Прорицатель (СИ) - Пушкарева Юлия Евгеньевна. Страница 75

— Я попрошу дедушку Мея позвать Отражение, чтобы на вас наложили заклятие безмолвия, — пообещала Айвин, открывая дверь. — А ну быстро мыть руки и в столовую!

— Ну, нет, Отражение — это перебор, — сказал Мей и, подумав, добавил: — Хотя... Многие из них не любят девочек, которые обзываются по пустякам, а ещё больше мальчиков, которые смеются над чужим страхом.

— Откуда тебе знать? — подозрительно спросил Кенрад. — Вряд ли вы с ними это обсуждали.

Мей вздохнул. Ох уж это беспощадное взросление. Жаль, что они перестали верить каждому его слову.

— Я могу судить об этом по многим другим вещам. Честное слово, — он помедлил, осознав, что даже чуть-чуть лукавит. Гэрхо, да и некоторые из прочих знакомых ему Отражений определённо были бы в восторге от затеи с мышью и долго хохотали. Но детям необязательно об этом знать. — Так или иначе, думаю, вам пора забыть эту глупую историю и пообедать. Не стоит злиться друг на друга — бесполезное занятие.

— К тому же суп остывает, — напомнила Айвин. — А Тэлли сегодня сварила тот самый, с опятами.

И точно — по дому уже разносился густой грибной аромат. Мей решительно попытался высвободиться из ручонок Эвви, чтобы встать; с годами это становилось всё сложнее.

— Историю, — попросила она неожиданно смиренным голосом. — Только одну, ну пожалуйста.

— Да, пожалуйста! — поддержал Кенрад, усаживаясь на полу у кровати; уж в этом они всегда были единодушны. — Мы не голодны, мама.

— Опять эти капризы, — как можно суровее сказала Айвин. — Потом вы уйдёте бродить по улице, а уроки снова останутся неприготовленными.

Дети наперебой принялись разуверять её, а Кенрад даже сгоряча пообещал выучить годы правления всех королей Дорелии. Мей подумал, что к вечеру он точно пожалеет об этом, и заверил:

— Сразу после обеда, договорились? Я не забуду. Какую вы хотите?

— Про сокровища из лабиринта! — вдохновенно воскликнул Кенрад. — Ты её тогда не закончил.

— Об этом можно и позже, — возразила Эвви и застенчиво добавила: — Ты давно обещал рассказать, как женился.

Кенрад пробормотал что-то вроде «Какая скукота», а потом повисла неловкая тишина. Айвин кашлянула.

— Разберётесь потом. А если сейчас же не спуститесь, я оставлю вас без десерта. Сегодня — действительно.

Звучало весомо. Мей вздохнул. Ничего в этом страшного нет, в конце концов; надо выходить из ситуации. Можно опустить всё, что непригодно для детского слуха — всю кровь, все метания...

И всего Кнешу.

Он до сих пор не понял, как умудрился рассказать им примерно треть своей насыщенной жизни, ни разу не упомянув Кнешу. В самой просьбе ничего страшного не было: о Ниэре он мог говорить бесконечно. Она осталась самым чистым, самым горьким в его жизни, его недолгим счастьем, пронзительным, как мелодия для флейты. Итогом его видений, его памятью и защитой. Его женой.

Иное дело — попытаться рассказать о ней и о тех сокровищах так, чтобы они поняли — и так, чтобы не упомянуть Кнешу. Почти невозможно. И нужна будет долгая предыстория.

— Всё в порядке, — он потрепал Эвви по макушке. — Я расскажу и то, и другое. Эти истории легко совместить.

ГЛАВА I

Белка увяз в очередном сугробе почти по пояс и тихо выругался, начав выбираться. Он даже задохнулся, пока выуживал из-под снега мешок под дрова, топорик и обе ноги. И вздумалось же отцу послать его в Бор после метели, которая разыгралась вчера.

Белка до сих пор был сам не свой от унижения — такого, какое только может охватить двенадцатилетнего паренька после клеветы и несправедливого наказания. У него и в мыслях не было стащить последнюю краюху у маленькой Синицы; более того, он понятия не имел, кто бы мог до этого додуматься. Может, Барсук — вечно ищет, чем бы набить себе брюхо. Или Выдра, он всегда рад подставить Белку. Так или иначе, его недурно выпороли — треклятые розги, теперь он долго не сможет сесть — и внеурочно выгнали за дровами и хворостом на лютый мороз. Чудный предстоит вечер.

Белка вздохнул, отряхнулся и побрёл дальше. Неподалёку послышался какой-то хруст, но он не обратил внимания: наверное, заяц проскочил. А может, прошагал мимо олень — кто знает. Зимой в бору красиво: еловые лапы и ветки вязов под пушистым снегом похожи на кружева, которыми торгует толстая Куница, а если приглядеться, можно различить в их переплетениях очертания зверей, птиц или человеческие лица. Белка бы сейчас с радостью плюнул в ухмыляющуюся рожу Выдры, даже будь она выложена в дереве.

А ещё лучше — в холёное лицо мачехи. Но об этом лучше не думать. О ней в деревне ходили такие слухи, от которых только вздрагивать — и, что самое пугающее, Белка ни один из них не мог оспорить с чистым сердцем.

Житьё у Белки в последнее время, что греха таить, было незавидное. После новой женитьбы отца всё пошло наперекосяк — правду, верно, говорят, что Бдящий Бог не одобряет вторых браков. Мачеха, красивая и смешливая, казалась приветливой и доброй только при гостях; на деле она невзлюбила всех детей мужа от покойной Перепёлки, а Белку — в особенности, и с тех пор ему то и дело доставалось за чужие огрехи и шалости.

К тому же и других проблем было навалом — Белка уже достаточно вырос, чтобы это понять. Бесконечная война Императора с Серым Князем разоряла их, еды становилось всё меньше, зима свирепствовала и тянулась дольше обычного, скот падал, деревня вымирала. Не хватало рабочих рук; Белка, конечно, помогал чем мог, но не вошёл пока в силу. Поэтому он не так уж винил отца, которому просто недосуг было разбираться в семейных сварах: ещё бы — столько забот и голодных ртов на шее, а к тому же молодая и любимая жена. И Синичка — их первое дитя, недавно оторвавшееся от материнской груди, совсем крошечное и хрупкое.

Белка поднял голову в мутновато-серое небо, кое-как освещённое тусклым светом Льёреми — точно сквозь бутылочное стекло. Сказители говорили, что когда-то, бесчисленные годы назад, Льёреми сияла ярко и дарила куда больше тепла. В ту пору земля рождала множество ныне позабытых ягод и плодов, люди не знали нехватки пшеницы, а дети не успевали вырасти за то время, пока на реках не тронулся лёд. День можно было легко отличить от ночи — а всё потому, что Спящая Богиня не была Спящей.

Но всё изменилось после Великой войны. У Белки сохранилось только очень туманное представление о том, из-за чего война началась и между какими противниками происходила. Знал он лишь, что в итоге она охватила весь мир и поставила его на край гибели. И тогда Богиня-Мать согласилась принести себя в жертву, чтобы спасти людей и тех существ, которые населяли эти земли раньше них; она погрузила себя в вечный сон, и вместе с ней почти погасла Льёреми. Так что не вернётся настоящий день и настоящее лето, пока не разбудят Богиню — но она спит далеко, под толщей воды, на священном острове, и это всё не более чем красивые легенды.

Белка выбрал подходящее дерево, остановился рядом и занёс топор, собираясь примериться к нижним веткам. Но его отвлёк скрип снега и шум голосов, нарушивший лесную тишину. Кто-то негромко переговаривался, и они приближались.

За годы многочисленных стычек князей друг с другом и с новоявленным Императором у Белки сполна выработалось полезное знание: если есть возможность, прячься. Отец втолковывал это им всем, особенно после того, как сгорел их прежний дом в селении на берегу Мортули. После того, как погибла мать.

Поэтому Белка юркнул в густые заросли запорошенного орешника, поскорее освободив то, что осталось от тропы. Он присел на корточки и плотнее закутался в куртку, спасаясь от холода. Потом осторожно раздвинул ветки и вытянул шею: увидеть путников глубоко в бору в такое время — событие неожиданное, а опасность щекотала его любопытство. Хотя Белка был уже слишком взрослым, чтобы верить в сказки о лесных троллях, его всё ещё влекло всё загадочное и таинственное, и братья частенько смеялись над тем, с какой бессмысленно-счастливой улыбкой он слушал захожих сказителей.