Клинки и крылья (СИ) - Пушкарева Юлия Евгеньевна. Страница 20

Лучше пока не думать об этом — пока два странных провожатых то скользят меж дубовых стволов, то подныривают под низко нависшими ветками, едва касаясь башмачками из мягкой кожи папоротников и густого мха. Тааль выбилась из сил, дышала часто и глубоко, когда скрипучая музыка наконец зазвучала совсем рядом.

— Мы чужачку привели! — простодушно объявил Бригхи, выскочив на большую поляну в самом сердце леска. Тааль заметила, что Ришо презрительно сморщился. — Она с поверхности холма и говорит, что кто-то из наших звал её.

Тааль остановилась, застенчиво оглядываясь и прижимая к заколовшему от бега боку мешочек с монетой. Музыка смолкла, и теперь на неё смотрели десятки по-кошачьи жёлтых или зелёных раскосых глазок. Все они оказались рыжими разной степени яркости и маленькими — настолько, что Тааль ощутила себя вдвойне громадной и неуклюжей. Самый высокий боуги (мальчик или мужчина? — в сумерках не рассмотреть, да и по играющему выражениями лицу не угадать возраст), наверное, не дотягивал макушкой ей до пояса.

Выступая из чащи как естественное её продолжение, к поляне жались пять или шесть домишек с окнами, мерцающими зеленоватым светом. Тааль не сразу поняла, что каждый домик будто вырастает из дуба, сплетаясь задней стеной с кряжистым стволом. Крошечные дымовые трубы кое-где высовывались из дупел, ступеньки создавались корнями, а округлые крыши прикрывали навесы из дубовых листьев. Над одной из входных дверок висела гирлянда из нежно-голубоватых колокольчиков, и Тааль почему-то нестерпимо захотелось подойти ближе, чтобы вдохнуть их запах… Наверное, её передались привычки Фиенни — с его жасмином и страстью к уюту.

Боуги — никак не меньше двух-трёх десятков — расселись вокруг огромного плоского пня, как вокруг стола. Пень был уставлен деревянными плошками, горшочками и кувшинчиками; обежав застолье взглядом, Тааль заметила множество плодов и сластей, которых никогда не встречала раньше. Бригхи невозмутимо привалился к пню и затолкал за щёку горсть орехов; этим вечером он явно успел проголодаться, заигравшись в лесу. Пухленькая женщина в венке из кувшинок сердито махнула рукой, отгоняя светлячка — они кружили здесь повсюду, так что на поляне было светло, совсем не как в заурядные сумерки.

Две парочки, наверное, плясали до появления Тааль и теперь замерли неподалёку от пня, глядя на неё без всякого страха. Вообще, она тут явно никого не испугала — несмотря на свой нелепый рост. Разве что вызвала снисходительное любопытство.

Тааль вздохнула. И что у неё за талант попадать в глупые ситуации?… Вот что хочешь теперь, то и говори. Жаль, рядом нет Турия с его красноречием — он бы представил Тааль-Шийи, псевдо-спасительницу Лэфлиенна, куда убедительнее, чем она сама…

— Добрый вечер, — сказала она, тщательно подбирая звуки на чужом языке. Кто-то одобрительно хмыкнул. — Простите, что помешала.

— Сразу к делу, — сквозь зубы, но весело протянул Ришо, по-прежнему стоя рядом с ней. — У нас не любят размазываний…

— Иди-ка сюда! — один из мужчин, дрогнув ушами, с напускной строгостью позвал Ришо, и тот поплёлся к пню, разочарованно опустив плечи. Наверное, ему польстила бы возможность провести «переговоры» от лица Тааль.

— Как ты попала под Холм? — спросила миловидная юная боуги — одна из плясавших под наигрывания музыкантов. Она смотрела на Тааль в общем-то доброжелательно, но не без женского оценивания украдкой. Швырнула пару беглых взглядов на её ноги, талию, волосы — и почему-то повеселела… Это не показалось Тааль хорошим знаком. — И откуда знаешь наш язык?

— Я не понимаю, что значит «под Холм», — пояснила Тааль, обречённо ожидая неизбежного момента, когда её посчитают дурочкой. — Мы ведь в лесу, а холмы — вокруг, разве нет?…

Кое-кто из боуги засмеялся — точно тихий мелодичный перезвон прокатился над поляной и затих, запутавшись в дубовых ветвях. Но большая часть хранила настороженное молчание.

— Откуда ты взялась, такая наивная? — недоверчиво спросил пухлощёкий боуги, очень похожий на отца Ришо — возможно, брат. Он встал из-за пня и вытер о зелёную куртку пальцы, жирные от масла. — Почему без приглашения пришла в наше убежище?

— Дай ей ответить хоть на один вопрос, Большой Ли, — примиряюще попросила женщина, скромно сидевшая в стороне. Лишь по голосу Тааль догадалась, что это не мальчик: волосы женщины были очень коротко обстрижены, а ещё она, кажется, носила брюки — зелёные, с серебряной вышивкой, не менее щегольские, чем у боуги-мужчин. — И кто сказал, что она пришла без приглашения? Это я позвала её… Проходи, странница. Будь нашей гостьей.

По поляне пробежал взволнованный шёпот — быстрый и почти неразличимый, как случайный порыв ветра тихим днём. Кисло переглянувшись с отцом Ришо, Большой Ли продолжил вытирать пальцы о солидный живот.

— Ну что ж, Дана, как и всегда, делает всё, что захочет… К чему советоваться с другими, ведь правда?

— Ах, только не ссорьтесь… — сонно протянула другая боуги, доплетавшая длинный венок из фиалок. На неё одну появление Тааль, кажется, не произвело большого впечатления. — Сегодня такая дивная ночь, и карп в лесном озере проплыл семь кругов — к счастью…

— Не лезла бы хоть ты, Че-ре-паа-шка, — протянул Бригхи, успевший тем временем уплести четверть угощения. Он явно передразнивал её медлительную речь, но боуги нисколько не обиделась — лишь посмотрела куда-то сквозь него и вернулась к своему венку.

— Ты сам подарил мне ту монету, Большой Ли, помнишь? — спокойно спросила Дана, убирая за ухо короткую прядь. — Твою старую монету для фокусов. И сам показал колодец, куда можно её опустить, чтобы связаться с призраками Молчаливого Города. Я именно так и поступила.

— Это было давно, — проворчал Большой Ли. — Когда по Городу ещё не бродил этот чужак из Обетованного…

— Вы о мастере Фаэнто? — Тааль обрадовалась, что появился наконец предлог вмешаться; зато все, к сожалению, снова уставились на неё. — Как раз он мне и посоветовал прийти к вам. Когда я… Когда мы нашли монету, он решил, что вы поможете мне встретиться с атури… С духами.

— Мы не властны сделать этого, если духи сами не захотят говорить с тобой, — сказал кто-то почти из самой чащи — он всё время стоял в тени, так, чтобы свет месяца его не коснулся. Тааль ощущала холодок враждебности, исходивший оттуда.

— Думаю, они захотят, — как можно скромнее сказала она. — Они уже не раз со мной говорили…

Как и следовало ожидать — новая волна перешёптываний и новое молчание после. Закончив венок, Черепашка неспешно устроила его на голове; для этого ей пришлось слегка прижать уши.

— Назови своё имя, — ободряюще попросила Дана. Через всю поляну Тааль встретилась с нею взглядом — и почувствовала, как её обволакивают покой и уверенность. Желтизна глаз Даны не пугала, напоминая о хищниках, грифах, Двуликих: она была тёплой и живой, как дикий мёд или солнце полудня.

— Тааль, майтэ из гнездовья у Высокой Лестницы… Атури и кентавры прозвали меня Тааль-Шийи, Сновидица.

Ришо встрепенулся, услышав прозвище, похожее на своё — но промолчал, встретив сердитый тычок отца.

— Майтэ? — Большой Ли фыркнул от смеха. — Большая выросла майтэ, ничего не скажешь… Да и крылья потеряла где-то по дороге. Наверное, сбросила, как змейка кожу.

— А я слышала, что такое бывает, — сквозь зевок пробормотала Черепашка; на неё шутливо зашикали.

— По-моему, всё ясно: дело в магии, — отец Ришо со злостью пододвинул к себе горшочек с маслом; в тишине тот оглушительно проскрипел по кольцам пня. — Кто-то заколдовал эту майтэ (а я не сомневаюсь в том, что она правда майтэ — только они так туго соображают), наложил искусные чары, превратив в… В то, что мы видим, — хмыкнув, он размазал масло по круглой булочке. — В самку людей из-за моря.

В самку?… Тааль вспыхнула — больше от смущения, чем от обиды, — и инстинктивно стиснула локти, скрестив руки на груди. Фиенни приметил у неё этот жест и пытался отучить, но не добился успеха.

— Это сделали духи, — выдохнула Тааль, ища спасения в глазах Даны. Так заботливо и чутко могла бы смотреть её мать — если бы, конечно, была здорова. — Атури испытывали меня, а потом, когда я прошла испытания и… И Пустыню Смерти… — память о беспамятстве тех дней и бдении всё ещё причиняла ей боль; говорить об этом, да ещё перед толпой, совсем не хотелось. — …Решили изменить мою суть.