Редкий гость (СИ) - Дерягин Анатолий. Страница 43

Собеседник истолковал его молчание по-своему:

— Что ж, в любом случае мы останемся здесь некоторое время и вы, наверное, желаете сделать туалет и получить горячее питание, — Иван покраснел. — Вас отведут к вашим друзьям.

— А что потом? — не удержавшись, спросил Прошин.

— Нам придётся подняться на орбиту, — пожал плечами десантник. — Вы будете иметь беседу с руководством, после чего решится вопрос о вашей безопасности.

— Когда я смогу вернуться на Землю? — прямо спросил Прошин.

— Мне казалось, вы собирались принять участие в экспедиции профессора Джангуляна, — парировал собеседник. — В ближайшее время вернуться вам не удастся, скажу честно. Но мы работаем над этим.

— Ну ладно… Может быть, наручники снимете? — Прошин сам смутился от того, насколько жалобно это прозвучало.

Молодой человек секунду разглядывал его.

— Да, действительно… Давайте руки.

«Киборг» вытащил из набедренной кобуры нож — Прошин дёрнулся — и одним взмахом перерезал пластиковую ленту.

— Вы можете присоединиться к своему научному руководителю, — сказал десантник. — Они как раз обедают.

За дверью конференц-зала Прошина ждал конвой — двое здоровенных парней в таких же скафандрах. Ивана по-хозяйски взяли под локти и, проведя немного по коридору, втолкнули в маленькую комнатушку, когда-то служившую жилым помещением для персонала метеостанции. Иван замялся у двери оглядываясь. Обстановка не впечатляла: белые стены, тусклый плафон на потолке, окно, также забранное тяжёлой решёткой, три кровати, пара стульев, стол. За столом восседало семейство Джангулянов, поедая нехитрый ужин, собранный — Прошин невольно улыбнулся — из двух упаковок стандартного рациона космонавтов. Уж сколько их, таких упаковок, Иван приговорил за время учёбы — не счесть, вся общага харчилась выданными в Институте рационами, дружно прогуляв стипендию…

В данный момент Арам сосредоточенно выдавливал последние капли яблочного сока из тубы, а Дженни через стол наблюдала за ним. Судя по её недовольному виду, сока ей не досталось.

— Иван! — профессор только что обниматься не кинулся к Прошину, всё ещё стоявшему у двери. — А мы гадали, куда вас увели…

— Никуда не отвозили, — сказал Прошин, садясь на ближайшую кровать. — Здесь сидел, разговаривали с одним из этих…

Он неопределённо махнул рукой в сторону двери.

— И что? — спросил профессор.

— Что они тебе сказали? — подхватила Дженни.

Арам сопел над своей тубой.

— Ну… — Иван пожал плечами, соображая, что из услышанного в конференц-зале стоит знать профессору и детям. — В общем, говорят, надо подняться на орбиту, там будет беседа с их начальством. Потом можно будет продолжать подготовку экспедиции.

Джангулян недоверчиво посмотрел на него:

— Так просто?

— Это мне сказал один из них, — развёл руками Прошин. — Старший, по-моему.

Профессора его ответ явно не удовлетворил, и он собрался сказать ещё что-то, но тут Арам расправился со своей тубой и стал пачкать липкими руками всё подряд. Геворг Арамович поволок его в санузел — оказывается, к жилой комнате примыкал маленький закуток с душем и унитазом. Прошин подсел к столу.

— Мне покушать осталось? — спросил он у Дженни.

— Немножко осталось, — девчонка внезапно смутилась. — Может, ещё дадут, если попросить?

Прошин только пожал плечами.

В коробках болталась одна банка консервов и пакетик с черносливом. Иван в два счёта расправился с остатками еды, запил съеденное водой из пластиковой бутылки и сел на кровати. Дженни лежала на кровати напротив, закутавшись в одеяло, профессор устраивал сыну банный день. За дверью кто-то ходил, протащили что-то тяжёлое, но как ни прислушивался Иван, что там происходило, он так и не смог понять.

За окном сыпал снег. Небесная канцелярия укрывала белым одеялом грехи людские и снежинки падали, выстраивая причудливые изваяния, тотчас же исчезающие под порывами ветра. Деревья, на чьих голых ветках только набухли почки, стояли укутанные в белые одежды, белым укрылись и вечнозелёные растения; лес замер. Редкие тени скользили в подлеске, тихо хрустя снегом и раскачивая голые ветки кустарника, да журчала речка, веками пробивавшая себе русло среди отрогов горного хребта. Её истоки находились севернее, заканчивала свой бег речушка, впадая в огромное болото, топи которого служили берегом для реки Булл-Ран на пятьдесят километров ниже Москвы. На живописных берегах горной речки, не получившей от колонистов никакого названия, находился дом отдыха, несколько маленьких поселений на два-три дома, работники метеопоста брали из речушки воду для своих нужд и как это обычно бывает, человек оказался не способен сохранить чистоту природы, отданной в его распоряжение.

В пяти километрах выше по течению, там, где речушка, не пробив мощный скальный отрог, изящно обогнула его, надеясь со временем проложить путь через неподатливый гранит, прямо в воде лежал человек.

Талая вода с гор наполнила речку. Переворачивались валуны, тёмной ледяной водой наливались прибрежные омуты, стремнина становилась опасной для переправы до самого лета, пока не прекратится таяние снега с горных вершин. В одном из таких омутов и лежал упавший в реку человек, придавленный течением к самому дну. Его руки, выброшенные вперёд в последней попытке смягчить падение, дёргались в быстрине, ослабшие пальцы вновь и вновь скребли по дну, поднимая облачка ила с песком пополам. Поток неминуемо сдвинул бы тело дальше, чтобы там, на стремнине насладиться неожиданной игрушкой, но при падении человек попал одной ногой меж двух валунов, старых, поросших мхом, последних бойцов некогда многочисленной рати. С этими ветеранами, свидетелями давнего спора скалы с водой речка не могла справиться, но и уступать игрушку не собиралась, поэтому снова и снова безвольное тело моталось под напором воды.

Тихо шелестел снег, падавший и тут же тающий на камнях, журчала вода — существо, поневоле ставшее арбитром в извечном споре между скалами и рекой, наблюдало за происходящим молча. Поджарое тело, крепко стоявшее на четырёх лапах, редкий пушок от вытянутой морды до хвоста, маленькие, близко сидящие глазки, сосредоточенно наблюдающие за тем, как небрежно играет река с кучей мяса. Мяса было много. Река была опасна.

Их набралось полтора десятка: звери стояли на берегу, нюхали воду и камни подле места падения человека. Двое самых нетерпеливых попытались выволочь добычу, спрыгнув в воду, и одного из них река забрала, превратив в свою игрушку. Стая молча проводила барахтающийся комок горящими глазами.

Человек дёргался в воде. Редкие подёргивания участились, превратились в конвульсии. Из тела обильно текла кровь. Кровяные сгустки уплывали вниз по течению или оседали на каменистое дно, тут же поедаемые мелкой рыбёшкой, принесённой весенним половодьем с верховьев. Всё тело ходило ходуном, руки молотили по поверхности воды, заставляя крысоедов, собравшихся стаей на берегу, повизгивать от возбуждения и затевать драки в ожидании добычи.

Программа, записанная в подсознание, заставляла организм сначала избавляться от мёртвых клеток и заражённой крови, а затем заживлять раны — заживлять быстро, быстрее, чем это могла бы сделать современная медицина. То, что тело носителя находилось в воде, было только на руку — в воду сбрасывались все отходы, вода промывала открытые раны и служила питательным раствором. Изменённые клетки организма могли выделять кислород из воды и насыщать им кровь, но только пока организм находился в коме. По окончании действия программы понадобился воздух в лёгких.

…Над поверхностью реки взметнулась огромная тень. Гигантское тело плюхнулось в воду, забилось, словно кит на мелководье — Смит пытался вытащить ногу из щели меж двух камней. Валуны держали свою добычу мертво, и он буквально выдрал ногу из расщелины, оставив реке правый ботинок. В лёгких мерзкой ледышкой булькала вода, Смит вскочил на ноги, с хриплым, булькающим криком выталкивая жидкость из горла и тут же, не давая опомниться, ему в грудь ударил мохнатый комок. Вода вокруг вскипела — крысоеды решили отобрать игрушку у реки.