За тридевять земель (СИ) - Филиппова Екатерина. Страница 40

Бабушка неверяще потрогала колечко, ничего не нащупала, и задумчиво прокомментировала:

— А вот такого я ещё не видела. Да и никто не видел. Нужно будет твой текст законспектировать, и при следующей передаче кольца попробовать повторить. Хотя в следующую сотню лет вряд ли Хранители меняться будет, да и бред такой только у тебя сработать мог. Ну, моя кровь.

Всё ещё плохо соображающая Василиса вспомнила:

— Кстати, про кровь. Про наше родство мы ведь так и не договорили.

Бабушка затребовала свежего чая, заставила Василису съесть смесь каких-то мелко порезанных фруктов, и вернулась к старой теме:

— А люди вообще о своих корнях не помнят! Вот знала бы историю своего рода — и не было бы у тебя теперешних проблем.

Василиса не согласилась:

— Какие же это проблемы? Это — приключение!

— Вот-вот, и я — о том же. Из всех поколений нашего семейства такое отношение к жизни только у меня, у тебя, и у тётки твоей двоюродной, внучки моей, как это правильно сказать — у пра-тётки? Да у батюшки моего, от которого мы все дар унаследовали.

— А батюшка у нас кто?

— А батюшка у меня — муромский купец, на Всемирную выставку приехал, там у него в Париже с матушкой роман и случился. От которого мы с моей сестрицей-близняшкой и родились. Через три года купец тот решил ещё раз в Париже развеяться, матушку отыскал, и сестрицу мою, Аглаю, с собой и забрал. А я с мамой осталась.

Василиса задумчиво сказала:

— Вроде была какая-то Аглая, у мамы даже фотография осталась: там прабабушка в косынке, кожанке и с винтовкой.

Бабушка сухо прокомментировала:

— Ну, если дара нет, то только и остаётся с винтовкой бегать. Хорошо хоть, родить успела пред тем, как сгинуть.

Напряжённо размышляющая Василиса вдруг вздрогнула и потрясённо спросила:

— Получается, что мама и Ким — сёстры? Вот почему она мне такой знакомой показалась!

— Ну, настолько дальние, что это и родством может считаться с трудом. А так — у мужчин часто все жёны похожи друг на друга, любят они шило на мыло менять. Ты только не вздумай отцу рассказывать, а то расстроится, от-то думает, что кардинально жизнь поменял.

Переварив новость и запив её двумя чашками чая, Василиса попросила:

— А расскажи, как ты сюда попала. Ну, и в сказку.

Бабушка легкомысленно хихикнула:

— А как мы все в разные авантюры попадаем? Влюбилась. Вышла замуж. Муж был наподобие твоего Макса, так что это тоже — фамильное. Помотались по миру, осели здесь, во французской колониальной администрации. Потом война — без него, конечно же, её не проиграли бы так успешно. Вот под Дьен Бьен Фу он и погиб. А я здесь прижилась, один сын на вьетнамке женился, дочка туда же… А младший в Россию уехал учиться, под местным именем, и жену там нашёл.

— А в сказку как?

— По наследству. У мамы способности были, гадала она хорошо. А отец, как я сейчас понимаю, у себя на севере в местные сказки ходил как к соседям, торговлю вёл, на этом и поднялся так, чтобы по Парижам ездить. Хочешь, я его фотографию покажу?

Василиса была уверена, что бабушка достанет плюшевый альбом, и ошибалась — был вытащен планшет и предъявлены слегка пожелтевшие оцифрованные фотографии: два похожие друг на друга бородатые мужика во фривольных городских костюмах на фоне солидной рубленой избы, они же — в деревенском и с удочками. Бабушка ткнула пальцем в правого:

— Прошу любить и жаловать — батюшка мой, Михаил Григорьевич Урманов.

— Урманов?

— А что не так с фамилией?

— Так Гриша — тоже Урманов, и из тех же краёв.

— Твой Гриша? Который тебя из воды вытаскивал?

— Да, и по моему сну он же прогуливался. И сколько говорить, никакой он не мой, у них с Ингой скоро свадьба.

Бабушка порылась в каких-то записях, и удовлетворённо кивнула:

— Так оно и есть, он от отцова младшего брата род ведёт. Поэтому и в сны твои заходить может. Наверное, правильно, что не твой — хороший парень, но семья, хоть и из наших, но совсем простая, к тому же — затворники, от дел совсем отошли, закрылись там у себя на севере, и ни с кем не общаются. Ну, хоть сына в город отправили, и то достижение.

Василиса возмущённо фыркнула, начала перелистывать фотографии, и на очередной вдруг увидела себя: она сидела на скамейке в парке рядом с очень красивой и невероятно молодо выглядевшей бабушкой, которую портила только идиотская шляпка с пёрышком, и облизывала мороженое. Бабушка, занявшаяся разливанием чая, обернулась на удивлённый возглас, вгляделась в картинку, ностальгически улыбнулась и объяснила:

— Это я к сыну в Москву ездила. Мы здесь с внучкой. Надо же, как вы похожи.

— Сколько же ей сейчас лет? Под восемьдесят? Она… жива?

— А что ей сделается? Василисой трудится. Вы ведь встречались — это она в детстве, Василиса Прекрасная и Премудрая, твоя двоюродная пра-тётушка.

Глава 15. Новые приключения

Информация о родстве со сказочной правительницей наконец-то исчерпала способности Василисы к невозмутимому восприятию чудес. Сказка, последние пять дней постепенно влезавшая в её жизнь, громоздившая одно чудо на другом и потихоньку, шаг за шагом меняющая представление о реальности, внезапно обрушилась всей своей невероятностью и, как накинутая на голову пуховая перина, отсекла привычный мир. Исчезли краски, звуки и мысли, и перед глазами, как на зависшем компьютере — нажимай клавиши, не нажимай — застыла огромная надпись: Василиса Премудрая — моя тётка.

Бабушка, взглянув на застывшую внучку и заметив её пустой взгляд, понимающе кивнула, достала из шкафчика пузатую бутылку, налила полную столовую ложку, поднесла её ко рту девушки и скомандовала тоном, не допускающим возражений:

— Ну-ка, нос зажала, лекарство выпила!

Девушка послушно проглотила жидкость, которая обожгла горло и заставила закашляться. Вытерев выступившие слёзы, она спросила:

— Что это было? Какая гадость!

Мари засмеялась:

— Господи, какая неиспорченность! Коньяк это, деточка, при этом один из лучших.

Василиса залпом выпила остывший чай, ещё раз откашлялась и возмутилась:

— Ты ведь сказала, что это лекарство.

— А коньяк и есть лучшее лекарство в мире, я только им и лечусь. И тебе помогло — вон как быстро в себя пришла. Ты что, совсем не пьёшь?

— Почему же, бокал вина могу выпить, или шампанского.

— Ну, хоть что-то. А то я уже испугалась, что ты из этих…

— Из каких?

— Которые себе идею придумывают, а потом живут у неё в плену, шаг вправо — шаг влево… Ладно, это их проблемы, а у нас — свои. Раз до тебя наконец-то дошло, что это не просто приключение на выходных, и жизнь уже никогда не будет прежней, не буду тебя новыми сведениями нагружать, пусть старые улягутся. Лучше ты мне расскажи что-нибудь интересное.

— Например?

— Например, о загадочном господине, которому твой безбашенный папаша мои монеты доверил. Со всеми подробностями: рост, вес, масть, глаза, уши там… Что говорил, как смотрел.

По мере Василисиного рассказа бабушка на глазах мрачнела. А когда услышала, что новый отцов приятель собирался её сюда везти, разволновалась и развила бурную деятельность: в предбанник была созвана толпа подростков, которые были отправлены патрулировать окрестности, а взрослые мужчины, по комплекции от подростков не отличающиеся, нашли массу дел на улице, в основном — недалеко от ограды.

Василиса, не очень понимая причины переполоха, молча наблюдала за суетой. Когда бабушка вновь уселась в своё кресло и начала нервно, раскачиваться, она всё-таки отважилась спросить:

— Конечно, тип неприятный. А паника-то такая из-за чего?

— Не доходит? Он как папаше представился?

— Оззи. Это потому, что он фанатом Осборна был.

— Да, наглости ему не занимать. Оззи — какие ассоциации вызывает, если от этого певца отвлечься?

— Ну, не знаю. Если от английского, то, наверное, кости. Больше ничего в голову не приходит.

Бабушка кивнула, глядя с насмешкой и ожиданием. Василиса покрутила слово и так, и эдак, но ничего придумать не смогла, и жалобно захлопала глазами, ожидая подсказки, но вместо неё получила сразу ответ: