Клинки и крылья (СИ) - Пушкарева Юлия Евгеньевна. Страница 90

Ни драконица, ни редкие клочья облаков не отвечали ему. Облакам было всё равно — а Андаивиль, скорее всего, понимала.

Он летел на красном драконе в место, которое Тааль называла Пустыней Смерти. Альен пытался, но не мог поверить в это; мысль была громадной, не умещалась в голове, как великий Дар тауриллиан не умещается в смертном теле. Он летит в Молчаливый Город — город памяти, город мёртвых. Он предпочитал не думать о нём как о кладбище, хотя иногда и представлял себе нечто похожее… Кладбище, погост, склеп — не слишком ли просто и пошло? Умереть, уйти на корм червям или развеяться пеплом, превратиться в череп, как невезучий ювелир Сен-Иль (и другой ювелир — агх из Гха'а) — разве в этом дело, вопрос, итог всего? Разве такая участь могла ждать его — того, к кому он летит?…

Там только призраки, Андаивиль? — спросил он мысленно, когда драконица стала снижаться; сознание вновь коснулось драконьего разума, сияющего, как золотистый янтарь. Вихрь совсем других ощущений и связей между явлениями — ярких, напрочь лишённых человеческой логики — во второй раз коснулся его сознания; и даже этого небрежного прикосновения хватило, чтобы поразиться ему.

Андаивиль, словно хищная птица, описывала над Пустыней плавные круги; когти исполинской тени на песке тоже напоминали об орле или коршуне. Птицы… Альен загнал поглубже мимолётную мысль о Тааль. Сейчас не время. Он виноват перед нею, конечно — страшно виноват, — но повиниться успеет позже. Как и перед Ривэном — за то, что улетел без предупреждения, подвергая опасности их обоих.

Сейчас его ждёт иное. Радость и боль, великие настолько, что ни в одном из языков Обетованного для них не подобрать слов.

«ТАМ ТЕНИ, АЛЬЕН ТОУРИ, — в голове у него прогремел голос Андаивиль — истинно драконий, но с отчётливыми женскими нотками. Это сочетание до сих пор восхищало Альена, но в то же время почему-то слегка смешило. — ТЕНИ, БЛЕДНЫЕ ОТПЕЧАТКИ ПРОШЛОГО. ДУШИ ТЕХ, КТО УШЁЛ. НАВЕРНОЕ, НА ВОСТОКЕ ВЫ ИМЕННО ИХ И ЗОВЁТЕ ПРИЗРАКАМИ».

А все ли таковы, о Тишайшая в Полёте? — он попытался скрыть, что напряжён изнутри, как натянутая струна — и запоздало понял: нелепо скрывать хоть что-нибудь от дракона. Мурлычащий рокот в груди Андаивиль подтвердил его опасения.

«ДОЛЖНО БЫТЬ, ТОТ, К КОМУ ТЫ РВЁШЬСЯ, ИСПАРИЛСЯ ЕЩЁ НЕ ДО КОНЦА… ПОЛАГАЮ, МАГИЯ УДЕРЖИВАЕТ ЕГО ПОДОБИЕ В МИРЕ ЖИВЫХ. В МОЛЧАЛИВОМ ГОРОДЕ ОСТАЮТСЯ ТЕ, КТО НЕ ОБРЁЛ ПОКОЯ ПОСЛЕ ПОСЛЕДНЕГО ПЕРЕХОДА. А ЕСЛИ ОН ТАК ДОРОГ ТЕБЕ И ПОХОЖ НА ТЕБЯ, ТО О ПОКОЕ ЕМУ НЕЧЕГО И МЕЧТАТЬ, — драконица проигнорировала возмущённый возглас, который вырвался у Альена, и приземлилась, мягко погрузившись лапами в прогретый песок. — ВИДИШЬ ВДАЛИ ТЕ СТЕНЫ ЦВЕТА КОСТИ, ВОЛШЕБНИК? СТУПАЙ ТУДА И ИЩИ ЕГО. НО НЕ ЗАБУДЬ, ЧТО БЕССМЕРТНЫЕ ДАЛИ ТЕБЕ СРОК».

Срок? О каком сроке она говорит? Ах, те три дня — три дня, какая глупость… Можно подумать, он мальчик, а тауриллиан — строгие родители, у которых есть право что-то ему запрещать. Лишь Сен-Ти-Йи могла выставить эти бессмысленные ограничения для Повелителя Хаоса.

Альен не позволил себе думать об этом. Он горел от возбуждения; мысли перепрыгивали с одного на другое (именно как у мальчика), блеск песчинок бил в глаза блёклым золотом… Ступай туда и ищи его.

Сколько лет (казалось — веков) он ждал этих слов? Сколько лет он скулил — ни дать ни взять гончая брата Горо, которую давно держали взаперти, без охоты?… Теперь всё кончено. Ступай туда и ищи его.

Он пойдёт и найдёт — а там будь что будет. К Хаосу, в огненную бездну все условия. И в ту же бездну — надменную Сен-Ти-Йи.

Нервно усмехнувшись, Альен перебросил затёкшую ногу через впадину меж гребней драконицы, осторожно переполз вперёд, вцепившись в основание крыла, и слез по передней лапе. Песок Пустыни сквозь подошвы обжёг ему ноги.

Спасибо тебе, Андаивиль.

«ТРИ ДНЯ, ПОВЕЛИТЕЛЬ ХАОСА! — снова проревела драконица, по-приятельски склонив к нему узкую морду. Её глаза со зрачками-щелями горели, проникая в самую суть Альена, видели его отчаянное желание, его боль… И ростки предательства (он был уверен) они тоже видели. Хорошо, что Андаивиль не выдаст его никому — ни Тааль, ни Ривэну, ни кентавру Турию или (появись вдруг такая возможность) Зелёной Шляпе. Альен чувствовал это в её сознании. Драконы уважают чужие тайны и не вмешиваются в мелкие дела смертных. — РОВНО ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ, МИГ В МИГ, Я ПРИЛЕЧУ ЗА ТОБОЙ. ТЕБЯ БУДУТ ЖДАТЬ В ЭАНВАЛЛЕ. ТРИ ДНЯ, НЕ ЗАБУДЬ — ИНАЧЕ ТВОЁ СЕРДЦЕ ОСТАНОВИТСЯ… И НИКТО НЕ МОЖЕТ ОБЕЩАТЬ ТЕБЕ ПОСМЕРТИЕ В МОЛЧАЛИВОМ ГОРОДЕ, ВОЗЛЕ ТВОЕГО ДРУГА. БОЛЬШЕ ВЕРОЯТНОСТИ, ЧТО ТЫ ОТПРАВИШЬСЯ ТУДА ЖЕ, КУДА ВСЕ ТВОИ СОРОДИЧИ… НА ИЗНАНКУ МИРОЗДАНИЯ».

На восточном материке сказали бы — к богам, к Прародителю либо в Мир-за-стеклом… Альена не смутило то, как легко Андаивиль разгадала его «запасной вариант», в котором он и себе лишь изредка смел признаться. Кажется, он уже привыкает к драконьей проницательности.

Поклонившись, он серьёзно кивнул.

Хорошо, о Андаивиль из народа Эсалтарре. Три дня. Я запомню.

Драконица распахнула крылья.

«ПРОЩАЙ, АЛЬЕН ТОУРИ! С ТОБОЙ ПРИЯТНО ЛЕТАТЬ, ХОТЯ ТЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ ТОНЕШЬ В СЕБЕ… НУЖНО ВЫДЫХАТЬ ПЛАМЯ, ИЛИ ОНО СОЖЖЁТ ТЕБЯ ИЗНУТРИ».

Альен отступил назад. Драконица распахнула крылья, напряглась всем телом, оттолкнулась — и, обдав его клубами песка, взмыла в небо, точно сверкающая красная птица.

«Тонешь в себе». То же самое Андаивиль сказала в их первую встречу… Неужели с тех пор ничего не изменилось? Неужели не прошла целая маленькая жизнь — жизнь, в которой ему подарили надежду? Альен прерывисто вздохнул, разглядев вдалеке руины городских стен из белого камня.

Что ж, настало время выплывать из себя — и выдохнуть пламя.

Молчаливый Город предстал перед Альеном именно таким, каким рисовался в его воображении. Мёртвые, лишённые голоса улицы, и развалины величественных зданий, и повсюду — статуи и барельефы драконов с облетевшей позолотой. В раскрошившейся разноцветной плитке под ногами, в гигантских ступенях, в навесах из крепкого полупрозрачного материала (легко угадывалась скорлупа драконьих яиц) — во всём этом чуялся Фиенни. Непостижимым образом Фиенни был даже в воздухе Пустыни — сухом и исполненном жара, несмотря на то, что стены Города создавали тень.

Альен шёл, слушая тишину. В ней — вековой и пыльной — отпечатывался каждый его шаг. Сердце колотилось гулко, с перебоями; кожу мгновенно покрыла испарина (причём он был не уверен, что дело только в жаре). Несколько раз Альен готов был поклясться, что видел призраков: бесцветные, без ветра колыхавшиеся складки чьей-то одежды, бесплотную белую руку, высунувшуюся из фонтана… Призрачный дракон-детёныш дремал, по-кошачьи свернувшись на солнце. Троица остроухих боуги, неведомо когда покинувших мир живых, отнюдь не казалась весёлой. Их явно занимают совсем не те фокусы и игры, к которым пристрастны Зелёная Шляпа, плут Бригхи и даже угрюмый Лорри, преданный тауриллиан…

Дом Фиенни Альен нашёл по запаху жасмина. Мелкие белые цветы благоухали тонко и остро, будто подтрунивая над испепеляющим жаром Пустыни. Жасмин, лаская веточками каменный фундамент, рос здесь вопреки всему — не менее роскошно, чем в садах Золотого Храма.

Любимый аромат леди Тоури, его матери, и его самого. И Фиенни. Кто теперь возведёт следствия к причинам?…

Зелёные занавеси на окнах, светлое уютное крыльцо… Зеркало Альена плавилось, как и мир вокруг. Он тщетно пытался осмыслить то, что происходит сейчас, как-то уместить это в сознании, — но мгновение было слишком огромно, оно затопило его целиком, так что на прошлое и будущее не осталось места.

Вот дверь.

Вот порог.

Он может войти. Он имеет право. Почему же рука немеет, не в силах подняться, и исходит тысячью иголок? Почему он мнётся, будто наказанный ребёнок у входа в кухню — ребёнок, оставленный без сладкого?…

И ведь точно: на несколько лет оставленный в сплошной горечи. Смешно.

Чуть погодя он услышал голос — негромкий, вполне живой и тот самый. Тот, что всегда успокаивал его, а потом одной сбившейся ноткой лишал покоя, вечно играя новыми гранями.