Княжна (СИ) - Шатохина Тамара. Страница 14

— В состоянии. Не хочу. Расскажу… Куда я денусь? — И я рассказала. Все-все. В подробностях, до последней минуты. Алкоголь притупил эмоции, и рассказывала я монотонным равнодушным голосом, глядя в окно. Еще в начале рассказа брат подошел к бару, но звук льющегося в рюмки спиртного не сбил меня с мысли. Рассказать нужно было все, абсолютно. На второй раз и уточнения я буду не способна. Мама всхлипывала, давясь алкоголем, мужчины тяжело молчали. А я рассказывала — и про мотыльков, и про идеально настроенный рояль, и про поцелуй на дворцовой террасе, и про следы от пальцев на груди, и как звали мою лошадку, которая любила булки, и все-все… Когда я пошла по второму кругу, уточняя подробности своих травм и пьяно хихикая, брат встал и сказал:

— Хватит на сегодня. Мать почти в обмороке. Спать! Скажи одно — тебе на данный момент не нужна медицинская помощь? — Я оживилась:

— Ой, что ты! Нет! Этот их специалист по неетст…неествлен…

— Труба! Родители, я отволоку ее спать, а мы продолжим на кухне.

— Там платье. Туда меня нельзя. — Ох, с чего меня так развезло-то — всего три фужера шампанского. — Это тоже прозвучало вслух.

— Там половина — хорошая водка. — Просветил меня брат. — А вместе с шампанским получается огромная экономия усилий и времени. Ну и денег.

— Скотина.

— Виктория, следи за своей речью, — оживала мама.

Потом мы все смотрели платье. Я увлеченно рассказывала куда, что и как одевается, рвалась мерить, дальше не помню.

А потом потянулись дни моей адаптации. Так решила мама. Она жила со мной в моей квартире. Брат временно откочевал к себе. К врачам мы все же сходили. Прошли рентген, УЗИ. Проверили зубы и пазухи носа. Гинеколог тоже поживилась. От психолога я отказалась категорически. Мама не настаивала. Она готовила мои любимые блюда, мы шарахались по магазинам. Сходили всей семьей

на какую-то премьеру в кино. Навели идеальный порядок в квартире после нашествия брата. Скоро родителям нужно было уезжать на гастроли, и мы собрались всей семьей поговорить о моем будущем. Мама решила, что после двух недель активной адаптации я уже готова обсуждать перспективы.

Я уже сказала им, что обещала своим далеким предкам соответствовать своей фамилии. В театр возвращаться я не собиралась. Поэтому нужно было продумать план. Сначала составили дорожную карту моих действий по восстановлению фамилии. Заявление на увольнение мы с мамой уже относили в театр. Увольнение состоялось. Следовало решить чем я буду заниматься дальше.

— А давайте мы ее замуж выпихнем — сразу все проблемы самоустранятся. Пускай дальше муж мучится. Вот скоро осенний бал в Дворянском собрании. Я согласен представить любимую сестру высокому обществу. — Предложил обожаемый брат.

— Я согласна.

— Мама, вы каких врачей недопосетили? Я не готов ее представлять. Я не знаю эту особу. Ручаться за нее не смогу. Сестра, мы здесь собрались разрешить конкретную проблему, и я прошу тебя серьезно отнестись к вопросам, которые поднимает твоя семья, потому, что если ты…

— Прекрати, Михаил. Насчет бала решили. Теперь — профессия. — Заговорил папа.

— Пение. Для начала сопровождаю вас на гастролях. Вы даете мне возможность выхода на сцену. Представляете как дочь, подающую надежды. Я гениально исполняю, и со мной заключают контракт.

— Ой-ой-ой, мы согласны на протекцию! Но это недостойно и нечестно по отношению к тем, у кого мама и папа не так знамениты.

— Согласны. Достойно. Честно.

— Это тоже решили. На зимний сезон тебя заявляем. Пока берешь уроки у Марии Генриховны. Я договорюсь завтра и оплачу.

— Викочка, тут такое дело… я думаю, что ты уже в состоянии обсудить твое отношение к молодому графу. Нужно окончательно закрыть этот вопрос. Ты должна разобраться в своих чувствах. — Огорошила меня мама.

Я опешила. Родители смотрели совершенно серьезно, брат… Брат не считается.

— Вы о чем это? Я думать о нем забыла. Он вообще в другом мире остался. Что тут обсуждать?

— Девочка моя, неужели ты осталась совсем равнодушной к вашему поцелую?

— Мама, к какому нашему?! Он чуть не раздавил меня, закрыл рот и нос прижал. Да я чуть не сдохла! Брат — свидетель.

— Вика, следи за своей речью.

— Извини, мама. А ты прекрати ржать! — Я честно не понимала к чему этот разговор.

— Я думаю, Виктория, что мальчик действительно тебя любит. Как бы не получилось так, что ты совершила огромную ошибку. Видишь ли, не все так просто с этим предназначением.

— Мама, когда меня насиловали, ломали руку и лицо, он развлекался с очередной блондинкой. Какая любовь?

— Как ты можешь знать это?

— Да я прямо ему об этом сказала и он не отрицал.

— Мелкая, ты закатила ему сцену ревности? — Веселился брат.

— Я отказала ему во взаимности и аргументировала свой отказ.

— Викочка, а он после этого не говорил больше с тобой о своих чувствах? — Ну, я же тогда рассказывала… Или нет? Говорил раз десять, что любит. Что недостоин меня и ему достаточно будет просто смотреть на меня, если я не хочу с ним общаться. Как я утром чай пью — смотреть и гоняют меня как…это — на лошади. Что во мне вся его жизнь. Что я чиста и прекрасна, как первый снег и просил не отвечать сразу отказом, а дать ему хоть несколько часов надежды до конца бала. — Мой голос становился все тише и тише. — Говорил, что умрет за меня, что боготворит, что глаза, как грозовое небо и что глаза целовать, и в руках меня держать… и что о любви молит. На колене стоял. Локон насильно срезал и целовал его. Мотыльки… показывал.

Брат выдохнул с завистью: — Силен, бродяга. Нужно взять на вооружение, хотя-а… если не подействовало…

Мама печально смотрела на меня: — Бедный ребенок, так страшно ошибся, как же он теперь…

— Мама, он не ребенок. Ему лет тридцать. Я знаю, что ему нужно было от меня: он меня уговорит, женится, наделает детей. Отец перестанет его доставать, занявшись внуками, и не лишит титула и наследства. А сам он спокойно с блондинками…

— Мама, папа, как вы могли родить такую дуру?! Лучше бы остановились на мне. Ты что, серьезно думаешь, что ради банальных бабок взрослый серьезный мужик на виду у всей страны станет ползать на коленях и молить о любви? Ты когда повзрослеешь? Что он, действительно, в тебе нашел? — Брат подозрительно прищурился. — Ты пела ему?

— Ничего я ему не пела! Делать мне больше нечего! Он сам случайно услышал, и на балу — тоже не ему!

— Что. Ты. Пела?

— Колыбельную из «Баллады» и белую акацию. — Раскололась я.

— Мать! Отец! Да она злонамеренно совращала его! В тебе только и есть, что голос. Куда ты его высунула? Влюбился он, это точно и я сейчас не шучу. У тебя нет сердца! Зашить бы тебе твой рот.

— Викочка, а как выглядит мальчик?

— Мама, я уже говорила — он давно не мальчик. Здоровенный детина, военный. Черные волосы и карие глаза. — Я посмотрела на всех своих по очереди, и мне стало стыдно. Они болели за меня, хотели разобраться во всем, я не была им безразлична, и чувства мои тоже. — Необыкновенно красив, мама, просто ослепительно. Я рядом с ним, как Жучка из будки.

Настроение стремительно портилось, я боялась расплакаться.

— Вот почему ты ему не поверила. — Прошептала мама.

— Мамочка, поверила, не поверила — сейчас уже не актуально. Поезд ушел. Ты чего добиваешься вообще? Вы все? Чтобы я вдруг резко осознала, что люблю его, что совершила ошибку и что? Всю жизнь хранила ему здесь верность и плакала в подушку? Смысл? Ну, просто допустим — лохонулась я…мама, я слежу. Не беспокойся, я могу соответствовать, если в этом возникнет необходимость. Ты бы слышала, как я там язык и мозг выворачивала, и ни разу не прокололась. Никто не усомнился в моем высоком происхождении — ни прислуга, ни король. На роялях играла, романсы пела, полонезы танцевала, на лошади боком ездила в амазонке с хвостом и шляпе с вуалями. Брат, возьмешь меня на выездку? Я там класс покажу.

— Ты меня не брала к актрисулям на открытые прогоны. Так что…Не истери, сестра, это не твое. Мама, отец, можно я расскажу? Ага.