Крепость Луны (СИ) - Чайка Алексей. Страница 45

— О, Небеса! — закричал я и остановился в каком-то исступлении. Мне требовалось время, чтобы прийти в себя.

«Так вот о каких тварях говорила Уральта! Неужели жизнь столь неразборчива и жестока, что может обитать и в таких мерзких существах?!»

Но назад не пойдёшь, это я понимал со всей горькой полнотой. Путь к отступлению закрыт, да и не по-мужски это. Надо идти только вперёд, более того, идти с гордо поднятой головой, словно ты идёшь по своей доброй воле, сделав единственно правильный выбор, даже если выбора этого не было.

Я двинулся дальше, справившись со своими страхами. Ноги держали крепко, а пальцы железной хваткой вцепились в рукоять меча.

«Я могу сражаться, хотя твари так бояться света, что до меня им никакого дела нет».

Так я думал. Так глубоко ошибался!

Я брёл уже полчаса. Местами ходы так сужались, что приходилось боком протискиваться меж стен из липкой грязи, вымазывая живот и спину, а бывало, и лицо. Где-то наоборот ширина оказывалась невероятно большой, а высота такой, что я ложился и полз, втягивая спёртый воздух, потом разворачивался, чтобы достать оставленную позади сумку.

Однажды я увидел рядом с собой скелет какого-то несчастного животного. Как оно сюда попало? Неужели его убили и растащили по кусочкам эти сороконожки? Мне вновь стало дурно, а тяжёлый мёртвый воздух подземелья только усугублял это тревожное, удушающее состояние. Птаха зависла под потолком, трепеща полупрозрачными крылышками, чтобы дождаться меня.

И вот, в роковой час, в одном из бесчисленных, но коротких и глухих ответвлений заурчала и захлюпала жижа. Я снова остановился и прислушался. Птичка беспокойно застрекотала, словно призывая меня спешить, и унеслась далеко вперёд. Я помчался за ней.

Отовсюду сочившаяся вода, торчащие слизкие корни мешали бежать. Сапоги вязли, отчаянно желая сползти с ног. Я воззвал к Небесам и собрал все силы, которые ещё не успели растратиться за длительный и тяжёлый путь, и насколько мог ускорил шаг.

Странные страшные звуки повторились, эхом прошлись по узким проходам. Мне показалось, что я услышал движение позади себя, и обернулся. Свободная рука тут же полыхнула волшебным не жгучим пламенем, которое коснулось сырого потолка.

Нечто похожее на гигантского крота, размером с полугодовалого поросёнка, с вытянутым рылом, оканчивающимся сверху и снизу торчащими беломраморными клыками, плюхнулось в грязь и скрылось в ней. Проклятая жижа и тварь стали единым существом. Теперь оно казалось всего лишь серым камнем.

Я стоял, в груди что-то — неужели сердце? — тяжело ухало. Тварь лежала неподвижно, словно её нет. Я двинулся дальше, не решаясь тушить огонь, постоянно оглядываясь и судорожно вслушиваясь в бульканье жижи под моими ногами. Тварь не двигалась.

«Померещилось?» — мелькнула спасительная мысль.

Но она тут же была опровергнута пронзительным визгом, от которого у человека подкашиваются колени и теряется последняя надежда и самообладание. Тварь, прыгая подобно моржу и расплёскивая жижу по стенам, за несколько секунд добралась до меня и вновь залегла в считанных метрах. От этого манёвра меня как будто схватил паралич. Я стоял лицом к твари, глядел на горбатую спину тёмно-серого цвета, на чёрные злобные глазки и слышал позади себя стрекот пташки. Что я мог сделать? Только нападать.

Тяжёлым мечом я рассек воздух. Тварь завизжала, подпрыгнула, окатив меня жижей, и снова легла, медленно двигая задом, словно готовилась к прыжку.

«Нельзя отступать! — кричала здравая мысль. — Эта мразь нападает только со спины, если сама прячется».

Резким движением я воткнул меч в грязь, потушил огонь и создал между ладоней подобное молнии лезвие, которое, сорвавшись с пальцев, со свистом рассекло проход и унеслось вдаль. Короткий визг оглушил меня. Вспыхнувшим пламенем я помог себе увидеть рассечённый надвое труп мерзкого существа. Его сильные, но обречённые на разложение мышцы мелко вздрагивали.

Постояв с минуту и даже не пытаясь понять всех одолевавших чувств, я вырвал меч из грязи, развернулся и поплёлся к пташке. Пару раз я оглянулся, но мой приговор уже не мог быть отменён. Какой бы живучей эта тварь ни была, до птицы Феникс ей далеко.

Внезапно накатила жуткая усталость. Ноги едва слушались, будто грязь с каждым шагом становилась всё гуще. Я облокотился о стену, и это едва не стоило мне жизни.

Насекомые, которые изредка сняться нам в липких кошмарах и которые, наверное, обитают в аду, чтобы мучить грешников, создали в проходах своё царство, где гостям грозит опасность вне зависимости от того, какими размерами они обладают. Слизни, сороконожки, мокрицы здесь вырастают до невероятных размеров и пожирают всякого заплутавшего в лабиринте.

Итак, обессилев, я прислонился к стене, и в это мгновение на плечо упало нечто ужасное, многоногое, извивающееся. Оно сразу учуяло тепло плоти и вонзило в меня челюсти. Я коротко вскрикнул, сбил тварь рукой, но не удержался на ногах и упал. Адские создания тотчас кинулись на меня, мечтая об одном: утолить вечную жажду, на день или два унять вечно алчущее чрево.

Нельзя описать тот ужас, что охватил меня, ибо в тысячу раз отраднее были мертвецы Гробовщика, чем многоногие, слизкие жители подземных лабиринтов. Они вцепились во все открытые места моего тела: в пальцы, в щеки, пытались проткнуть жалами плотно сжатые веки, грызли уши.

Я зажёг пламя на обеих руках, и твари бросились врассыпную, но недалеко. Подобно вампирам, они уже не могли устоять, вкус плоти для них стал дороже жизни. Одержимее одержимых, ненасытнее ненасытных, они взлетели на стены и потолок, чтобы через секунду спрыгнуть оттуда и разорвать мою плоть, расчленить, растянуть по закоулкам горячими кусками.

Они набросились вновь. Опухшее от укусов лицо я погрузил в созданное мной пламя, окунул в него волосы, чтобы согнать тварей, но они поняли, что огонь этот холодный, а может, ничего не понимая, просто кидались, шелестя ножками по полушубку, взбираясь всё выше и выше.

Я схватил меч и просто побежал, неся на себе тех, кто уже впился и наслаждался сочащейся из моих ран кровью. Я слышал движение на стенах, я видел, что стены эти движутся, ибо каждый их выступ, каждое углубление и корешок покрывали полчища насекомых.

«О, Небо!»

Хлопнув в ладоши, я магической волной стряхнул тварей с себя и со стен. Вдруг впереди восстала из жижи сороконожка размером с дворового пса. Ничего не понимая, существуя отдельно от разума, я в одно мгновение создал лезвие и пустил его вдоль прохода. Но твари только срезало десяток левых лап. Передние клыки её защёлкали, и она побежала на меня.

Что я мог сделать? Я почувствовал удар в грудь и опрокинулся на спину. Сверху прыгнула гигантская сороконожка. Под её весом я застонал, а потом услышал тонкий писк. Это тварь, поднявшись на дыбы, заявляла остальным, что она претендует на первую порцию съестного.

Пальцы правой руки ощутили жжение от укусов и ледяной холод металла.

«Что это? А… меч».

Тварь посмотрела на меня чёрными алчными глазками. Ещё мгновение, и она вцепилась бы в шею. Я схватил меч, развернул его и в последний решающий миг вонзил в сороконожку. Тварь выпрямила конечности, задрожала, по её мерзкому телу прошли судороги, в её груди заклокотало, и она повисла на острие, поверженная.

Издав вопль отчаяния и надежды, я одним могучим рывком поднялся и завертел во тьме нанизанное тело. Скольких тварей я сбил, не знаю, но они отступили. Тогда я ударил о стену мечом. Тело сороконожки соскочило и плюхнулось в грязь. Секунда, и твари бросились на то, что недавно было их властелином.

Я зажёг пламя на левой руке, держа меч в правой, и побежал, обливаясь потом, чувствуя скатывающиеся по щекам слизь и кровь от укусов. Я бежал и бежал, не замечая, гонится за мной кто-то, или я оставлен в покое. Пташка летела впереди, целёхонькая и всё такая же прекрасная.

Вдруг ноги поскользнулись и сорвались в пропасть. Пташка нырнула вниз. Я попытался за что-то ухватиться, но лишь потушил пламя. Меч ударился о стену, срезав грунт, который твёрдыми мелкими камушками брызнул мне в лицо. Спиной я коснулся грязи и полетел вниз, скользя и ударяясь боками о выступы. Насекомые прыгали надо мной и подо мной, ломая хребты, но теперь я знал, что твари не опасны.