Старая эльфийская сказка (СИ) - Фрес Константин. Страница 15
В указанной ей любезными подсказчикам оружейной лавке торговец с поклоном показал ей лучший товар, но всем она оставалась недовольна.
Всяк она опробовала (к немалому удивлению торговца, хрупкая Эльфийка в одеждах изнеженной богатой госпожи обладала крепким тренированными руками), и не нашла ни одного, достойного, по ее мнению, ее обожаемого Терновника.
— А этот? — сказала она, увидев еще один лук.
В отличие от прочих, его торговец не выставил напоказ, а, напротив, спрятал.
Лук был сделан из белого-белого дерева, славившегося своей крепостью и упругостью. Тонкие желтоватые разводы, подобно причудливым узорам, оплетали его, и выкованные самым искусным мастером стальные наконечники,блестящие, как звезды, украшали его.
— Почему ты не дал его мне? Он прекрасен, как оленьи рога! Я хочу его.
Торговец почтительно поклонился, прижимая руки к груди:
— Сожалею, прекрасная госпожа, но я не могу продать его тебе. Он сделан на заказ, по руке и по вкусу господина Короля.
В любой другой день Гурка, наверное, спасовала бы и отступила. Но в этот раз в нее словно бес вселился, или орк какой укусил. Сурово сдвинула она тонкие бровки на переносице и строптиво топнула ножкой:
— Я хочу именно этот лук! Что ты за торговец, раз отказываешь покупателю? Если он заказан кем-то еще, сделай такой же!
Шутка ли дело — сделай! Легко сказать...
Торговец приседал от страха.
С одной стороны Король, с другой стороны нелюдимый Ночной Терновник. Кто знает, от кого достанется больше, от рассерженного Короля, не получившего свой заказ, или от Терновника, подруга которого вдруг раскапизничалась?
Поразмыслив немного, торговец все-таки решил, что опаснее ссориться с Королем. Что Терновник? Говорят, он и стрелять-то не умеет.
И торговец отказал Гурке.
От обиды у нее из глаз слезы хлынули градом и губка затряслась. Она сердито топнула ножкой, чем ввергла торговца в панику, а зашедшего покупателя насмешила чуть не до колик.
— Да у тебя сердце каменное, негодяй, — весело произнес Эльф (а пришедший был точно Эльф), утирая глаза тонким батистовым платком. — Как можно отказывать такой прекрасной даме, которая так горячо просит?! Да будь заказчиком хоть сам Бог Северной Звезды, я не смог бы отказать ей!
Торговец мигом повеселел. Он учтиво поклонился прибывшему, затем с не меньшим почтением Гурке, и со всех ног бросился исполнять ее просьбу.
— Утешьтесь, дитя мое, — весело произнес Эльф, предлагая зареванной Гурке свой платок. — Думаю, Король не сможет заплатить цену большую, чем ваши слезы!
Эльф, вступившийся за Гурку, был из племени Зеленых эльфов из тех, чьи тела отличались тяжеловесностью и украшались самой природой рисунками лапчатых листьев. У него была светлая кожа, веселые прозрачно-голубые глаза и каштановые темные волосы, как кора дерева. Одет он был в серую, ладно на нем сидящую простую куртку.
— Кто ты, дитя мое? — спросил Эльф, когда Гурка вытерла мокрые глаза и вернула ему его платок. — Я раньше не видел тебя здесь. Ты недавно в Городе?
— Госпожа — подруга Ночного Терновника, — встрял торговец, услужливо подав Гурке выторгованный ее слезами лук. Эльф с удивлением и интересом оглядел ее.
— Того самого Ночного Терновника?— переспросил он. Торговец с жаром закивал. — Так ты ему покупаешь этот лук?
Гурка лишь кивнула, склонив низко голову.
— Ты так любишь его? — спросил Король. — Лук и в самом деле очень хорош. Выбрать такую прекрасную вещь может лишь тот, кто хочет вместе с подарком отдать и часть сердца своего.
— Я люблю его ровно как и себя, — тихо ответила Гурка.
— Так сильно?
— Еще больше! Я люблю его, как любит цветок своего верного друга-мотылька, я люблю его, как любит утренний луч водную чистую гладь, которая отразит его и родит радугу.
— А как зовут тебя, милое дитя? — продолжал допытываться незнакомец. Это раздосадовало Гурку; она никак не рассчитывала на случайное знакомство, и настойчивость незнакомого мужчины ее раздражала.
Меж тем незнакомец вел себя так, как тот, кто привык ко всеобщему послушанию и вниманию. Он не оставлял своей цели разузнать имя Гурки, которое, было ясно, ему интересно не столько из-за красоты ее, сколько из-за любопытства и многих сплетен и слухов, которые гуляли по городу. Ведь о Ночном Терновнике знали много, а о той, ради которой он вел такую суровую жизнь, ничего.
Это немного обидело Гурку и уязвило ее самолюбие.
Незнакомец был хорош собою, и отчего бы ему было не увлечься ею? У Эльфов это часто случается. Чувства вспыхивают в их сердцах мгновенно и внезапно, заставляя писать стихи и петь сонеты своим возлюбленным.
Однако, это был не тот случай.
В веселых глазах незнакомца Гурка не увидела и следа от того восхищения, которое обычно замечала в глазах молоденьких юношей.
И она решила немного отомстить ему. Комариный укус, детская обида!
— Я не скажу тебе своего имени, господин, — дерзко ответила она, снова вызывая у него улыбку. — У моего Ночного Терновника прекрасные синие глаза, как ночное бархатное небо. А если он начнет ревновать, они потемнеют, и их цвет станет не такой красивый. Нет, не будем знакомиться и вызывать его ревность!
Тут торговец вовсе струхнул и чуть ли не сел на пол, чтобы его не так видно было из-под прилавка, если господин начнет метать громы и молнии.
Однако, против ожиданий, Эльф не рассердился.
Когда Гурка, забрав свою покупку, ушла, гордо задрав остренький подбородок, он расхохотался так, что у входа деревья вздрогнули.
Торговец, ободренный его смехом, вылез из-под прилавка, и позволил себе хихикнуть пару раз, поддерживая развеселившегося Эльфа.
— Она не знает вашу милость, — сказал торговец, провожая взглядом Гурку. Король (а это был именно он) согласно кивнул и усмехнулся снова.
Давно так смело не дерзили ему!
И давно так метко и коварно не кусали...
Что Король?
О Короле можно было сказать только хорошее.
Это был славный воин, смелый и сильный, добрый и справедливый монарх и верный супруг. У него была его прекрасная королева и Вольный Город, а так же весь нескончаемый лес от этого края и дальше, до владений Ночных Эльфов.
Этого было достаточно, чтобы жить в довольстве и думать, что имеешь все, ну, или почти все, что только возможно.
Однако, все же кое-чего у Короля не было.
Юности не было у Короля, тонкой и нежной, горячей юности.
Сколько ему было лет? Достаточно для того, чтобы пыл молодости был вытеснен из его груди неподвижностью мудрости и всепонимания.
Он любил, но его любовь была как спокойное течение реки в тени леса.
И потому Гуркина речь, полная нежности и пыла, произвела на него впечатление.
Не ее красота — что красота! Видел он Эльфиек и прекраснее Гурки, — и не ее наряды. Короля не удивить украшениями.
Но ее весенняя, нежная, чистая и простая, как проснувшийся ландыш, юность привлекла его, и ему вдруг нестерпимо захотелось отпить глоток из этой весенней хмельной чаши.
Вот ведь горе-то какое!
Возможно, окажись Гурка более тщеславной или более легкомысленной, то вся история закончилась бы, так и не успев начаться. Если бы Король сорвал бы с ее губ этот запретный поцелуй, возможно, эта победа удовлетворила бы его, и он отступил бы.
Но Гурка оказалась вовсе не так наивна, как полагал король, и в сердце ее порхало меньше бабочек-однодневок, из тех, что рождаются каждое утро, и умирают вечером, уснув, унося с собою память о своих маленьких грехах.
Почуяв опасность, даже не угрозу ее жизни, нет, а всего лишь дуновение ветра, потревожившего гладь спокойной воды, она перестала ходить близ чертогов Правящих. Напрасно Король поджидал ее у приветливо распахнутых дверей лавочек, торгующих такими завлекательными для юных девушек товарами. Она не появлялась.
И в тенистых садах Эльфийских Холмов ее тоже не было. Она как сквозь землю провалилась.
Признаться, Король был обескуражен этим странным обстоятельством.