паучихи.

— Что? Питомцем? — вскинулся граф на кровати. — Боже правый, откуда у тебя такие мысли?

— Ты мне помог. И сделал питомцем, — объяснила Франческа.

— Я помогаю людям в двух деревнях. И не делаю их питомцами, — объяснил Элжерон. — К тому же, человек им быть не может. Человек может стать прислугой, или рабом на крайний случай.

— Ты сделаешь ее рабыней?

— О господи! — простонал Элжерон в подушку, чувствуя, как внезапно загорелись щеки. — Я тебя умоляю, Франческа, ради всего святого, спи! И не вздумай произносить столь безнравственные и возмутительные вещи при ком-либо! Особенно при Маргарет!

Граф заворочался в постели, теперь не в силах отпустить странную мысль, выданную паучихой. Маргарет приехала так издалека, из самого Лондона в глушь, где стояло Паучье Гнездо, после прочтения какой-то заметки в газете, о которой Элжерон и слыхом не слыхивал, и даже не подозревал, что кто-то интересовался его деятельностью. Он перебирал в голове книги в библиотеке, но не мог особо вспомнить что-то о проклятиях. Жители его деревень были дружелюбными, и никогда не обращались к темным силам за местью, ибо проклятие могло быть на нее наложено лишь со злым умыслом. Граф знал одно существо, живущее в его лесах, что наверняка разбиралось в проклятиях, но у них с Элжероном была взаимная неприязнь и обоюдное игнорирование с тщательным разделом территории.

Кто же мог желать зла столь милой и тихой девушке? Элжерон невольно заулыбался, обнимая подушку и вспоминая белокурые прямые волосы, серебристым шелковым покрывалом лежащие на ее спине и достающие до осиной талии, стянутой корсетом строгого платья без лишних украшений, коими пестрели одеяния Филиппины. Какого цвета ее волосы были до болезни? Элжерон решил, что они наверняка были благородного каштанового цвета, как и у ее матери, с той лишь разницей, что юной баронессе они были к лицу. Граф представил себе Маргарет с иной прической, и полусонный разум показал ему довольно яркую картинку, плавно перетекающую в полноценную беседу во сне. Но насладиться им сполна Элжерон не успел. Сквозь дрему он ощутил прикосновение к своему плечу и настойчивый скрипучий голос Франчески:

— Хозяин, проснись!

— М-м-м, Фру-Фру, мне такой хороший сон снится, реши свои проблемы сама, — проворчал граф, переворачиваясь на другой бок и накрываясь одеялом с головой, словно импровизированный капюшон мог помочь удержать ускользающее трепетное видение Маргарет.

— Да проснись, Элжерон, это важно! Твоя гостья, похоже, хочет уйти!

— Уйти?! — граф мгновенно проснулся и сел на кровати, заставив паучиху отшатнуться и удариться брюшком о столбик.

— Да, она несколько минут назад вышла из своей спальни и пошла в холл, и теперь там стоит!

— Не понимаю, что происходит, — пробормотал Элжерон, суя ноги в домашние тапочки и хватая со стола свечу. — Сейчас же глубокая ночь, на улице метель. Что сподвигло ее на подобное решение? — Яркий огонек свечи озарил его взволнованное лицо, когда он вышел из спальни и поспешил к лестнице. — Она хоть не пытается сейчас выйти из замка? Прислуги с ней нет? Ее матери?

— Все спят, — успокоила его Франческа. — И она пока никуда не выходит. Дверь запирается на ночь на ключ, как она выйдет?

— Хорошо, сейчас узнаем, что происходит, — бросил Элжерон, наконец, достигая последнего пролета лестницы.

Он еще со ступеней заметил девушку, стоящую к нему спиной. Ее лилейные волосы блестели словно свежий снег в тусклом свете газовых ламп, притушенных на ночное время. Маргарет просто стояла перед дверью замка и не двигалась. Не предпринимала попыток подергать ручку, и не вела себя как человек, рассматривающий нечто, что его заинтересовало. Элжерон сделал к ней несколько тихих шагов, надеясь не напугать, и замер, обратив внимание на тело девушки, осознавая, что на ней не было одежды. Граф тут же задул свечу и метнулся в боковой проход, в тень, чувствуя, как начинает сгорать от смущения, словно его застали за чем-то до невозможности вопиющим. Франческа сразу оказалась рядом с ним, и он едва слышно пролепетал:

— Она же обнажена!.. Что она делает здесь в такое время и в таком… виде?!

— Откуда мне знать, — буркнула паучиха.

— Что же делать? Что делать-то? Почему она никуда не уходит и продолжает рассматривать входную дверь? — шепотом запричитал Элжерон, не в силах придумать выход из ситуации. — Сходи, проверь, что с ней, — повернулся он к Франческе.

— Ты думаешь, что это хорошая идея: ночью паучихе предстать перед леди, ведущей себя не совсем привычно?

— А что ты предлагаешь? — зашипел граф. — Если выйду я, то разломаю в щепки все рамки приличия! А ежели я пойду сейчас к ее матери и расскажу, что вижу, она придет в неописуемое бешенство, и ее наверняка не остановит тот факт, что я здесь хозяин!

— Позови прислугу.

— Ты обезумела! — округлил глаза мужчина. — Какие пересуды начнутся, если ее увидят, и узнают, что я ее здесь обнаружил! К дьяволу эти беседы с тобой, я сам попытаюсь разрешить эту щекотливую ситуацию, — решил, наконец, Элжерон, и выступил из тени в холл.

Он громко и демонстративно прокашлялся, желая для начала дать девушке понять, что она не одна в помещении, но та даже не шелохнулась, и граф удивленно оглянулся на Франческу, ища у нее поддержки. Паучиха молча пялилась на него блестящими глазами, что даже не могли моргать, и Элжерон, вздохнув, собрал волю в кулак, надеясь разрешить ситуацию наименее травматичным способом.