Сладкая Льдинка (СИ) - БрусниГина Ольга. Страница 13
«Льдинка + Виталик» и сердечко со стрелочкой.
Их любовь, их тайна, их мечта.
Софья открыла для себя, что ни дня не сможет без него прожить. Та самая искорка: мурашки от столкновения запястий, состояние неземного блаженства от звука голоса.
Касание осторожных пальцев, поцелуи для обоих были первыми. Виталик боялся испугать, оттолкнуть от себя Льдинку, порывами своей страсти.
Все же они были вместе. Один раз. В ночь, когда Виталик получил повестку.
Он нервничал. Всем своим видом показывая, что не может больше ждать. Время томных слов прошло.
Ее волосы пахли раем. Едва уловимым запахом яблок, свежести и полевых цветов. По привычке, зарываясь лицом в ее рыжие пряди, не мог надышаться. Убрав непослушную кудряшку за ухо, Софья жмурилась от смущения.
Так мила и невинна.
Вздрогнула, когда он начал расстегивать пуговицы на кофточке. Софье казалось, что он делал это целую вечность. Если бы знала заранее надела платье или майку, вовсе без пуговиц.
Оставшись без одежды, закрыла руками грудь. Никто и никогда не касался ее тела.
Он, чувствуя каждый ее вздох, зная каждое ее движение наизусть, определил, что ей страшно.
— Льдинка! — прошептал он, — Моя сладкая Льдинка!
Она ответила ему поцелуем. Нежным, трогательным. Сегодня день их прощания на целый год.
— Ты плачешь? — удивился он.
— Нет. Ресничка в глаз попала, — соврала она.
— Иди ко мне!
Он крепко прижал ее к себе, целуя за ухом. Его жадные нетерпеливые губы ласкали шею, потом опустились ниже на грудь. Руки исследовали все изгибы прекрасного девичьего тела.
Софья чуть не захлебнулась от нахлынувшего возбуждения. Она отвечала на его ласки вначале несмело, словно стесняясь, но потом ее закружил водоворот сладостных ощущений, она полностью отдалась во власть его рук, губ.
В плену блаженной дрожи она твердила его имя. А он — ее. Две половинки единого целого.
Он не желал отпускать ее. Ни на минуту, даже на миг. Постоянно сплетал пальцы рук в замок.
— Не уходи!
— Не уйду!
— Навсегда вместе!
— Навсегда!
— Обещаешь?
— Обещаю!
На следующий день, зареванная Софья махала вслед автобусу, увозящему ее Виталика на целый год.
Ее губы болели от поцелуев. Теперь у них есть еще одна тайна. Одна на двоих.
Их взаимное чувство требовало проверки разлукой.
Большой настенный календарь отмечал красным фломастером дни их разлуки. С мая прошло девяносто два дня, как он стал защитником Отечества. Служил он в далекой Туле.
Софья отмечала дни утром. Ей казалось, что так день пролетит быстрее. Первым делом, открыв от сна глаза, бежать к календарю, вычеркнуть день, и подсчитать, сколько еще осталось.
Интернетом Виталик не пользовался. Не то, что он был древним динозавром, или непродвинутом в этом вопросе. Он был романтиком. У него была идея — сохранить память на бумаге, чтобы потом, показывать своим детям, как сделали это в свое время его родители. Армейские письма хранились в домашнем архиве, как драгоценность.
Весточки оттуда она получала регулярно. Конверт разрывала прямо в подъезде и жадно вчитывалась в строчки, представляя руку, выводящую для нее строчки.
Чувствовала тепло от сложенных вдвое тетрадных листов. Гладила, пыталась уловить любимый запах.
Каждое письмо прочитывалось не раз. Некоторые, особенные строчки, оставались в памяти, и Софья проговаривала их перед сном, как молитву.
Все письма начинались одинаково: Привет, Льдинка! И заканчивались тоже — Люблю, целую, жди!
Она ждала. Верно. Преданно, отсчитывая дни, часы, минуты. Мысленно обращалась к нему, разговаривала, думая, что он слышит ее на расстоянии.
Писала в ответ. Мельтешила своими фразами, давая ему знать, что сильно скучает. Она всегда выверяла каждое слово, переписывала неудачные абзацы, и на написание небольшого послания, порой тратила целый день. Все равно, когда письмо уходило, сомневалась, стоило ли писать о такой ерунде. Ведь события ее жизни можно было считать обычными, заурядными по сравнению с тем, что происходило в его армейской жизни.
Особенно дорожила она письмом, в котором Виталик написал, что гордится такой девушкой. Просил выслать фотографию, чтобы похвастаться перед сослуживцами.
В очередной раз обрадовалась, заметив белый уголок, торчащий из почтового ящика. Всегда долго рассматривала его почерк на конверте. Пробегала глазами по адресу.
По привычке, рванула бумажный край, разорвала. Тут же вскрикнула от страха. На ее ладони высыпалась горсть черного пепла. Местами в этом ворохе виднелись недогоревшие остатки ее писем. Ее красивый почерк, разорванный пламенем, сохранил краткие фразы, будто специально вырванные и оставленные в упрек: «Жду», «Люблю», «Скучаю». Разорванная в клочья и почерневшая от огня фотография: отдельно глаза, отдельно губы.
Выпачканными, черными от пепла пальцами она смахивала слезы.
Что за глупая шутка!
После поняла — добрые люди подсуетились.
«Все кончено», — твердил голос разума.
Надежда умирает последней. Ее последнее письмо было все в подтеках слез. В этот раз фразы складывались сами по себе, потому что были написаны в состоянии отчаяния.
Она умоляла о прощении. Клялась в своей невиновности, вместе с тем, надеялась на чудо.
Он не может! Он поймет…
Ведь она так любит его.
Напрасно. Ответа не было. Тишина.
Дашка вновь победила…
Глава 16
Виталий Алексеевич Иванов разложил на столе большую кипу бумаг. Судя по сводке, его фирма в рейтинге поднялась на два пункта. Хорошая новость!
Он работал на этом рынке давно. Его, поначалу скромная компания, строилась кирпичик за кирпичиком и окончательно заняла прочное место среди надежных партнеров и конкурентов — инновационная и инженерная деятельность в сфере строительства и ремонта. Бизнес набирал обороты.
Внедрение нового проекта, сулившее баснословные доходы, требовала больших вложений. Виталий работал круглые сутки. Мозг лихорадочно выстраивал новые стратегии, отбирал более выгодные варианты, стараясь не упустить ни одной детали, даже самой незначительной. Он был рисковым человеком, в свое время именно эта черта дала ему шанс вырваться вперед.
У него был большой штат сотрудников, но он привык проверять все сам. Он занимал свое время работой, не оставляя места на личную жизнь.
Стоя у истоков бизнеса, он самолично мотался от стройки к стройке, орал на нерадивых работяг, доставал стройматериалы. Сплошной нерв. Зато его боялись и уважали
— Аллочка, — громко закричал он, — Еще кофе!
Аллочка тихой походкой кошечки бесшумно ставила горячий ароматный напиток на стол и так же незаметно исчезала.
Он любил крепкий, обжигающий без сахара и сливок.
В этот раз вместе с кофе она принесла лист бумаги и положила на самый край, поверх остальных документов.
Виталий Алексеевич даже не поднял на нее глаз.
Первое время он с нескрываемым интересом разглядывал складную секретаршу, считая ее очень даже привлекательной.
Аллочка распространяла вокруг себя флюиды настоящей женственности и сексуальности. Такая: «девочка-девочка» в рюшечках, бусиках, сережках. Яркий макияж, с четкими стрелочками на глазках делал ее взгляд кошачьим и хитрым, будто она готовилась к охоте. Стоило ей прищуриться и лукавые искорки плясали в ее зрачках. Пухлые губки, четко вырисованные глянцевой красной помадой, притягивали внимание.
Взмахивая гривой блондинистых кудряшек, она благоухала чувственным ароматом свежести и фруктов. Ее сладкие духи мигом завоевывали территорию, оставляя после себя приятное послевкусие.
Аллочка всем своим поведением будоражила разыгравшееся воображение. Она входила в кабинет легкой плавной походкой, качая бедрами в узкой короткой юбке. Длинные ноги в туфлях на высоком каблуке делали ее фигурку еще стройнее и изящнее.
Ох, уж, эти женские штучки! Виталий облизывался как кот, всматриваясь в вырез блузки. Казалось вот-вот и маленькие пуговки полетят прочь.