Прорицатель (СИ) - Пушкарева Юлия Евгеньевна. Страница 73

— Я не знаю, — прошептал Мей, остро чувствуя своё бессилие. — Не знаю. Как я могу тебе доверять? Откуда мне знать, что с моим Даром под рукой ты не станешь угрозой для всего?

— Придётся положиться на моё слово.

— Я не стану этого делать.

— У тебя есть выбор?

Мей не ответил.

— Есть кое-что ещё, Мей. Может быть, это заставит тебя решиться.

— Куда уж больше, — глухо сказал он. — Немало того, что ты уже сказал. Есть в моей жизни хоть один выбор, который я сделал сам?

— Есть. А если даже и нет, то этот станет первым... Мей, я знаю твоего отца.

Мей повернулся к нему, надеясь найти признаки лжи — и не нашёл их. Те же смешливые, с сумасшедшинкой глаза, и ничего больше.

— Я слушаю.

— Ты не заметил, — Кнеша выразительно указал на его перстень, — черты семейного сходства с моном Бенедиктом?...  — он потянул паузу, явно наслаждаясь реакцией. — Представляешь, сколько чудесных совпадений?... Я давно подозревал, но уверился только после его изгнания, когда нашёл дневники... Бедный, честный мон Бенедикт — надо же было додуматься вспоминать о родине и о прекрасной покинутой Кейле на языке Рагнарата!..

Мей долго молчал, а потом и сам рассмеялся — надолго, пока не заслезились глаза. Ко всему прочему он вспомнил тот разговор мона с Нери: их ведь хотят поженить. И оба они умрут, если он не примет условия этого... язык теперь не поворачивался сказать — человека. Этого существа. Этого порождения Хаоса.

И действительно, всё это чрезвычайно забавно. Прав был Пиарт, когда говорил о преимуществах служения Академии: лучше стены, лучше самые высокие стены, чем эта невыносимая боль.

— Я согласен, — выдавил он, отсмеявшись. Кнеша безмолвно наблюдал за ним, склонив голову набок. — Будь ты проклят, я согласен. Но договор на моих условиях.

ЭПИЛОГ

Они встретились так, будто ничего особенного не случилось. Мей просто зашёл в ту самую каморку, где они беседовали накануне его отбытия, и произошло это тоже на закате, только сутки спустя. Бенедикт о чём-то совещался с несколькими людьми — видимо, командованием; увидев Мея, он как-то беспомощно улыбнулся поверх их голов и сказал:

— Наконец-то!.. Так долго никаких вестей. Мы все волновались.

— Что Кнеша? — отрывисто спросил один из мужчин — хмурый, с шеей как у быка.

— Сворачивает лагерь, — сказал Мей.

Трудно описать, какая буря поднялась в хижине после этого заявления. Заговорили почти все разом; недоверчиво качали головами, всплёскивали руками, засыпали Мея вопросами и уточнениями, хлопали его по плечу; самые впечатлительные бросились обнимать друг друга, как если бы одержали дюжину блистательных побед.

Молчал только Бенедикт. Они долго смотрели друг на друга, и Мею тоже не хотелось ничего говорить. Он не видел никого, кроме человека напротив в окружении каких-то смутных теней и всполохов; не слышал ничего, кроме тишины. За прошедший день для него минула вечность, и не одна; что-то страшное грохотало и ревело у него в груди. Он стоял здесь, целый и невредимый, преуспевший в переговорах с опасным противником, спасший, может быть, тысячи жизней — и был выпит, иссушен, истерзан в кровь.

Бенедикт угадал его желание и отослал всех, приказав пока не разглашать новость. Как только полотнище, прикрывавшее вход, опустилось за последним из выходящих, Мей привалился к стене — он не был в силах стоять, чувствовал, что подкашиваются ноги.

— Как Нери?

— Спит... Воды? Вина? — предложил Бенедикт.

— Нет, — Мей устало потёр переносицу. — Вам, наверное, интересно, как я этого добился. И чего хотел Кнеша. И о чём мы говорили. И кто я такой.

— Да. Но я не тороплю. Ты... Вы можете и позже...

— Не могу. Я расскажу сейчас — или не расскажу никогда.

— Тогда пойдёмте на воздух, — севшим голосом сказал Бенедикт; он заметно побледнел. Они вышли и прошлись немного вниз по холму; небо было багровым, каким-то скалящимся. В лагере затихало вялое шевеление.

И Мей стал рассказывать. Говорил он действительно долго и часто останавливался, чтобы перевести дыхание, но слова подбирать не пришлось — они приходили сами, будто когда-то заученные наизусть. Он говорил и сам поражался спокойствию своего тона. Бенедикт слушал и казался равнодушным; но, когда Мей закончил, у него как-то подозрительно блестели глаза.

— Я понял почти сразу, — тихо произнёс он. — Я представить не мог, что это случится вообще. А тем более — вот так.

— Да. Я тоже.

— Я виноват перед тобой.

— Нет.

— Виноват. Если можешь, прости меня, Мей. Я очень любил... люблю твою мать. И не было дня, когда я не хотел бы полюбить тебя тоже.

Мей сглотнул и попытался улыбнуться.

— Что ж... Прошлое не изменишь. Только будущее. Кто мог знать, что мы встретимся вот так. Я ни разу этого не видел. Ни единого раза.

— Моя вина в том, что ты несчастен. Не будь меня, ты родился бы без Дара.

— Не будь Вас, родился бы не я.

Они помолчали. Темнело. Мей понимал, что Бенедикт... что отец хочет обнять его — и не решается, но не делал ни шага навстречу. Почему-то это было выше его сил.

Он столько раз представлял эту встречу — в разных вариантах, с разными подробностями. А теперь предпочёл бы, чтобы её не было.

— Я нашёл Вас и теперь не могу остаться в Рагнарате, — проговорил он, глядя, как зажигаются огни вниз по склону — точно распускаются ночные цветы. — А Вы не можете уйти. Мы с Кнешей заключили договор: теперь я должен увести его за собой. Тогда Вы сможете восстановить страну.

— Сын...  — взволнованно начал Бенедикт, и Мей вздрогнул.

— Не надо. Мы оба знаем, что нет другого выхода. Ваше место здесь. А моё...  — он чуть не впал в новый приступ нервного хохота, подумав об этом. — Моё теперь рядом с Кнешей. Ему был нужен только мой Дар. Всё просто.

— Ты не должен был... Не обязан взваливать на себя такое бремя. Оно не твоё. Что ты сделал?

— Заставил его пройти один обряд — довольно древний и сложный, потому меня так долго и не было... Вы слышали об Узах Альвеох?

У Бенедикта вырвался стон.

— Не говори, что ты решился на это!.. Безумец! Вам никогда не разрушить эту магию.

— Я знаю, — Мей дотронулся до горла, которое всё ещё жгло — к нему будто незадолго до того приложили горячий воск. — Она и сейчас во мне; нам даже нельзя надолго разлучаться.

— Это вечная, непреодолимая связь, Мей, во всех мирах и эпохах. А ты связал себя с человеком, которого ненавидишь. Теперь каждую его боль ты будешь чувствовать как свою... Что же ты наделал?

— А у меня был выбор?... Зато теперь он никогда не будет грозить Рагнарату — или чему-то ещё. Он обезврежен.

— Ценой твоей жизни.

— Я жив.

— О Мей, такой жизни я не желаю и Кнеше!..

— Значит, оно того стоило, — Мей вздохнул, окидывая прощальным взглядом лагерь и потемневшие небеса. — Я буду знать, что в безопасности Вы... И Нери. Пожалуйста, берегите её. Я не очень-то разобрался в вашей политической ситуации, но, кажется, Вам правда следует взять её в жёны и сделать рагнарой. Уверен, любой народ мечтал бы о таких правителях.

— Мей, — с усилием сказал Бенедикт, — я заметил... Я видел, как вы смотрите друг на друга...

— Не надо.

— Но я не хочу, чтобы ты думал...

— Не надо, прошу Вас. Это бессмысленно, и я должен уйти, — он помолчал, набираясь решимости. — Просто укажите мне ближайший портал, и я уйду вместе с Кнешей.

— Мей...

— Нет.

— Мне так жаль.

— Мне тоже, — Мей запустил за пазуху руку — она плохо слушалась — и выудил свёрток шёлка из Города-во-Льдах, который, непонятно зачем, сохранил и по пути к Бенедикту достал из своего узелка. — Передайте это ей. Скажите — на память... о Лесе. Или просто на память.

— Мей, нам нужно поговорить о стольких вещах...

— Главное сказано. Главное для Вас — Рагнарат, Вы за него ответственны.

— Мей...  — Бенедикт снова и снова обречённо повторял его имя, точно пробуя звуки на вкус. — Я не должен был уходить.