Гады. Старая кожа (СИ) - Сергеева Александра. Страница 7

— Я истерю, — признал Дон. — Только я пока в шоке, а потому звук не включил. Да ещё тут одно обстоятельство нарисовалось. Прикольное до жути. Оно меня и отвлекло от психоза.

— У тебя с головой нелады? — осторожно осведомилась Катя, переглянувшись с напрягшейся Ингой.

— Да…, как сказать? — с подозрением оглядел он обеих. — Вы что-то знаете! — припёр он к стенке этих заговорщиц.

Чёртовы куклы помялись, покобенились, а потом всё-таки рассказали. Всё, что обнаружили, покуда он валялся в беспамятстве. Верней, обнаружила Инга и поделилась с подругой по несчастью. Когда она более-менее пришла в себя, так сдрейфила, что тут же попыталась сбежать. Сбегалось туго: она просто дотянулась до края широченной кровати и сверзилась на пол. Дверь в комнату была открыта, и результаты побега услыхали. Ворвались целой компанией, заохали — кто-то даже всплакнул — и водрузили дитя обратно на постель. Маленькое приключение встряхнуло Инге мозги и заставило мобилизоваться. Целый день она просто слушала и смотрела. Анализировала всё, что подавалось анализу. Как ни странно, многое поняла, не слишком упирая на вопросы веры в происходящее — не до того было.

Первую же немую просьбу вынести её на свежий воздух выполнили безропотно. Здоровенный бородатый брюнет с массой предосторожностей поднял дитя на руки. Понёс из дома на улицу. На улице оказался широкий двор в тенистых деревьях и куча признаков неопознаваемой местности. Тут в ней, было, снова завозилась придушенная истерика. Но в силу войти не успела — не дали. Прямо в её голове — помимо собственного участия — что-то успокоительно заворчало. Натурально, какой-то старый дед. Не словами заворчал, а… Просто она со всей определённостью ощутила его неудовольствие. Какую-то напористую попытку её успокоить и заткнуть. Он даже продемонстрировал некую ассоциативную цепочку: она спокойна — вокруг всё прекрасно, она истерит — во всю башку горит огонь. Потом огонь как бы уменьшился и как бы оказался под ногами кого-то. Постепенно резкость изображения улучшилась, и оказалось, что на огне поджаривается она сама собственной персоной.

Естественно, Инга испугалась, поднапряглась и вышвырнула эту пакость из башки. Видать, бородач испугался этой дерготни и неумело затряс её в руках, будто младенца. Будто она уже орёт во всю глотку. Пришлось замереть, прислушиваясь к собственной голове: упорный партизан снова туда залез. И вновь протянул перед ней ту же ассоциативную цепочку. Можно думать, что угодно, но зря такими угрозами не разбрасываются. Для уверенности Инга мысленно пожелала увидать всё снова: от начала до конца. Собралась, сконцентрировалась и убедилась: если она не возьмёт себя в руки, то непременно сделает что-то такое, за что попадёт на костёр. А гореть на костре — не самый полезный опыт на свете. Пришлось прислушаться к совету.

Оно продолжало сидеть в голове и легонько там шуровать. Не больно, но дико неприятно. На неё — верней, в неё — хлынул поток каких-то чужих чувств. Она поначалу принялась хвататься за них, как за прыснувших из-под руки солнечных зайчиков. Нахватала полные горсти, но эта штука в голове отняла добычу — как корова языком слизнула. Заново осторожно потянула Ингу разобраться с каждым чувством в отдельности. И дала понять, что эти чувства не какие-то там бесхозные. Они шли от бородача, от Татоны, от прочих, кто крутился рядом. Словом, когда её уложили, наконец, на эти перины, она вовсю знакомилась с новым умением шарить в чужих головах. Именно так: Инга обнаружила, что сосредоточившись и настроившись на определённого человека, может совершенно чётко идентифицировать обуреваемые им чувства. Ворчун в голове её похвалил. Ещё Инга поняла, что должна заниматься таким важным делом постоянно — он так и дал прочувствовать: важным! А ещё нужно тщательно шифроваться: скрывать свою реакцию на чужие «подслушанные» чувства. Естественно, дабы не загреметь на упомянутый костёр. Затем он-она-оно пропало. Словно и не партизанило в её голове.

Никаких систем слежения — как у Дона — Инга в себе не обнаружила. Выслушав отчёт о его находке в голове, закрыла глаза и долго пыжилась, пытаясь отыскать в себе нечто упущенное. Сетку так и не увидала, испытав облегчение. Ей и без всяких там эхолотов было обо что заморачиваться. Потому, что глючилось не только в её башке — на неё свалилась и проблема с глюками Машки. В этом новом… месте они являли собой родных сестёр — отсюда идентичность мордах. И непонятными ведьмами — потенциальными пользователями костров — оказались обе. Если Инга — тренированная ударами судьбы — смогла выстоять перед очередным сюрпризом, то Машка спеклась моментально. Не желая принимать эту дерьмовую реальность, девчонка упиралась и хандрила. Хотела к маме и отбрыкивалась от иных, более насущных желаний. Благо, хоть приказы старших исполняла безукоризненно, а то бы давно спалилась сама и спалила Ингу.

Они протрещали почти до вечера. Их никто не трогал, если не брать в расчёт периодические набеги служанок с одеялами, лекарствами и перекусами. Мать Пакса-Дона и Паксаи-Катерины тоже подходила несколько раз. Гладила детей по головам, выспрашивала, как они себя чувствуют. Вымученно улыбалась, старательно стирая с лица тревогу. Катя с Ингой столь же старательно демонстрировали оптимизм и прибывающее с каждым часом здоровье. Дон моментально подключился к этой игре, дабы им всем не прописали каких-нибудь дополнительных лечебных процедур. Вот чего им сейчас точно не хватало, так это консилиумов с привлечением чужих дядек. Но, последний — уже под вечер — визит матери напряг всех. Татона была непривычно собрана и сумрачно деловита.

Дона уже просветили, кто тут есть кто. Их с Катей отец был богатым уважаемым торговцем и столпом местного общества. Инга с Катей числились молочными сёстрами, что здесь котировалось так же высоко, как кровное родство. Но, у Инги с Машкой… То есть, у каштарий Лэйры и Лэли отец и старший брат являлись каштарами — представителями местной воинской элиты, имеющей большой вес в обществе. Их мать — знаменитая лекарка — умерла при родах Лэли. В последний набег армов — каких-то крутых вояк из какой-то Империи — была схвачена и увезена туда старшая сестра Лэйры. Отец с братом, как и прочие воины, не смогли этому помешать. Неведомые армы считались непобедимыми бойцами, наделёнными какой-то сверхъестественной силой. О магии тут никто и не заикался, значит, речь шла про особые, но вполне естественные навыки, а не метание молний с двух рук. Однако навыки, которым тут ничего не могли противопоставить. Прозвучало даже определение: порченные, что вообще, не понять, как характеризовало армов.

Татона, не особо выбирая выражения, сообщила, что сегодня ночью у Лэйры с Лэли не станет отца. Мол, к сожалению, он так и не пожелал никого слышать: ни её, ни других каштаров. Что-то в нём такое произошло, что даже самые близкие не смогли ничего поделать с его душевной мукой. Каштар и после смерти жены уже не жил — пробивался. Даже крошка Лэли не смогла растормошить его тоски. А тут такой удар: у него забрали дочь, а он не смог её защитить. Резонов для него не существовало. Да, он помнил, что от простых воинов империи каштары всегда отбивались. Да, в этот раз на них навалились аж девять армов, а это, считай что, целое войско. Да, против тех сволочных порченных никто не устоит. Да, никто в селении не погиб — совесть-то поди и у армов есть. Каштару чуть ли не орали в лицо все эти правильные слова. А что толку-то урезонивать мертвеца — сдержанно вздохнула Татона. Она понимала, что отца у Лэйры с Лэли нет давным-давно, потому и опустила руки первой. Короче, этой ночью девчонки станут круглыми сиротами. Старший брат, понятно, отца заменит, но куда ему — вчерашнему мальчишке.

Упомянутый брат явился за ними уже в потёмках. Даже речи не шло о том, что детям на подобных мероприятиях не место. Каштарии — не дети, а дочери великого воина со всеми вытекающими. Присутствие Паксаи тоже строго обязательно: молочная сестра, никуда не деться. А вот Пакс может остаться дома — Дон категорически воспротивился такому великодушному предложению. Что бы там эти местные не учудили, он своих девок одних не отпустит. Плевать он хотел на местные семейные связи — теперь они вчетвером одна семья, а остальные индивиды с боку припёку.