Княжьи люди (СИ) - Лисовин Алексий. Страница 11

Жилята и сам услышал скрип снега, такой, какой бывает от копыт неторопливо идущей лошади. Принялся шарить вокруг себя руками. Его оружия, рядом с ним не было. Тогда он решился попробовать встать. Перевалившись на правый бок и опершись на здоровую ногу, едва приподнял себя над постелью. В голове глухо ухнуло. Серый в вечернем сумраке снег, возникнув перед глазами, рванулся навстречу. Лежа лицом в холодном и мокром, Жилята снова пытался подняться и не находил в себе силы даже шевельнуться. Потом над головой раздался голос Коченя.

— Мезеня, глянь-ка! Он не помер?

— Нет. Он, должно быть, хотел встать. На ноги! Да где уж ему? Крови с него вытекло! Он языком-то ворочал с трудом. Надо его обратно, на лапник. Ну, взялись!

Оказавшись на постели, Жилята пытался заговорить. Кочень обрадовавшись тому, что их старший в сознании, взялся, рассказывать ему про Миряту, но Мезеня его перебил.

— Да погоди ты! Жилята, что чувствуешь? Говорить можешь? Нет? Тогда полежи. Только не спи. Как полегчает, посадим в седло.

— В какое седло? — Вскинулся Кочень. — Да он и лежа-то еле живой!

— Ничего! Он живучий! Бог даст — не помрет. Нам в княжеский стан надо ехать скорее. Боярич что-то плох совсем.

— Да куда уже ехать? Вот-вот и стемнеет! Собьемся с тропы и так заплутаем…

— Не бойся! Не заблудимся. Наш провожатый знает дорогу. Мирята, ведь знаешь?

— Да. Я бывал здесь. — Ответил мордвин, и вдруг согласился с Коченем. — Но лучше ехать засветло. На тропе под снегом ветки, коряги, рытвины, ямы. Конь ногу собьет, захромает — что делать? Можно коней вести в поводу, а самим идти, пеше, тропу проверяя. И расчищать ее, коли придется, но далеко ли мы так-то уйдем?

Мезеня задумался. Резон в словах Миряты был. Жилята ждал его ответа, всё больше боясь, что дружинник вот-вот согласится с мордвином. Тогда он, собрал все свои силы и, приоткрыв глаза, произнес.

— Я могу ехать. Сажайте в седло! — Отдышавшись, сумел даже возвысить голос, перебивая все возражения. — До темноты, сколько сможем, проедем. Дальше пойдем, как сказал провожатый.

Быстро собравшись, воины первым делом водрузили в седло Изяслава. Мирята ремнями привязал бесчувственного боярича к лошади. Потом с большой осторожностью принялись сажать верхом Жиляту. Тот снова из-за дурноты почти не открывал глаза. В голове гудело и под крепко смеженными веками носились вьюгой белые звезды. Кто-то из парней, все же сплоховал, случайно потревожив рану на ноге. Звезды сверкнули красными искрами и вдруг исчезли. От боли в голове сразу прояснилось. Благодаря этому Жилята, какое-то время оставался в сознании, позволив себе из него выпасть только когда отряд начал движение.

К полуночи снега насыпало столько, что людям он был почти по колено. Мезеня и Кочень шли впереди всех и для лошадей, торили тропу. Это давалось им нелегко. Парни все больше выбивались из сил, и им приходилось все чаще сменяться. Мирята, бывший все время при раненых, в какой-то момент, стал подменять то одного, то другого. Это помогло не сильно и скоро все трое брели еле-еле. Наконец Кочень, в свой черед, шедший первым, споткнувшись, упал, да так потом и лежал, пока его не окликнул Мезеня. После этого он, заворочавшись в снегу с заметным трудом сел и принялся шарить под снегом руками.

— Пособи! Тут коряга.

Мирята через силу побрел к нему на помощь. Мезеня к ним присоединился. Втроем, кое-как расчистили путь и, сильно шатаясь, пошли к лошадям. Жилята, видевший все это, понял, что дальше им не пройти. Тогда, скрепя сердце, он объявил отдых.

На небольшой полянке, разожгли костер. Из лапника устроили вокруг него постели. Еды при себе ни у кого не было. Вскипятив воду и напившись горячим, улеглись спать. Жилята решил, что стеречься в эту ночь им не от кого. Впрочем, к тому времени как он об этом думал, кроме него, все давно уже спали.

Ближе к утру задул сильный ветер и разогнал серые тучи. В лесу он, растеряв свою силу, между стволов баламутил поземку, да иногда с веток деревьев стряхивал вниз снежные шапки. Люди его почти не ощущали, но на рассвете изрядно промерзли. Спасались костром, который поддерживал их провожатый для этого ночью, спавший в пол глаза. Утром он так и сидел у огня, подставив теплу широкую спину и глядя на сосны у края полянки. Тропа петляла прямо за ними, но от костра ее не было видно. Мирята бесцельно смотрел в тень деревьев, пустым и остановившимся взглядом. Когда его позвал проснувшийся Жилята, он сначала не отозвался. Потом, словно заставив себя шевелиться, потер ладонями лицо и тяжело, против воли поднялся. Жилята с его помощью усевшись у огня, первым делом велел будить спавших дружинников. Им он приказал натаскать еще дров и вскипятить воды в котелке. Пока Мезеня с Коченем этим занимались, он расспросил Миряту о вчерашней охоте.

— Хороший был воин! — Мордвин говорил медленно, словно через силу. — Хлопот нам доставил. В меня стрелял дважды. Пришлось вот коня под ним убивать. Жаль. Редких статей был жеребец! А этот и после со мной воевал. Пеший супротив конного. Таился за деревьями и меня выцеливал. Я самый чуток его упредил. Срезнем и в сердце. — Мирята хлебнул воду из фляги и замолчал. Потом спохватился, вспомнив о важном. Отошел от костра, а вернувшись обратно, на постель из лапника выложил добычу.

Жилята осмотрел ее с интересом. Лук дорогой и по виду булгарский. К нему украшенный серебром налуч из кожи, и точно такой же тул для стрел. Появившийся последним боевой топор, он долго вертел в руках, пробовал ногтем лезвие и рассматривал затейливый узор, выкованный по сторонам обуха.

— И конь, говоришь, у него был хороший?

— Был. — Мирята кивнул и стал складывать трофеи обратно в мешок.

— А воин-то явно не из простых.

Мордвин пожал плечами.

— Этого не ведаю. С виду-то юнец чуть старше Изяслава.

В это время Мезеня принес сухих веток. Сев у костра, стал подкладывать их в огонь и вдруг замер. Потом резко поднялся.

— Не слышите что ли? Боярич опамятовал!

Изяслав, придя в себя, звал на помощь, но голос был слаб и сидевшие у костра, за треском огня его не услышали. Когда над ним склонился Мезеня, он смотрел на него широко раскрытыми глазами, и тяжело дыша, молчал. Молодой дружинник понял и без слов.

— Воды скорее дайте!

Взяв фляжку, поил раненого. Тот пил, с трудом глотая, и часто проливал. Пришедший на помощь Мирята приподнял ему голову. Так пошло лучше. Боярич напившись, сразу закрыл глаза и забылся. Мирята аккуратно уложив его на лапник, отошел. Мезеня продолжал оставаться на месте. Глядел на мелкие бисеринки проступившей на лбу Изяслава испарины. Жилята потеряв терпение, не выдержал.

— Да что же ты молчишь-то? Язык проглотил? Что с ним?

Мезеня задрав рукав, коснулся запястьем лба раненого.

— Худо ему!

— Ты толком-то скажи мне!

— Жар у него сильный!

Жилята потемнел лицом. Глядя на сгоравший в их костре хворост, ни к кому не обращаясь, промолвил.

— Собирайтесь.

Кочень тихо ругнувшись, высыпал из котелка куски льда, нарубленные им на замерзшем ручье.

Снег на лесной тропе искрился в лучах солнца, и не было нужды кому-то идти впереди лошадей, путь, для них пробивая ногами. Ехавший головным провожатый, каждое препятствие угадывал заранее и предупреждал о том остальных. Когда эта тропа привела к реке, он первым ступил на ее лед и, обернувшись к остальным, сказал.

— Это Кудьма. Если по ней ехать налево, то скоро проедем устье Озерки, а к вечеру будем в княжеском стане.

— Хорошо бы. — Жилята в очередной раз скривился от боли. Раненая нога все время терлась об бок ступавшего по снегу коня. От этого со временем, повязки разболтались, все больше и больше пропитываясь кровью. Нога ниже колена, обрела подвижность, иногда простреливая дергающей болью. Он сожалел, что утром не позволил заново перевязать себе рану. Не хотел терять время. Сейчас оставалось только терпеть.