Вредная (СИ) - Пузыренко Оксана. Страница 4

— Привет диванным войскам. — В палату, подталкивая дверь плечом, ввалился Джереми. Руки у него были заняты огромными пакетами.

— Ха-ха, Док, очень смешно.

— Когда ты назовешь меня по имени, я станцую победный танец прямо в холле больницы.

— Я постараюсь как можно дальше оттянуть этот волнующий момент, боюсь, мое сердце еще не достаточно восстановилось, чтобы вынести такое зрелище.

— Не наговаривай на свое сердце, ты здорова как бык.

Я фыркнула и стала загибать пальцы:

— Во-первых, не стоит говорить леди, что она как корова, пусть и мужского пола. Во-вторых, если я так здорова, почему я все еще здесь? И, в-третьих, если я бык, то пусть это будет тот самый красавчик с символики Chicago Bulls.

— О, знаешь, у меня где-то валяется старая толстовка с быком. Во времена тинейджерства я гонял на скейте исключительно в ней. Будешь хорошо себя вести, я даже подарю ее тебе.

— О-о да, старинная толстовка пропитанная потом скейтера. Очень щедро, я ценю это, действительно.

— Кто будет вредничать, тот не получит десерт. — Джереми, все это время стоявший у стола спиной ко мне и разбиравший на столе пакеты, повернулся и продемонстрировал мне йогурт. Обычный йогурт, совершенно без всего, но в условиях моей диеты — это была амброзия.

— Это шантаж! Какой из тебя профессионал?! Я буду жаловаться!

— Кому? — Джереми нагло, нарочито медленно, стал открывать банку с йогуртом. Язычок из фольги следовал за его движениями, заставляя меня вопить.

— Всем! Буду жаловаться во все инстанции, дойду до президента!

Врач, одетый по-домашнему в ярко-зеленое поло, чУдно оттенявшее его глаза, не переставая кивать взял пластиковую ложку. Освободив ее от обертки, опустил в белую массу. Это было не выносимо.

— Изверг. — Прошипела я, щурясь и следя за его движениями. Затем обиженно отвернулась, не забыв надуть губы.

— Ну что ты насупилась, как ежик?

— Бык, ежик… А ты умеешь делать комплименты!

В поле моего зрения возникла вожделенная банка с йогуртом и торчащей в нем ложкой:

— Мир?

Я хмыкнула:

— Нет уж, теперь я не стану доверять тебе как прежде, между нами все кончено. Но вот это я все же заберу. — Высказалась я, отбирая вожделенный десерт.

Примерно так и проходили мои дни в этой суперкрутой больнице имени некоего доктора Хопкинса. Как я и говорила, оказалось, что родители привезли меня сюда из Флориды специально, на лечение. Дни интенсивного курса реабилитации дали свои плоды, и я действительно была если не быком, то вполне окрепшим теленком.

Это не удивительно, что родители искали лучшую медицину, более удивительно, что они переехали сюда, купив домик. Мы давно обсуждали возможность переезда, но я была категорически «против», мотивируя это нежеланием оставлять своих друзей, увлечения, учебу. Как считаете, я могу обидеться, что мои родные воспользовались таким мелочным поводом, как кома, и переехали сюда без моего согласия, мм?

— Я принес новые фильмы.

— Что-нибудь из заказов?

— Нет, ты не будешь смотреть «Пилу» в больнице.

— Что за суеверия, Док.

Он хотел продолжить нашу вечную перепалку, но дверь открылась:

— Мистер Вуд, вас вызывает мистер Томпсон. — Пропела блондинка-медсестричка, которая постоянно искала поводы появиться рядом с моим врачом. Увидев ее, я закатила глаза. Не нарочно, это просто реакция у меня такая, как у собаки Павлова. Если блонди и заметила это, то виду не подала: умная девочка.

Вуд оставил стопку дисков рядом со мной и, потрепав по голове, пошел к выходу:

— Я еще зайду.

— Ага.

Я посмотрела на дверь, а затем на диски. Спустя два фильма он так и не зашел, лживый докторишко. А на третьем (это были «Дневники памяти», уж не знаю, почему смотреть «Пилу» здесь нельзя, а фильм по Спарксу, где кто-то обязательно в конце умирает — можно), я заснула.

«Ночь. Темная ночь, освещаемая лишь яркими звездами, которые невозможно увидеть среди огней города, и светом фар от нашей машины. Кабриолет стремительно несется по трассе, а мы смеемся, смеемся, смеемся. Мы не пьяны, разве что опьяняет вкус свободы. То самое чувство, которое ты ощущаешь, уносясь дальше от города, от проблем, стремясь к морю. Да, мы ехали к морю. Я так хотела увидеть плеск волн, почувствовать брызги пены на лице, пройтись босиком по песку… Мы с Адрианом сидели сзади, а Саймон и Абигэйл расположились спереди, периодически устраивая шуточные баталии за право выбора песни. Они только-только начали встречаться и выглядели действительно мило.

Адриан крепко обнимал меня, накинув на мои плечи свой пиджак, и ветер, который является вечным спутником машин без верха, а также ночная прохлада, не трогали меня в его сильных руках. Я ловлю отблеск луны на маленьком камушке своего нового кольца. Изящная полоска золота обхватила мой безымянный палец. Точно такое же, но без камня, у Адриана. На обороте колец гравировка, фраза на языке мертвых, латыни: «In aeternum», которая гласит «Навсегда». Лаконично и просто. Навсегда. Эта ночь — навсегда. Мы с ним — навсегда. Нет, это не обручальное кольцо, это кольцо — обещание. Обещание, которое мы обязательно выполним…

Парень то и дело наклонялся и целовал меня в макушку, в висок, в нос. Знаете, я ненавижу свой нос. Нет, он вполне сочетается со всеми остальными чертами моего лица, но я считаю, что он мог бы быть несколько поменьше. Он у меня от отца, так сказать, семейная реликвия. Но Адриан все время избирает именно его для поцелуев и это действительно приятно. В один момент он прижимает меня крепче к себе правой рукой за плечи, а левой чуть сжимает запястье и наклоняется, чтобы что-то сказать. Я тоже опускаю глаза и подаюсь к Адриану. И… лязг, шум, крики, хаос, темнота…»

— Нет!

— Лексис! Лексис! Очнись!

Я распахнула глаза, глотая воздух, как рыба, выброшенная на берег. Горло саднило так, как будто я кричала, и, судя по испуганному лицу Джереми, так и есть.

— Девочка моя, это был сон, слышишь, сон, ну, не плачь, не надо плакать. Тише. Тише. Давай, я дам тебе воды и успокоительное, давай? Сейчас.

Джереми хотел встать, но я из последних сил вцепилась в его больничную рубашку и дернула на себя. Пара пуговиц с треском оторвались и с легким стуком упали на пол. Я не могла ничего сказать, но я была готова орать, если он уйдет.

Джер выглядел действительно напуганным. Глядя на него, на меня накатил стыд. Что я творю?

Сейчас я будто смотрела на Джереми впервые: взъерошенные светлые волосы в еще большем беспорядке, чем обычно, а на висках и у лба пульсируют вены. Глаза смотрят испуганно, напряженно, взволнованно, собрав в уголках мелкие морщины. Под ними залегли тени от явной усталости. Еще бы, сейчас ночь, а он опять появился в моей палате по первому крику. И он столько времени проводит со мной, а ведь я не единственная его обязанность в больнице. Новая порция стыда и самобичевания накрыла меня с головой, заставляя отпустить уже испорченную рубашку и отвернуться.

Но Джереми не дал мне этого сделать, он удержал мои руки в своих, в очередной раз я поняла насколько похудели пальцы и как мои ладони оледенели. Тонкие пальцы буквально утонули в его широких, теплых ладонях. Мягко и плавно поглаживая большими пальцами внутреннюю сторону моих рук, он медленно поднес их к своему лицу и уткнулся в них.

— Как ты напугала меня… Что тебе снилось? Ты… Может тебе снилась… Авария?

На наносекунду задумалась и поняла, что снова рядом со мной сидит мой старый знакомый — Страх. Он не дает мне вспомнить, что мне снилось. И я не хочу. Или хочу?

— Автомобиль. Адриан. Кольцо? — Я снова посмотрела на свои руки, с голыми пальцами. — Господи, Джереми, это была автомобильная авария с ребятами? Кто-нибудь еще пострадал? Ответь мне!

— Нет, нет… Никто не пострадал.

Я облегченно выдохнула и снова услышала голос Джереми, в нем была такая печаль, что меня опять накрыло стыдом перед этим, ставшим мне таким близким, человеком:

— Я понимаю, что мне необходимо тебя утешить, но черт, Алексис, ты меня так напугала. Я… не мог тебя разбудить.