Призраки (сборник) - Кабир Максим. Страница 14
– Простите, вы… – она кашлянула, – вы участница семинара?
– Нет, – сказала Лида и добавила мысленно: «Нет, я другая дура».
Над телевизором в коттедже висела картина в дешевой рамке: ночное море, тщательно выписанный Чертов Коготь и девушки в воде, хоровод голых красоток вокруг скалы. Девушки держались за руки, лунный свет струился по их гибким телам.
Лида рассматривала холст поверх Роминого плеча.
– Да, – шептал Рома, – да, вот так, солнышко, вот так…
Если что-то и вибрировало здесь, то только его телефон в ее голове. Почувствовав, что Рома устает, она симулировала оргазм и помогла ему.
– Я люблю тебя, – сказал он восторженно.
Девушки на полотне стояли не в воде, а на воде: их босые пятки чуть касались морской глади. Лида замерла под картиной и очертила ногтем скалу. Холст был влажным, словно краска не высохла. Лида убрала пальцы, скривившись, и тут же снова потрогала рисунок.
Так, будучи школьницами, они с подружками шастали в парк подсматривать за эксгибиционистом, со сладким любопытством и омерзением.
– Это какой-то местный ритуал? – спросила она.
Рома засопел во сне. Невинный и беззащитный, с размякшим ртом.
Его мобильник приютился на тумбочке. В адресной книге Лида значилась под именем «Лидия Сергеевна». Косясь на спящего Рому, Лида взяла телефон и бесшумно выскользнула в ванную комнату.
С колотящимся сердцем она открыла входящие сообщения. Он удалял ее эсэмэски, естественно. Но он удалял и прочие письма, все, кроме писем жены. За две тысячи двенадцатый, две тысячи десятый, две тысячи восьмой год… Вереница эсэмэсок от училки. Сотни коротких и пронзительных признаний в любви, слова поддержки, тихие и правильные слова:
«Родной, любимый…»
«Где бы ты ни был…»
«Какую бы боль ты мне ни причинил…»
У Лиды защипало в горле. Дыхание сперло. На улицу, на свежий воздух…
Она выскочила из коттеджа, не разбудив мужчину. К полосе прибоя, точно намеревалась нырнуть в грохочущие волны, очиститься от греха, переродиться. Кеды промокли, и она опомнилась, вышла на сушу. Дождь закончился, небо прояснилось, предвещая солнечное утро. Луна серебрила воду и каменный перст вдали.
Слезы хлынули по щекам, соленое к соленому.
Лида плакала, обняв себя леденеющими руками. Жалкая, лишняя, со своей молодостью и амбициями, с гладко выбритыми половыми губами и зудящей пустотой внутри.
Всхлипывая, она гуляла по пляжу, как в детстве, когда, отдыхая с мамой на море, неожиданно узнала, что родители разводятся. Лида даже улыбнулась сквозь слезы, умилившись собственному прошлому, своей боли. Щеки подсыхали.
«Я не плохой человек», – думала Лида, оправдываясь перед кем-то, да хотя бы и перед скалой, к которой она неспешно брела.
«И училка не плохая, раз любит Рому»…
Из-за дюн вышел силуэт, одинокая фигура под звездным куполом.
Лида вытерла слезы и подняла ворот куртки.
Расстояние между ней и Когтем сокращалось. Сокращалось расстояние между ней и идущей навстречу фигурой.
Это была женщина. Беременная. Совершенно раздетая – брови Лиды поползли на лоб – и пошатывающаяся при ходьбе.
Пьяная она, что ли?
Женщина спотыкалась, налитые груди раскачивались над огромным круглым тугим как арбуз животом. Справа у мусорных контейнеров горел, приманивая насекомых, фонарь. Луна ярко освещала пляж, и Лида различала багровые рубцы растяжек на животе женщины, сплетение сосудов, красный, будто воспаленный, пупок.
«Блондинка из кафе», – определила Лида. Удивительно, что вечером она не обратила внимания на ее живот… или вечером живота не было? Память зафиксировала узкую талию под строгой блузкой. Чушь, конечно…
– Эй, вы в порядке?
Блондинка уставилась на нее расширившимися до предела зрачками. Бледная, напряженная, со смятой прической.
– У нас получилось, – просипела она, опасно накренившись. И ухмыльнулась, да так, что сухие губы треснули и заалели сукровицей. Лида успела подхватить женщину и усадила ее на песок. Случайно коснувшись живота, она ощутила толчки, сильные и уверенные.
– Вы что, рожаете? – испуганно спросила Лида.
– Я богоматерь, – сказала блондинка, безумно усмехаясь и вращая глазами. Белки светились голубоватым оттенком.
Лида пропустила фразу мимо ушей. Набросила на беременную свою куртку.
– Я приведу людей, – крикнула она.
До вагончиков пансионата было метров двадцать, и Лида побежала по песчаному гребню. Ветер опалял кожу, море расшвыривало пену. Прибой похотливо лизал подножие Чертова Когтя.
– Эй! – закричала Лида с холма, – кто-нибудь, помо…
Она осеклась, отпрянула и завизжала истошно, сообразив, что именно видит.
Берега пляжа были усеяны телами. Обнаженные женщины лежали вповалку, не меньше дюжины искореженных, выпотрошенных, скрученных трупов. Мертвые лица запрокинуты к скале в дикой смеси добровольной муки и посмертной благодарности. Старуха и девочка-подросток, хиппи с заправки и туристки-азиатки, рыжеволосая панкетка и официантка. У каждой из них – разглядела потрясенная Лида – были вспороты животы и сломаны тазовые кости, словно неистовая стая хищников растерзала несчастных женщин и поглумилась над трупами.
Над пансионатом витал запах бойни.
Лиду стошнило тонкой струей спермы и желчи. Она метнулась прочь от жуткой сцены, от сатанинского рокота волн к цепочке коттеджей.
Блондинка исчезла. Лишь курточка валялась на песке, и багровый след тянулся от пропитанной кровью ткани к фонарю. Лампа в зарешеченном плафоне моргнула издевательски. Что-то зашуршало за контейнерами, что-то грузно прошло там, в темноте. Тень легла на белую стену, и Лида решила, что повредилась рассудком, ведь ничто живое в мире не могло отбрасывать эту тень.
Пляж заволокло туманом, туман клубился в черепной коробке, сбивая с пути. Кеды вязли, за спиной скрипел песок.
На крыльце запертого коттеджа шевельнулось и двинулось в ее сторону нечто бесформенное, слепленное сумасшедшим сюрреалистом из разных частей рыб, моллюсков и раков.
Лида мчалась не озираясь, но развитое периферийное зрение улавливало силуэты, рыскающие во мраке. Неправдоподобные. Чуждые разуму формы. Она не сбавляла бег.
Ворвалась в домик и захлопнула дверь: уродливые тени уже кишели под порогом.
– Котенок?
Рома шел к ней, зевая.
– Мертвы! – она уткнулась в его грудь, дрожа от ужаса. – Все мертвы! Какие-то животные… убили женщин…
– Что ты говоришь? – Рома изумленно воззрился на нее.
Снаружи по дверному полотну мокро шлепнуло.
Лида подумала, что одна из фигур выглядела так, будто атлетически сложенный мужчина взгромоздил себе на плечи голову акулы.
– Иди в комнату и запрись, – сказал Рома не терпящим возражений тоном.
– Нет, ты не понимаешь!
Он отпустил ее руку и медленно зашагал по коридору.
– Все будет хорошо, – соврал он напоследок.
Лида привалилась к стене возле кровати, буравя глазами дверь. На холсте девушки проводили свой таинственный ритуал, и скала лоснилась от лунного масла.
Завибрировал телефон. Лида едва не откусила себе кончик языка. Схватила мобильник, не отрываясь от дверей, поднесла к уху.
– Я знаю, что бужу тебя, – сказала женщина виновато, – но мне приснился дурной сон. Реалистичный и гадкий. И тебя в нем убили, представляешь? И я осталась одна. Алло, ты слышишь меня, любимый?
– Он не вернется, – прохрипела Лида в трубку. – Простите меня, пожалуйста.
Потом выронила телефон и села на корточки. Коленки звонко стучали друг о друга.
Дом наполнялся звуками, запахом моря и крови.
Лида зажала рот, запечатала крик.
Сегодня ей тоже предстояло стать матерью.
Слухи
Месяц назад Инна переехала в Москву. Вернее, в Подмосковье, но для девушки, всю жизнь мечтавшей вырваться из оков родного индустриального гиганта, разница была несущественной. Час на электричке – и ты уже в столице. Час обратно – и ты в сером уродливом городишке, куда люди приезжают поспать, чтобы утром вновь окунуться в сияние заветной Москвы.