Молот ведьм (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна. Страница 8

У него спирало дыхание, когда он рассматривал утяжелённый шрифт первых манускриптов, касался их грубой бумаги и переплётов, замерев, разглядывал «Гипнэротомахию» Полифила Франческо Колонны, изданную в тысяча четыреста девяносто девятом году в типографии Альдо Мануччи, сугубо удивился разделу гримуаров, включавшему «Тайны Червя» в редакции аббата Бартоломью, «Книгу Дагона», «Трактат о Небесных Воинах и Послах Империи Девяти» Иоакима Отступника и «Ключ к Бессмертию» Санхуниатона.

Бог весть как, но старик словно видел, что он читает, или по шелесту страниц догадался об этом.

— Листаете Книгу Дагона? Столетия она учила самым ужасающим колдовским ритуалам, пока не была запрещена. После этого об этом тексте ходили лишь тайные слухи. Вы о ней слышали?

— Да, поговаривали о её греческом варианте, напечатанном у нас между тысяча пятисотым и тысяча пятьсот пятидесятым годом. Говорят, что доктор Ди перевёл фрагменты оригинального манускрипта. Это редкость, конечно.

— Хм… — слепец, казалось, удивился. — А как вам сочинение аббата Бартоломью?

— «О природе Червей»? — задумчиво отозвался Джустиниани, рассматривавший тем временем «Книгу Еноха», — Поздняя латынь, частично зашифрованная с помощью енохианских ключей Джона Ди и халдейской тайнописи, в отрывках можно встретить в компиляциях вроде «Сокровенных культов». Мне отрывки попадались.

Старик снова хмыкнул и больше не произнёс ни слова, Джустиниани же, убедившись в полном соответствии каталогу, сказал, что покупает. Тентуччи взялся урегулировать формальности продажи и оформление сделки, и уже в три пополудни Винченцо был дома, намереваясь сытно пообедать.

Он был доволен покупкой, намного превзошедшей его ожидания. Сорок тысяч — это очень большие деньги, но он завтра же сможет продать её как минимум за ту же цену. А лет через двадцать — коллекция будет стоить все шестьдесят. Джустиниани поймал себя на том, что уже мысленно прикидывает, чем можно пополнить несколько разделов собрания, и планирует ремонт в книгохранилище.

Винченцо обожал палеографию. Памятники древней письменности всегда завораживали его. Он мог часами исследовать эволюцию графических форм букв, письменных знаков, пропорции их составных элементов, виды шрифтов, определять материал и орудия письма, изучать форматы и переплёты рукописей. Обожал орнаменты и филиграни водяных знаков.

Особый его интерес вызывала криптография, графика систем тайнописи. Кроме родного, он знал четыре языка — латынь, греческий, арамейский и французский, и сейчас при мысли, что голод и поиск хлеба насущного никогда больше не оторвут его от любимого дела, Винченцо впервые за последние семь лет ощутил прилив тёплой радости. Подумав же, что уже завтра он станет хозяином тех сокровищ, о которых вчера и не мог мечтать, восторженно улыбнулся.

Господи, за что Ты так милостив ко мне?

К удивлению Джустиниани, дома Луиджи сообщил, что его уже полчаса дожидается синьорина Каэтани. Крестница Гвидо? Чего ей надо? Винченцо покосился на камердинера и кивнул. В принципе, днём раньше, днём позже, но ему все равно нужно было встретиться с девицей.

Он вошёл в зал, заметил, что Джованна в напряжённой позе сидит у камина, и поприветствовал её вежливым поклоном.

Девушка вздрогнула и вскочила, стала за спинкой стула, вцепившись в неё судорожным жестом, глядя на него с отвращением, смешанным со страхом.

Одновременно невесть откуда на спинку соседнего стула прыгнул кот Спазакамино, тоже вцепившись коготками в спинку стула, рассмешив Джустиниани и ещё больше испугав Джованну, всегда боявшуюся Трубочиста.

— Рад, что Вы пришли, синьорина.

Джованна вздрогнула при звуках его низкого голоса.

— Я не выйду за вас замуж, — бросив эти слова ему в лицо, синьорина сильно побледнела. — Ни за что. Слышите?

Винченцо молча разглядывал девицу. Она не то чтобы была красива, скорее, лицо было необычным, непохожим ни на кого, убивавшим любое сравнение. Да, она была несравненна. Глаза уже не были заплаканными, и он отметил их красоту. Они были цвета спаржи, или, точнее, покрова Богоматери с той фрески Франческо Барберини, где Пречистая оплакивала распятого Сына. Какой она крови?

Винченцо подумал, что она напоминает фрески зала Борджа, где великое воображение Пинтуриккьо раскрылось в волшебной ткани историй, сказок, снов и капризов.

Джованну же внимательный взгляд Джустиниани страшил, а молчание нервировало.

— Вы не можете заставить меня! Я не хочу…

Джустиниани продолжал, не отрываясь, смотреть на девицу. Фигурка была изящна, кожа — безупречна, руки аристократичны. Хороша, вяло подумал он.

Девица же, кусая губы, заворожённо смотрела на него.

— Не смотрите на меня так! Я все равно никогда не полюблю Вас! Я не буду вашей женой!

Джустиниани, поглаживая кота, наконец заговорил:

— Стать моей женой вы могли бы только в одном случае, синьорина, — Винченцо галантно склонил голову, — если бы я посватался к вам. Но я не припомню, чтобы я это делал, — глаза его сверкнули теперь ледяными бликами. — Ваш отказ при отсутствии моего предложения несколько поспешен и довольно смешон. Садитесь, — он указал растерявшейся от его спокойных слов Джованне на стул и сел сам.

Кот нагло запрыгнул ему на колени и распушил хвост. Винченцо не счёл нужным прогонять его и продолжил.

— Мессиру Гвидо я не обязан ничем, кроме школы жизни. Но он просил простить его, а нам Господь предписывает прощать кающихся. Я простил. Я обещал ему позаботиться о вас. Нарушенное обещание — гибель чести. Поэтому я выделю вам приданое, такое же, как у вашей подруги, синьорины Одескальки, и прослежу, чтобы вы вышли замуж за достойного человека. После этого сочту свой долг исполненным и буду рад расстаться с вами навсегда.

Джустиниани снова окинул девицу гнетущим взглядом.

Он не знал, стоит ли продолжать, но, подумав с минуту, всё же проговорил:

— Однако буду откровенен с вами, синьорина. Выполнение моего намерения мне представляется сложным: в свете есть порядочные люди, но едва ли вы можете пленить разумного мужчину, ибо, судя по сегодняшней истерике, взбалмошны, самонадеянны, дерзки и глупы. — Он почесал пальцем переносицу и вздохнул. — К счастью для меня, мужчины редко выбирают жён рассудочно. Вы красивы — и этого может оказаться достаточно. Для дурака… — Винченцо смотрел на девицу в упор. — В любом случае — до вашего замужества вы должны видеть во мне своего опекуна. Вы меня поняли? — Джустиниани чуть наклонился к Джованне.

Синьорина молчала: пол кружился у неё перед глазами. Этот человек смертельно оскорбил и жестоко унизил её — и злой насмешкой, и высокомерием, и даже благородной щедростью. Джованне казалось, что он безжалостно отхлестал её по щекам.

Она тяжело дышала, пытаясь прийти в себя, но мысли разбегались. Ей хотелось бросить ему в лицо слова о том, что ей ничего от него не нужно, но сказанное Еленой Бруни запало в сердце, она понимала, что обречь себя на нищету неразумно, да и что, если этот ужасный человек снова посмеётся над ней?

Оказывается, он и не собирался на ней жениться, она сама поставила себя в глупое положение, и теперь, хоть обида жгла, ей оставалось только смириться. Сама виновата. Она молча рассматривала лицо Винченцо Джустиниани, холодное, лишённое мимики, словно выточенное из мрамора. Воплощение бездушия и жестокости. Несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

Наконец она тихо проронила:

— Я поняла.

— Вы помолвлены? Влюблены в кого-то?

Джованна вздрогнула и покачала головой.

— Я… нет, я пока не могу… назвать его.

К её удивлению, мессир Джустиниани не стал настаивать, отмахнувшись от её слов с надменной скукой, точно от надоедливой мухи. Она не поняла, был ли этот жест презрительным, но усмешка, промелькнувшая на его губах, явно таила пренебрежение к её чувствам.

Наглый кот прыгнул с его колен на подлокотник кресла, изогнул хвост и повернулся к девице мохнатым задом.