Грозовое Облако (ЛП) - Шустерман Нил. Страница 76

— Это выглядело бы так, потому что так оно и есть! — отрезал Ксенократ. — Я не одобряю ни ваши идеи, ни ваши поступки, Годдард. И больше не намерен делать из этого тайну!

— И тем не менее вы решили не принимать участия в завтрашнем расследовании.

Ксенократ вздохнул.

— Потому что об этом попросила Высочайший Клинок Мира. А теперь еще раз: зачем вы пришли?

И снова Годдард позволил себе удовольствие не отвечать напрямую.

— Я всего лишь хотел засвидетельствовать вам свое почтение и извиниться за неприятности, причиненные в прошлом, чтобы мы могли начать с чистого листа. — Он распростер руки ладонями вверх жестом ангела на старинной картине, демонстрируя свое новое тело. — Как видите, я теперь другой человек. И если я стану Верховным Клинком Средмерики, хорошие отношения будут в наших обоюдных интересах.

Затем Годдард подошел к огромному закругленному окну, около которого несколько минут назад стоял Ксенократ, и залюбовался панорамой. Он смотрел на город так, словно тот однажды будет принадлежать ему.

— Я хотел бы знать, что за ветры дуют в Совете, — проговорил он.

— Вы разве не слышали? — с издевкой спросил Ксенократ. — В этих широтах ветров не бывает.

Годдард пропустил его колкость мимо ушей.

— Я знаю, что Высочайший Клинок Кало и Великий Истребитель Кромвель не поддерживают идеалы серпов нового порядка, зато Великие Истребители Хидэёси [36] и Амундсен на нашей стороне…

— Если знаете, то зачем спрашиваете?

— Затем, что Истребители Нзинга [37] и Маккиллоп [38] не высказали своего мнения. Я выражаю надежду, что вы замолвите за меня словечко.

— С какой стати?

— А с такой, — сказал Годдард, — что несмотря на весь свой эгоизм, в глубине души вы, я знаю, воистину достойный серп. И поэтому, как человек порядочный, вы должны служить правосудию. — Он сделал шаг к Ксенократу. — Вам, так же как и мне, хорошо известно, что это расследование затеяно не во имя справедливости. Я верю, что вы, с вашими выдающимися навыками дипломата, сумеете убедить Совет отставить в сторону их мировоззренческие принципы и принять воистину справедливое решение.

— По-вашему, позволить вам стать Верховным Клинком после года отсутствия и только с семью процентами первоначального тела — это воистину справедливое решение?

— Об этом я не прошу. Я прошу только, чтобы меня не дисквалифицировали до того, как будут подсчитаны голоса. Дайте средмериканской коллегии сказать свое слово. Пусть ее решение останется неизменным, каким бы оно ни оказалось.

Ксенократ подозревал, что Годдард не был бы так великодушен, если бы каким-то образом не пронюхал, что именно он выиграл выборы.

— Это все, что у вас есть ко мне? — поинтересовался Ксенократ.

— Вообще-то нет, — ответил Годдард и наконец перешел к сути дела, приведшего его сюда. Но вместо слов он запустил руку во внутренний карман своей мантии и вытащил оттуда еще одну мантию, сложенную и перевязанную бантом, словно подарок. Он протянул ее Ксенократу. Мантия была черной. Мантия серпа Люцифера.

— Вы… вы поймали его?!

— Не только поймал, но даже привез сюда, на Твердыню, чтобы отдать в руки правосудия.

Ксенократ сжал мантию в руках. Он говорил Роуэну, что ему плевать, схватят его или нет. Это была правда: как только Ксенократ узнал, что его делают Великим Истребителем, поимка Роуэна перестала волновать его — это забота для его преемника. Но пленение серпа Люцифера кардинально меняло всю ситуацию.

— Я собираюсь представить его Совету на завтрашнем расследовании в качестве жеста доброй воли, — сказал Годдард. — И надеюсь, что это послужит вашей славе, а не станет занозой у вас в боку.

Ксенократу его высказывание не понравилось.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ну-у, — протянул Годдард, — с одной стороны, я мог бы поведать Совету, что это ваши всемерные усилия привели меня к его поимке. Что я работал под вашим руководством. — Он сделал паузу и качнул пресс-папье. — Или же я мог бы указать на очевидную некомпетентность вашего расследования… Но было ли оно и вправду некомпетентным? Ведь серп Константин считается лучшим следователем во всех Мериках… А тот факт, что Роуэн Дамиш навестил вас в ваших любимых термах, намекает на некую связь между вами, если не сказать дружбу. Если люди узнают об этой встрече, они помимо всего прочего могут подумать, что за его преступлениями все это время стояли вы.

Ксенократ сделал глубокий вдох. Его как будто ударили в солнечное сплетение. Он уже видел в руке Годдарда кисть с краской, которая нарисует на нем, Ксенократе, жирный крест. И неважно, что инициатива той встречи полностью лежала на Роуэне и что бывший Верховный Клинок Средмерики не сделал ничего неподобающего. Все это не имело значения. Одной инсинуации вполне достаточно, чтобы его насадили на вертел и поджарили.

— Пошел вон! — взревел Ксенократ. — Убирайся, пока я не выкинул тебя из окна!

— О, будьте любезны! — злорадно воскликнул Годдард. — Это тело истосковалось по хорошей кляксе!

И когда Ксенократ не двинулся с места, Годдард расхохотался. Не жестоко, не холодно, но тепло и сердечно. Хороший дружеский смех. Годдард положил руку на плечо Ксенократу и мягко пожал, как будто они были близкими приятелями.

— Тебе не о чем беспокоиться, дружище, — сказал он. — Что бы ни произошло завтра, я не стану тебя ни в чем обвинять и не расскажу, что Роуэн нанес тебе визит. Собственно говоря, в качестве меры предосторожности я уже выполол бармена, распускавшего слухи. Не беспокойся — независимо от того, выиграю я или проиграю, твоя тайна будет в сохранности, ибо, что бы ты там обо мне ни думал, я тоже человек достойный.

С этими словами он зашагал к выходу. Вразвалочку, с шиком. Несомненно, это работала мышечная память молодого человека, чье тело он присвоил.

А Ксенократ вдруг осознал, что Годдард не лгал. Он действительно сдержит слово. Не станет клеветать на него и никому в Совете не скажет, что бывший Верховный Клинок позволил Роуэну Дамишу свободно уйти в тот вечер. Годдард приходил сюда не для того, чтобы шантажировать Ксенократа. Его целью было дать ему знать, что он может это сделать.

И это означало, что даже здесь, на пике карьеры, на вершине мира, Ксенократ не более чем козявка, крепко зажатая в украденных пальцах Годдарда.

Гид, проводившая экскурсию по достопримечательностям Твердыни, жила здесь свыше восьмидесяти лет и чрезвычайно гордилась тем, что за все эти годы ни разу не покидала плавучий остров.

— Когда обрел рай, зачем идти куда-то еще? — сказала она Мари и Анастасии.

То, что видела Анастасия, не могло не вызывать священного трепета: пышные сады на террасах искусственных холмов, выглядящих естественными; висячие переходы, соединяющие многие небоскребы; а также подводные пешеходные туннели в подбрюшье города, каждый из которых был запрограммирован показывать свою собственную картину морской жизни.

В Музее Ордена они посетили Зал Твердого Сердца, про которое Анастасия много слышала, но в чье существование до настоящего момента не верила. Сердце с вживленными в него электродами плавало в стеклянном цилиндре. Оно билось в ровном, твердом ритме, и звук его ударов, усиленный в динамиках, наполнял все помещение.

— Можно сказать, Твердыня живет, потому что у нее есть сердце, — сказала гид. — Это самый старый живой человеческий орган на Земле. Оно забилось еще в Эпоху Смертности, незадолго до начала двадцать первого века, когда состоялись самые первые эксперименты по достижению бессмертия, и с тех пор не останавливается.

— Чье оно? — спросила Анастасия.

Гид замешкалась, как будто никто раньше не задавал ей этот вопрос.

— Не знаю, — ответила она. — Скорее всего, какой-то случайный подопытный, я полагаю. Эпоха Смертности была варварским временем. Человек зачастую не мог перейти с одной стороны улицы на другую без того, чтобы его не похитили ради каких-нибудь экспериментов.