За тридевять земель (СИ) - Филиппова Екатерина. Страница 49

— Да какая муха её укусила?

— Сказала, что и так всю жизнь на хуторе проторчала дырсой кверху, и видеть больше такую жизнь не хочет.

— Какой хутор? Она ведь из Риги, и мама — какой-то начальник в мэрии. А дырса — это что? Хотя по смыслу — догадываюсь.

— Вот и я о том же. Зачем врать-то было?

— Слушай, ну, её можно понять: мы все такие городские и крутые, и тут крестьянка-хуторянка…

— Особенно я — городской и крутой.

— Гриш, все мы пытаемся выглядеть не теми, кто есть. Поговори с ней, Инга ведь тебя любит…

Григорий тоскливо вздохнул:

— Поговорю, куда я денусь. А вот как обратно возвращаться?

— А какие проблемы? Так же, как сюда.

— Вот только я с пьяных глаз срок возвращения пропустил, так что монетка твоя — тю-тю. А если даже как-то домой и вернусь — то в Москву всё равно к пяти не попаду, там только лёту больше двух часов, да четыре — до Мурманска добираться, и билетов не достать. Это когда я психанул и домой рванул — повезло: кто-то билет сдал.

— А что в пять будет?

— Экзамен. Сама понимаешь, я ведь на бюджете, а там в затылок дышат…

Василиса повеселела:

— Какая ерунда! Сейчас всё организуем. Я тебе не успела рассказать, но с нашей последней встречи я, как говорят геймеры, что-то там себе прокачала и теперь многое могу. Хоть рассчитаюсь с тобой за спасение из пучины и участи хуже, чем смерть…

Она встала, потянув Гришу за собой, и скомандовала:

— Так, у тебя пять, хорошо, десять минут на душ и приведение себя в пристойный вид, и рванём.

— А Хранительница — это кто?

— Хранительница — это я. Давай, ускоряйся, я по дороге тебе всё расскажу. И имей в виду — вода в душе только холодная.

Гриша притворно застонал:

— Что-то одно я бы пережил: или тебя-Хранительницу или холодную воду. Но чтобы всё вместе…

Увернувшись от запущенной в него подушечки, он засмеялся, и только на пороге, полуобернувшись, посмотрел на Василису тоскливо и обречённо.

Глава 18. Дневные разговоры

За стеной зашумела вода и одновременно раздался абсолютно поросячий взвизг. Василиса одобрительно кивнула и, пробормотав, что холодная водочка сейчас — самое оно, чтобы взбодриться, критически оглядела комнату, с сожалением — так и не использованную кровать, и постучала кулаком в дверцу:

— Время вышло! Вытираемся, одеваемся — и на выход.

Вид вышедшего Гриши её не порадовал: был он несчастный, сине-зелёный, с красными глазами, и трясся мелкой дрожью. Так что вместо немедленного отправления пришлось выгнать его на солнышко, выдав расчёску, и жестоко отказав в дополнительной порции пива.

В приоткрытую дверь заглянула хозяйка, и неуверенно спросила:

— Можно? У вас кто-так так страшно визжал, я подумала — не случилось ли что…

Василиса смутилась:

— Вы уж нас извините за шум — у меня друзья ночевали, вот один из них холодный душ и принял.

— Да я понимаю, после хорошей гулянки ледяной душ — первое дело, нужно было и второго взбодрить. А вы можете и тёпленькой сполоснуться — там возле крана переключатель синенький, он со скважины на бак переключает, который на крыше. Дни-то жаркие стоят, там вода с вчера ещё не остыла, да за утро ещё подогрелась.

Василиса начала неудержимо хихикать, хозяйка с недоумением на неё посмотрела, а потом сообразила:

— Это я виновата, нужно было вчера объяснить…

Успокоив расстроенную женщину, девушка с удовольствием смыла с кожи соль тёпленькой водичкой, и даже ухитрилась промыть волосы. Перегнувшись через подоконник, она вытащила из руки задремавшего Гриши свою расчёску и завязала высокий хвост, попутно подсчитывая, сколько раз ей уже приходилось ходить в этом мире с мокрой головой. Получалось, что каждый день. Пожав плечами — ну, вот такая сказка, Василиса прихватила рюкзак и сэкономленное пиво, и отправилась будить Гришу.

Лицо у него слегка порозовело, и опять стало обиженным и красивым.

Василиса немного полюбовалась, впервые заметив и резко очерченные губы, и длинные, совсем девчачьи ресницы, повела взгляд вниз, потом строго приказала себе прекратить эту порнографию, и почти сразу послушалась. Григорий, видимо, почувствовал взгляд, открыл глаза, посмотрел на девушку как обычно — спокойно и ласково — и забеспокоился:

— Ты с ума сошла — такой холодной водой мыться, да ещё и с мокрыми волосами бегать.

— Ты ещё скажи «шапку надень». А мылась я тёплой, там, оказывается, рычажок был. Не смотри на меня так — я, честно, не знала, мне хозяйка только сейчас показала, когда на твой визг прибежала. И волосы у меня быстро сохнут.

Демонстративно взмахнув хвостом и поморщившись, когда он с влажным плюхом хлестнул её по спине, девушка поставила возле Гриши баклажки и предложила:

— Ну, идём прямо сейчас?

Григорий сгрёб вожделенный напиток и, пытаясь встать с занятыми руками, согласился:

— Идём. А куда?

Василиса задумалась, потом начала истерически хохотать, отступила на шаг назад, споткнулась, и свалилась чуть ли на колени к Грише. Он ловко перехватил девушку в полёте, усадил рядом и, дождавшись, когда она немного успокоится, спокойно поинтересовался:

— И что я смешного сказал?

— Это не ты — смешного, это я только сейчас сообразила, что не знаю, куда идти. Отправились бы сейчас в никуда.

Гриша почесал затылок:

— Да, проблема. Я так понимаю, что ты можешь переноситься только туда, где уже была?

Василиса неуверенно кивнула:

— Вроде бы, да. Хотя в Лисс я как-то попала, просто по названию. Правда, в детстве я чуть ли каждую здешнюю улочку знала и описать могла, пожалуй, лучше, чем переулки по дороге в школу. Наверное, нужно или побывать там, или видеть. Ну, ты понимаешь…

— Понимаю. Единственное, что придумывается — я тебе нашу деревню опишу.

— Так нам не в твоё Крёкшино нужно, а в то место, откуда ты сюда попал.

Гриша замялся, и начал невнятно объяснять, что на сказочной стороне — тоже вроде бы как их деревня, родственники живут, и народ время от времени туда-сюда ходит, но редко — только когда у лешего настроение хорошее.

Василиса, отстранившись от Гриши, сухо спросила:

— И ты ходил? Туда-сюда?

— Ну, да.

— И никому не рассказал?

— Так как-то у нас не принято о таком рассказывать.

— Понятно. И после этого ты Ингу обвиняешь, что она тебе про хутор не рассказала? А ты нам — не слова, даже когда мы в этот сказочный тур отправились.

Гриша сделал наивное лицо:

— Так меня никто не спрашивал.

Но Василиса отступать не собиралась:

— Ты мне тут Чука с Геком не изображай — «нас не спросят — мы не скажем». Не ты ли несколько раз декларировал по поводу «правды, всей правды и ничего, кроме правды»?

Ответ заставил девушку пожалеть, что она вообще затеяла этот разговор:

— Есть разница между сохранением чужих тайн и откровенным враньём. Да, я с детства ходил в Тридесятое царство, и с Галем знаком лет с десяти, когда они с отцом к нам приплыли ещё на старой шхуне, «Морском коньке». А теперь он сам из нашего мира контрабанду возит. Тебе-Хранительнице я это могу рассказать, а остальным — нет. И за Ингу не переживай, разберёмся.

Помолчав, Григорий добавил:

— У тебя теперь ведь тоже секреты есть, о которых всяким разным знать не положено. Вот я о них и не спрашиваю. И о Максе не спрашиваю.

Василиса пожала плечами:

— Да секретов особых нет. Приключений за последние два дня набралось — на полжизни бы хватило. А с Максом мы поговорили, и, вроде бы, договорились. Он, когда тонул, любовь всей своей жизни встретил, и теперь русалом трудится, а девушка у него нервная и с буйной фантазией, вот и устроила. Так что теперь могу спокойно плавать — хоть в море, хоть в бассейне. Достаточно информации?

— А приключения?

— Хм, приключения разнообразные. Иван-царевич и племянник Кощея внезапно захотели на мне жениться. Девушка Ренара меня отравила, чем-то там от чёрного лотоса…