Чудовище Карнохельма (СИ) - Суржевская Марина. Страница 69

— Нет! — молодая вёльда так вскрикнула, что я даже испугалась. — Я не такая, как ты! Не такая!

— Почему же нет? Разве ты не отправила Энни на верную смерть в ущелье?

— Я… я сделала это сгоряча! — прошептала Трин, оглядываясь на меня. — Я не хотела… так! Я разозлилась!

— Никто не хочет так, милая девочка. Все хотят красиво. Все хотят, чтобы их любили. Только выходит по-разному… Вот и суп почти готов, скоро и ужин.

— Ты не осталась в Карнохельме, ведь так?

Дыра-выход была почти рядом. Пусть Гунхильд рассказывает, пусть погружается в свои воспоминания и не следит за нами….

— Проклятое золото Саврона мне было ни к чему. И в дареный дом на скалах я даже не вошла. Но я взяла кое-что поважнее, а после оставила Карнохельм. Я хотела добраться до заповедных лесов, до вёльд. Но на меня напали волки. Раненную, меня загнали сюда, под навечно замерзший водопад. Внутри была эта пещера — сплошной лёд, холод и ветер… Но внутрь волки не сунулись, тогда я не поняла — почему. Я решила, что здесь и умру. Как и много лет назад, я лежала на ледяных камнях и ждала свою смерть.

Гунхильд помолчала, седые космы теребил ветер.

Я поежилась.

— Но ночью камень, на котором я лежала, треснул. И из него выбрался… хёгг. Это было яйцо ледяного хёгга. Мало кто видел то, что увидела я. Кладка снежных драконов может пролежать во льдах целую вечность… Словно замерзшие глыбы, они ждут своего часа. Хёгг почуял тепло и пищу и разбил свою скорлупу. И принялся лакать мою кровь. Я лежала на камнях и смотрела на него. Глупые девы… На земле нет ничего прекраснее, чем новорожденный снежный хёгг! Какая белая у него кожа, это сама чистота. Какие тонкие серебристые крылышки, сквозь них виден солнечный свет. У хёгга не было ни клыков, ни когтей, а чешуя была мягкая и тонкая. Она покрывала его спинку и бока, а вот на брюхе стелился мягкий пух, как у ребенка на голове… Он пил и пил мою кровь, а я думала, что это самое прекрасное создание во всех мирах. Что он — дар мне. Подарок за испытания.

Трин судорожно сглотнула. Я тоже хотела, но в горле совсем пересохло.

— Я назвала его — Безжалостный Свет. На языке фьордов — Вармар. Напившись моей крови, хёгг снова забрался в треснувшее яйцо, свернулся там и уснул на неделю. Я долго лежала рядом, глядя, как лунный свет серебрит его шкурку. А потом нашла в себе силы и выбралась наружу. Мне удалось найти немного земляного корня и упавшую и утку, и это тоже был знак… часть мяса я съела сама, а остальным попыталась накормить хёгга. Но утиное мясо ему не понравилось. И заячье не понравилось. Мой мальчик попробовал человеческую кровь и желал ее. А я знала, что надо делать.

— Ты кого-то убила? — похолодела я.

— Это было нетрудно, — махнула рукой сумасшедшая старуха. — Думаю, сами перворожденные привели на эту гору двух путников. Они заблудились. Их тел хватило новорожденному хёггу надолго. Мне повезло. Целый год я прожила здесь вдвоем с моим Вармаром. Он быстро рос… На его теле нарастала чешуя, крылья раскрывались и ловили ветер, появились шипы и рога. Я любовалась им каждый день.

— Ты подчинила его, — прошептала я. — Как вёльды подчиняют птиц.

Лицо Трин исказилось. Похоже, она была в ужасе от подобного святотатства.

— Мой Безжалостный Свет рос послушным мальчиком, — хмыкнула Гунхильд и, причмокивая, облизала ложку. — Но его яйцо было не единственным. В этой скале ждала своего часа целая кладка ледяной стаи. Дюжина яиц! Но Вармар был самым сильным и самым бесстрашным. Первенец! Он стал вожаком стаи. Я направляла его, кормила и берегла. И мои хёгги росли. Остальные питались уже зверьми, но это было неважно. Стая всегда подчиняется вожаку.

— Ты лишилась разума! — простонала Трин.

— Все люди ищут любовь, поддержку и защиту! — отрезала Гунхильд. — Но не всем удается найти ее среди людей! Я не виновата, что люди меня отвергли. Зато дикая стая приняла! Звери росли, но я запрещала им охотиться возле Карнохельма. Приказывала Вармару летать дальше, за перевал. Он всегда меня слушался, мой Безжалостный Свет! Ну а если в горах и пропадали охотники, так всякое случается, кого этим удивишь? Спустя годы я решила все же навестить Карнохельм. Я пришла в город в тот день, когда Рагнвальд, сын Асты, потребовал у отца кольцо Горлохума. Я стояла на площади, в двух шагах от риара. Я смотрела на мальчика — его сына. На людей и Асту. На Саврона. Я хотела рассказать ему о дикой стае, о Вармаре! И тут Саврон посмотрел на меня. Он посмотрел мне в глаза! И не узнал. — Гунхильд расхохоталась своим каркающим смехом. — Он меня не узнал! За девять лет воспоминание обо мне растворилось и исчезло! Я стала никем. За годы жизни в этом ледяном логове мои волосы поседели, тело сгорбилось, а лицо сморщилось. Аста была все такой же прекрасной, а я… Я превратилась в старуху…

— И решила отомстить. Натравила на город Вармара, а он привел остальную стаю. Погубила людей!

— Они заслужили это! — огрызнулась Гунхильд.

— Ты сумасшедшая. Сумасшедшая! — не сдержалась Трин.

Я была с ней согласна. Месть, вот что двигало старой вёльдой. Ее жизнь была одинокой и несчастной, но она могла найти новую радость. Но сделала иной выбор. Вот кто был истинным чудовищем Карнохельма. Женщина, рожденная в Конфедерации.

— Не смей меня осуждать, девчонка! — вскинулась Гунхильд. Седые космы растрепались, делая образ старухи безумным. Она и была такой, несмотря на проблески разума. Гунхильд потерялась в лабиринтах своей злости и не смогла найти дорогу обратно.

— Ты отомстила достаточно, — мягко произнесла я. И мягко подтолкнула Трин к выходу.

Вёльда выглядела ошеломленной, но моргнула — поняла.

— Саврон и Аста мертвы уже много лет. Его дети и другие горожане не виноваты! Но ты продолжаешь губить город!

— Мне давно плевать на Саврона и его деву, — сухо оборвала старуха. — Они погибли в первой битве, и я сочла, что мы в расчете. Но я не могу это прекратить. Даже если захотела бы!

Огромная туша хёгга заворочалась и поднялась. Мы с Трин застыли, нервно озираясь. Гунхильд махнула рукой.

— Мой мальчик, мой Безжалостный Свет. Первое, что он попробовал — человеческая кровь. Я вскормила его человеческим мясом и кровью вместо молока. И он не может иначе. Ему нужно мясо людей. Он всегда будет убивать и вести за собой стаю. Я лишь контролирую его кровожадность. Если бы не я, жертв было бы гораздо больше!

— Если бы не ты, хёгг питался бы кабанами и волками, как и все хёгги! — прошипела Трин.

Меня же интересовало другое:

— Рагнвальд мог тебе помешать… Он мог догадаться, ведь так? Безжалостный Свет — вожак дикой стаи, но Рагнвальд поймал душу одного из хёггов! Он мог все узнать!

— Думаю, это хёгг поймал Рагнвальда, — буркнула старуха. — Иначе ваш риар вряд ли пережил бы слияние! Хёгг ему позволил. Я зову его Белый Строптивец. Он разбил скорлупу своего яйца через год после Вармара. Родился вторым и всегда дрался с вожаком. И на город не желал нападать, приходилось заставлять. А когда на площади Карнохельма я увидела, что именно Строптивец теперь связан с Рагнвальдом… Хорошо, что риар не принимает своего хёгга.

— Поэтому для Билтвейда ты выбрала нас с Трин? Мы тоже могли догадаться.

— Могли. И догадаться, и помешать. Так что вас лучше убрать. А новый риар не переживет вашу смерть, — рассмеялась сумасшедшая. — Это слишком большой удар для молодого хёгга. Да и Гудрет его подрал, так что Рагнвальд больше не будет мешать моему сыну пировать.

— Гудрет?

Я кажется, покачнулась. Черный дракон… Боги, что с ним сделала эта ведьма?

— Ты забрала у Саврона кольцо Горлохума?

— Я всегда была предусмотрительной. К тому же надеялась, что у меня родится сын. Чем перворожденные не шутят? Но не вышло. А кольцо пригодилось. Мой Вармар безжалостен к врагам, но не желает убивать брата. У хёггов из одной кладки невероятная, изумительная связь! Так что пришлось поручить это глупому пекарю из Варисфольда. Кажется, мальчишка утратил разум, когда я провела ритуал и надела на него кольцо Горлохума. Все же он слишком взрослый для слияния, но тут я не виновата. Сидел бы дома и пек свои булки. Фьорды жестоки.