Грозовое Облако (ЛП) - Шустерман Нил. Страница 77

Однако кульминацией экскурсии стало для Анастасии Хранилище Прошлого и Будущего. Доступ в это место для широкой публики был закрыт, и даже серпам требовалось особое разрешение от какого-нибудь Верховного Клинка или Великого Истребителя, — и оно у них имелось.

Хранилище представляло собой литой стальной куб, при помощи магнитов подвешенный в другом кубе, побольше, и соединенный с ним узким подъемным мостом.

— Центральная камера сконструирована по типу подземного банковского сейфа в смертные времена, — пояснила гид. — Толщина стали по всем сторонам — один фут. Дверь весит почти две тонны.

Когда они переходили по мосту во внутреннюю камеру, гид напомнила, что фотографировать там не разрешается.

— Орден строго следит за исполнением этого предписания. За пределами этих стен Хранилище должно существовать только в памяти.

Внутренняя камера насчитывала двадцать футов в длину, ширину и высоту. У одной из стен стоял ряд золотых манекенов, одетых в старинные мантии. Одна была из вышитого многоцветного шелка, другая из кобальтово-синего атласа, третья — из серебристого кружевного газа… Всего их насчитывалось тринадцать. Анастасия ахнула. Как не ахнуть, если она узнала их по урокам истории?

— Это мантии серпов-основателей?

Гид улыбнулась и зашагала вдоль ряда, указывая на каждое одеяние:

— Да Винчи, Ганди, Сапфо, Кинг, Лао-цзы, Леннон, Клеопатра, Поухатан, Джефферсон, Гершвин, Елизавета, Конфуций и, конечно, Высочайший Клинок Мира Прометей! Здесь хранятся мантии всех серпов-основателей!

Анастасия с некоторым удовлетворением заметила, что все серпы-женщины назвались одиночными именами, как и она сама.

Коллекция восхитила даже серпа Кюри:

— При виде такого величия захватывает дух!

Анастасия была так поглощена мантиями, что не сразу заметила, чем украшены остальные стены Хранилища.

Алмазы! Ряд за рядом. Камера сверкала всеми цветами радуги, отраженными в драгоценных камнях. Именно такие камни вставлялись в перстни серпов. Все одинакового размера и формы, и у каждого внутри таилась темная сердцевина.

— Камни созданы серпами-основателями, и здесь они под надежной защитой, — объясняла гид. — Никто не знает, как они сделаны — технология утеряна. Но волноваться ни к чему: здесь их достаточно, чтобы наделить кольцами примерно 400 000 серпов.

«Что? — удивилась про себя Цитра. — Неужели когда-нибудь может возникнуть нужда в четырехстах тысячах серпов?»

— А известно, почему они так выглядят? — спросила она.

— Уверена, что основатели знали, — бодро сказала гид, уходя от ответа, и попыталась отвлечь внимание слушателей рассказом о системе запирающих механизмов в Хранилище.

В завершение замечательного дня они отправились в оперный театр на «Аиду» Верди. На этот раз им не грозило уничтожение и не надоедали раболепные соседи по зрительскому ряду. Фактически, почти все зрители были серпами, проводящими на Твердыне отпуск, отчего, учитывая их объемистые мантии, выйти из ряда или, наоборот, добраться до своих кресел становилось нелегкой задачей.

Музыка была роскошной и драматичной. Она сразу возбудила в Анастасии воспоминания о той единственной в ее жизни опере, которую она слышала, тоже написанной Верди. В тот вечер она впервые встретила Роуэна. Их познакомил серп Фарадей. Она тогда еще даже помыслить не могла, что Фарадей предложит ей стать его ученицей. А вот Роуэн знал — или, во всяком случае, подозревал.

Следить за сегодняшней оперой было легко: она повествовала о запретной любви между египетским военачальником и принцессой, дочерью его противника, окончившейся для обоих погребением заживо. Как же много историй смертного времени оканчивалось необратимой смертью! Похоже, люди тогда были одержимы мыслью о бренности своего существования. Впрочем, музыка была прекрасна.

— Готова к завтрашнему дню? — спросила Мари, когда они после спектакля спускались по лестнице театра.

— Готова отстаивать наше дело, — ответила Анастасия, подчеркивая, что дело не только ее, но их общее. — Правда, не уверена, готова ли достойно встретить возможный исход.

— Если мы проиграем, то, возможно, я все равно стану Верховным Клинком по результатам голосования.

— Скоро узнаем.

— В любом случае, — сказала Мари, — это ошеломительная перспектива. Стать Верховным Клинком Средмерики — это не то, чего я когда-либо пламенно желала. Ну разве что в молодости, когда я вовсю размахивала ножом, сокрушая раздутые эго сильных мира сего. Но не теперь.

— Когда серп Фарадей брал нас с Роуэном в ученики, он сказал, что нежелание становиться серпом — это первый шаг к тому, чтобы заслужить это звание.

Мари сочувственно улыбнулась:

— Вечно мы бьемся лбами о собственную мудрость. — Затем ее улыбка погасла. — Если я действительно стану Верховным Клинком, то, как ты, конечно, понимаешь, ради спокойствия в Ордене, мне придется изловить Роуэна и отдать его под суд.

И хотя это доставило Анастасии невыносимую боль, она стоически кивнула:

— Если это будет твой суд, то я с ним смирюсь.

— Наш выбор нелегок. Да он и не должен быть легким.

Анастасия взглянула на океан, на игру бесконечных волн, убегающих за горизонт… Еще никогда она не чувствовала себя так далеко от себя самой, как здесь. Она никогда не чувствовала себя так далеко от Роуэна. Так далеко, что невозможно счесть все пролегшие между ними мили.

Возможно, потому, что между ними не было никаких миль.

В летнем доме серпа Брамса, расположенном неподалеку от оперного театра, Роуэн сидел под замком в меблированном подвале с видом на подводное царство.

— С тобой обращаются намного лучше, чем ты заслуживаешь, — сказал ему Годдард, когда они прибыли на остров в то утро. — Завтра я представлю тебя Великим Истребителям и с их разрешения выполю тебя с той же безжалостностью, с какой ты отсек мне когда-то голову.

— В Твердыне прополки запрещены, — напомнил Роуэн.

— Для тебя, я уверен, сделают исключение.

Когда Годдард убрался и дверь за ним закрылась на множество замков, Роуэн сел и стал подводить итог своей жизни.

Его детство, ничем не примечательное, прошло в попытках оставаться в рамках посредственности, чтобы не выделяться среди прочих. Другом он был просто великолепным. Роуэн полагал, что превосходил других в ситуациях, когда надо было поступать правильно, — даже если правильные поступки на самом деле были полной глупостью; а по большей части они, кажется, таковыми и оказывались, иначе он бы сейчас здесь не сидел.

Он не был готов покинуть этот мир, но после всех многочисленных квазисмертей, которые пережил за последние месяцы, он больше не боялся того, что, возможно, уготовала ему вечность. Правда, он желал бы дожить до того момента, когда Годдард будет окончательно вычеркнут из жизни; но если этому не суждено случиться, то лучше пусть жизнь Роуэна закончится здесь и сейчас. Тогда ему не доведется наблюдать, как мир падет жертвой извращенной философии Годдарда. Единственное, о чем он сожалел, — что больше никогда не увидит Цитру. Это будет гораздо тяжелее.

Впрочем, ее-то он скоро увидит. Она будет на расследовании. Он увидит ее, а ей придется стать свидетелем того, как Годдард выполет Роуэна, — ибо это, безусловно, часть плана его бывшего ментора: принудить Цитру наблюдать за гибелью Роуэна. Запугать ее. Сломить. Но Цитру нельзя сломить. Почтенный серп Анастасия гораздо сильнее, чем полагает Годдард. Испытания только закаляют ее.

Роуэн решил, что во время своей прополки обязательно улыбнется и подмигнет Цитре, словно говоря: «Годдард может убить меня, но он не в силах причинить мне боль». И таким Роуэн останется в ее памяти навсегда. Это будет хладнокровное, небрежное неповиновение.

Годдард не получит удовольствия от лицезрения страха в глазах Роуэна — а это почти такая же радость, как и возможность остаться в живых.

• • • • • • • • • • • • • • •

Взяв на себя руководство Землей и установив мирное правление, я вынуждено было принять несколько трудных решений. Ради коллективного ментального здоровья человечества, я посчитало нужным удалить традиционные места резиденций правительств из списка важных географических объектов.