Синий лед (СИ) - Ланской Георгий Александрович. Страница 25

— Спасибо, — кивнул Никита и мотнул рукой в сторону гостиной, мол, проходите, гости дорогие. Саша, недолго думая, прошла.

В гостиной, оставленной в прошлом году с боем, слезами и истерикой, все было так же… и не так. Мебель осталась прежней, но кое-какие детали добавились или исчезли. Прежде всего (Саша заметила это в первую очередь) пропала их совместная фотография, большая, стильная, на которой они, обнявшись, хохотали под дождем. На ее месте висела картина: осень сочными грубыми мазками, кажется Париж, а, может, какой-то другой город, пара под зонтом черными силуэтами, разбросанные желтые и красные листья. На полу у окна стояла гигантская ваза, покрытая черным лаком, на которой то ли выгравировали, то ли выцарапали сложный орнамент со слонами и дивными птицами. Рядом с вазой притулился дешевый столик из Икеи, а на нем — клетка, в которой щурился проснувшийся волнистый попугайчик небесно-голубого цвета. В квартире было как-то непривычно, почти стерильно чисто, что Никите, в общем-то было несвойственно, и только под клеткой попугая на полу валялась шелуха от корма да несколько легких перьев. Саша изобразила интерес, наклонилась над клеткой, едва сдержавшись, чтобы не провести пальцем по столу на наличие пыли. Порядок явно был наведен женской рукой, и это наводило на невеселые размышления.

— О, кажется, у тебя что-то новенькое, — с преувеличенным восторгом вымолвила она. — Это мальчик или девочка?

— Мальчик, Гриша, — неохотно произнес Никита и пояснил: — Брат маме подарил, а у них кошка. Она бы от него быстро пух и перья оставила. Так что пришлось забрать. Чай будешь? Или кофе?

Мальчик Гриша встрепенулся и склонил голову на пол, неуверенно чирикнул с присвистом, перепрыгнул поближе к кормушке и стал клевать семечки, поглядывая на Сашу черными бусинками глаз. Откуда-то из брюшка, а, может, из крыла, вылетело еще одно перышко и спланировало вниз, провалившись между прутьями клетки. Саша проводила его взглядом и, спохватившись, ответила, повысив голос, так как Никита уже был на кухне:

— Чай, пожалуй… Мне поговорить с тобой надо.

Она прошла следом за ним, уселась на табурет, глядя, как он нервно наливает в чайник воды из кувшина-фильтра, не то ставит, не то швыряет на стол из холодильника кулечки с конфетами и печеньем, и тихо, но серьезно повторила:

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Ну, раз надо, говори, — негромко бросил Никита, невольно поджигая запал. Бомба внутри Саши мгновенно вспыхнула и с наслаждением плюнула раскаленной лавой. Саша подпрыгнула на стуле и неожиданно-склочным голосом выпалила:

— О, пожалуйста, не веди себя так, будто я в чем-то виновата!

Никита обернулся и иронично дернул бровью. Как она ненавидела это почти мимолетное движение, совершенно одинаковое, как под копирку и у него, и у этой стервы Быстровой! Кто у кого почерпнул, слизал, тщательно отрепетировав?..

— Ты считаешь, что не виновата? — усмехнулся он и театрально всплеснул руками: — Замечательная позиция. Мужик всегда виноват.

Саша была готова вскочить и бросить ему в лицо что-нибудь обидное, истинно-женское, бессмысленное, без каких-то внятных аргументов, мол, не отпустил бы, если б любил. Но глядя на его хищное, безжалостное лицо, стушевалась, припомнив, что, в общем-то, он прав, и разрыв, действительно произошел по ее вине. И потому она беспомощно пролепетала, инстинктивно вытягивая руки перед собой, словно пытаясь защититься от стихии.

— Никит, послушай… Тебя вся родня ненавидела за ту историю с прошлым деда. Они считали, ты не должен был все вытаскивать наружу, да еще и публиковать. Ведь есть какие-то этические нормы…

Дед Саши погиб в позапрошлом году при загадочных обстоятельствах, а она, не поверив в самоубийство, прибежала к журналисту Шмелеву с просьбой разобраться. Никита и разобрался, что повлекло за собой скоротечный роман, закончившийся катастрофой, и развенчанием культа личности деда Саши, оказавшегося едва ли не предателем родины. Более того, Никита не раз предлагал Саше прекратить копаться в прошлом, но она не захотела. В итоге все кончилось плохо, и она понимала это так же хорошо, как и он.

— Почему эти этические нормы не затронули тебя? — зло спросил Никита и брякнул об стол чашками. — Ты прекрасно знала, что я опубликую эту статью, и, тем не менее, сама попросила о расследовании, так как не верила в самоубийство. Можно было остановиться в любой момент, но ты не захотела. А когда правда вылезла наружу, я остался крайним, а ты — чистенькой, потому что, видите ли, не захотела осложнений отношений с родственниками. И потому легко и непринужденно выкинула наши отношения в мусор.

— Но что я могла сделать?

— По крайней мере, не идти у них на поводу. Ты — взрослая женщина уже и вправе сама решать, с кем оставаться.

— Ну, спасибо тебе за женщину, и тем более за взрослую.

— Мадемуазель, оставьте свое неуместное кокетство, — скривился он, налил чай и уселся напротив, разглядывая столешницу с преувеличенным интересом.

Вот теперь сдерживать слезы стало «очень сильно невозможно». Саша всхлипнула, задышала, как собака, схватила чашку, отхлебнула кипятку и вновь задышала часто-часто, втягивая холодный воздух. Никита на ее страдания даже внимания не обратил, сидел красный от злости, с надутыми щеками. В таком состоянии его было невозможно пронять слезами. Уж это Саша помнила из прошлой жизни. Закатишь истерику — он просто уйдет.

«Чурбан бесчувственный, — зло подумала она, а себе посоветовала: — Терпи!»

Чай был почти выпит, когда она решилась положить свою руку на его (он свою не отдернул — уже успех!) и мирно произнести:

— Ну, не злись. Я понимаю, что виновата и сама все испортила. Мы ведь можем сейчас просто поговорить, не касаясь скользких тем, правда? Как добрые товарищи?

— Как товарищи?

Его бровь снова иронично дернулась. Саша моментально вскипела:

— Господи, Шмелев!

— Ладно-ладно, — усмехнулся Никита и вкрадчиво поинтересовался: — И о чем мы будем говорить, если скользких тем не касаться?

«Хватай крючок, акула», — подумала Саша и вдохновенно произнесла:

— Вообще-то мне нужен твой совет. Ты, наверное, слышал, что на днях был убит местный ювелир?

— Коростылев? Он, по-моему, в нашем универе когда-то преподавал…

По небрежному тону Никиты было понятно: акула если и не захватила крючок, то уже собиралась это сделать. Подробности убийства, о которых еще никому не было известно, действовали на него, как красная тряпка на быка. В глазах уже засветились огоньки азарта, оттого обрадованная Саша поспешила раздуть это пламя:

— Да, это Яков Семенович. Я у него как раз училась.

— Хочешь детали узнать? Там не так много чего в прессу просочилось, потому как грабителей не нашли. Я в деле не копался, по-моему, Витька Сахно что-то такое писал…

— Я знаю. Получилось, что я с Коростылевым разговаривала незадолго до смерти.

— Вот как?

Вот теперь акула, раздосадованная тем, что давний конкурент криминальной хроники Витька Сахно, дрянной мужичок с подленькой душой, но отличной хваткой на сенсации обскакал на повороте, заглотила наживку. Саша торопливо изложила подробности своего визита к Коростылеву, звонок из полиции и допрос. Никита слушал внимательно, и даже что-то черкал на салфетке, хотя мог бы и за блокнотом сходить, но, видимо, боялся сбить с мысли, упустить подробности. Саша завершила рассказ новостью об исчезновении Лики.

— Расследование Миронов ведет, — вздохнула она. — Хоть какая-то светлая деталь, знакомое лицо… и все такое… Он меня уже опрашивал. Но деталей я тоже не много знаю. Хотела Лику потормошить, но она куда-то подевалась, даже в полиции ее найти не могут. Миронов такие странные вопросы задавал, что я подумала: он подозревает, что Лика наводчица.

Никита уже давно решил, что чаем тут не обойтись, и вытащил из холодильника бутылку рома, индийского «Олд Монка», довольно приятного на вкус, порубил колбаски и сыра. Возбужденная рассказом Саша, проглотила бутерброды, не жуя.