Дьявол на испытательном сроке (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta". Страница 34

Но когда Генри принимал её извинения по поводу того, что она не составит ему компанию, он улыбался. Вкрадчиво так, опасно. Черт его знает, какими любезностями эти двое обменялись, пока Агаты не было, но Генри точно что-то задумал.

— Слов нет, как я не хочу, чтобы ты с этим мудаком мирилась, — тихо вздыхает Джон.

— Я с ним работаю теперь, — ворчит Агата, пытаясь найти смысл бытия в морковном супе, — сам понимаешь, я не могу конфликтовать с ним.

— Ага, это, по меньшей мере, опасно, — Джон раздраженно морщится, — но я все же не об этом.

Наверное, взгляд Агаты при этом стекленеет. По крайней мере ей на пару секунд становится трудно дышать.

— Джо, не надо сейчас об этом, — измученно шепчет она, — пожалуйста.

— Извини, — Джон бережно сжимает её пальцы, — я вчера много лишнего наговорил.

— Все ты правильно сказал, — болезненно отзывается Агата, — все это… слишком.

Слишком быстро, слишком безумно, слишком некрасиво. Будто под ногами разверзлась пропасть, и она в неё обрушилась.

У Джона теплые руки. У них уже давно такая доверительность в отношениях, что он легко позволяет себе растирать озябшие ладони Агаты. Наверное, именно поэтому про них и ходят сплетни. В Чистилище стараются не особенно сближаться друг с дружкой, потому что в любой момент счет твоего друга может обнулиться, и он исчезнет, оставив в твоей душе тоску. А где живет тоска — там таится греховная слабость. Да, на верхних слоях грешники поопытнее, но в большинстве своем и они предпочитают поддерживать друг с другом теплые, но всего лишь приятельские отношения. Чаще сближаются парочками, чем заводят друзей.

— Почему ты вообще со мной дружишь, Джо? — озадачивается Агата. Все-таки сегодня он очень великодушно простил её.

— На данный момент я с тобой не только дружу, если ты еще не поняла, — Джон ухмыляется.

— Я думала…

— Я тебя понял, — обрывает он её и ободряюще улыбается. — Но прости, Хартман вчера сделал достаточно, чтобы разбудить в моем сердце викинга. Я категорически не желаю оставлять все как есть.

— Викинг? — Агата задумчиво прищурилась. — А что, в таком образе я бы тебя нарисовала…

С длинными косами, в рогатом шлеме, с тяжелым мехом на плечах…

— Ты смотришь на меня так мечтательно, что Хартман может прямо сейчас сдохнуть от зависти, — от этой фразы Джона Агата вздрагивает и поворачивается в сторону входа в столовую. Генри действительно стоит рядом с дверьми. Оглядывается.

— Он смотрел на нас? — встревоженно уточняет Агата.

— Ага, — неожиданно весело отвечает Джон, — и черт возьми, мне понравилась его вытянутая рожа.

— Джо, ты ужасен, — Агата возмущенно смотрит на него, но он до того заразительно улыбается, что она смеется в ответ и кидает в него салфеткой.

— Ну, Хартман же не знает, что единственная твоя любовь — это остро наточенные карандаши, — Джон выглядит смертельно довольным, а затем округляет глаза и косится за спину Агаты.

— Что там? — Агата оборачивается и видит… Рит. Не сказать, чтоб подружка была редкой гостьей на этом слое, она водилась с Найджелом, и, кажется, он даже пытался за ней ухаживать, правда, особого успеха еще не добился.

И вот одинокая Рит сидит за дальним столиком и в настоящее время парализованным замершим зверьком наблюдает, как к ней, улыбаясь, шагает демон. Она может встать и уйти, никто тому не помеха, но видимо, паника не дает даже шевельнуться. Генри останавливается у её стола, что-то спросил, а Рит все с тем же с каменным лицом что-то отвечает. Видимо, по инерции разрешает ему присесть, и он-таки присаживается. А затем широко и открыто улыбаясь, заговаривает. Агата дорого бы заплатила, чтоб послушать эту речь. Но Генри говорит негромко, в столовой немало народу и они все болтают, так что ничего не слышно. Но говорится явно, что-то неожиданное. Кажется, у Рит отвисает челюсть.

— Он что, извинился? — недоверчиво уточняет Джон.

Да, очень на это похоже. Потому что скажи Генри Рит хоть что-то скабрезное — вряд ли бы она погнушалась влепить ему пощечину, Рит скора на расправу, и сейчас её не связывают правила миссии милосердия.

А дальше… дальше Генри продолжает что-то впаривать Рит с милой улыбкой, а она смотрит на него, смотрит, смотрит, смотрит… А затем оправляет волосы. Такой типичный, невинный жест девушки, которая думает о том, что её собеседник очень даже привлекателен. Всем дочерям Евы этот жест знаком. Они всегда чуть что — тянутся к прическе. Если мужчина, на которого они смотрят, хорош собой. А Генри… Генри — хорош. И даже слишком.

Кровь бросается в лицо Агате. Она понимает, что это провокация, и все-таки это слишком. Он же сам говорил о том, что Рит находит его привлекательным. И сейчас он говорит с ней? Флиртует? Из ряда вон. Как же быстро он решил переключиться.

А Рит — где её хваленая скромность, где все то, что заставляло её рыдать, будто её самым грубым образом лишили девственности? Как быстро она сообразила, что теперь-то презрение можно отложить в сторонку, он боле не распятый, а с амнистированным можно и пофлиртовать, да? Так не кстати вспомнились ехидные комментарии Генри, по поводу того, что Рит действительно засматривалась на него.

— Я же говорил, что Хартман думает лишь о том, чтобы кого-нибудь в койку затащить, — меланхолично замечает Джон.

— Ты мне на вопрос не ответил, — бурчит Агата и снова утыкается в тарелку. Уши горят, в груди раздраженно топает ногами сердце. Черт возьми, она сама не сказала Рит о себе и Генри. И почему сейчас ей думается о том, что Рит на редкость симпатичная? У неё изящный профиль и густая грива светлых волос, которые выглядят получше, чем растрепанные кудряшки Агаты. Черт! Она же еще утром хотела отказаться от связи с Генри совсем. Почему её вообще сейчас волнует, что он с кем-то говорит и кому-то улыбается. Разве это её дело? Разве её дело, о чем они там говорят?

— Почему мы с тобой дружим? — Джон поднимает брови, и Агата пытается сосредоточиться на нем, а не на обдумывании того, что так-то Рит ей фору даст и по соблазнительности фигуры, и по общей эстетике лица.

— Ты мою душу забирал, — Агата вздыхает, — и ты знаешь…

— Знаю, — задумчиво пожимает плечами Джон, — если честно, я об основе твоего кредита тоже знаю.

— И тебе плевать? — странно видеть озадаченное лицо Джона. Странно видеть, как его пальцы вдруг начинают беспокойно надрывать салфетку.

— Ты же понимаешь, что я не просто так на верхнем слое работаю? — Джон пытается выглядеть спокойным. — Ты же понимаешь, с кем имеешь дело?

— Без конкретики, — предостерегает его от излишних откровений Агата, — да, понимаю.

— Почему ты не интересовалась этим конкретно? — вдруг спрашивает Джон. Он откидывается на стуле, внимательно смотрит ей в глаза, не хочет упустить её реакции: — Мы знакомы семь лет, ты не спросила ни разу. Почему?

— Не хочу, чтоб это мне мешало, — пожимает плечами Агата.

— Мешало в чем? — Джон склоняет голову. — Я знаю о твоих грехах. Это мне не мешает. Это мне не мешает даже тебя любить.

Он впервые говорит об этом так прямо, и Агате становится очень не по себе.

— Ты чертовски мило краснеешь, — Джон осторожно касается её щеки, и в этом прикосновении неожиданно Агата и сама замечает нежность, пресекающую границы дружеских прикосновений. Внезапно ужасно хочется сбежать, провалиться на месте. Агата аккуратно, как можно незаметней отклоняется от его руки. Она не ожидала от Джона комплиментов, она не ожидала, что он возьмет и начнет за ней ухаживать.

— Когда закрываешь глаза на правду — нельзя говорить о своей непредвзятости, — поясняет Джон, не показывая, что он оказался как-то задет, и вновь возвращаясь к истязанию салфетки, — непредвзятость — это когда ты знаешь и при этом не судишь о человеке лишь по его прошлому. В конце концов, мы в посмертии. Прошлая жизнь действительно осталась в прошлом.

— Не думала об этом с такой точки зрения, — задуматься на предложенную тему — вот что удается с блеском, чтобы спастись от дурацкого смущения.