Крепость Луны (СИ) - Чайка Алексей. Страница 46

На одну минуту проход стал почти отвесным, и я летел, иногда цепляясь локтями за стены. Потом летающий фонарик обогнал меня и скрылся из виду. Я понял, что пташка освещает стремительно приближающийся крутой поворот и успел применить заклинание левитации, смягчил неизбежный удар. Поскользнувшись на сырой почве, я головой стукнулся о стенку прохода и покатился по пологому склону. Потолок удалялся, становился всё выше и выше, и вдруг я заметил, что воздух обрёл свежесть, а вокруг проступили очертания разбросанных всюду камней.

Тело страшно ныло и едва слушалось, но я нашёл силы вскочить и побежать навстречу горному простору.

«Неужели я на свободе?!» — мысленно воскликнул я, и счастье жизни захлестнуло меня такой огромной и всепоглощающей волной, что я едва не зарыдал.

Я остановился на склоне и понял, что надо мной висит холодная свежая ночь, переходящая в длинный томительный зимний рассвет. Бледная луна скрывалась за невысокой горой, в небе разливался мягкий свет, звёзды гасли, оставляя лишь скелеты созвездий.

Птаха села на ладонь, и я усыпил её и спрятал в сумке. Теперь надо было лечь где-нибудь самому, так как я чувствовал, что не сделаю и сотни шагов. Я увидел дерево, растущее у гигантского валуна, подошёл к нему, шатаясь как пьяный, стащил с себя полушубок, ставший в три раза тяжелее от налипшей грязи, лёг и накрылся его же краем. Сумку и меч я положил рядом, руки сунул под голову и тотчас же уснул глубочайшим сном.

* * *

Я проснулся от удара палкой. Не понимая, что происходит, я попытался подняться одним рывком, но напряжение ушедшей ночи отняли силы, и я вынужден был сначала стать на четвереньки, громкопротяжно покряхтеть, а уж потом принять вертикальное положение. Веки отяжелели, и глаза с трудом различили на фоне слепящего света высокую тонкую фигуру в длинной серой одежде.

— Чего разлёгся, сударь? День-деньской, негоже валяться, — сурово проговорила фигура прерывающимся, словно высохшим от времени голосом.

Покачнувшись, я уцепился за дерево.

— Да ты пьян, что свинья. И в грязи извалялся не хуже жабы, — с ехидством заметил незнакомец.

— Простите, — пробормотал я и только сейчас убедился, что передо мной не покойник, завёрнутый в саван, а старик с белоснежной лохматой бородой и такими же лохматыми бровями. Волосы, разумеется, были тоже поседевшими, но они почти все были спрятаны под капюшоном. В костлявой руке старик держал кривую, но выглаженную ладонями палку, на которую опирался при ходьбе.

— Простите, — повторил я, — но вы не имеете права оскорблять меня.

— Разве трезвый воспитанный человек не может ради науки начистить бока толстому пьяному поросёнку?

Пусть я с трудом стоял на ногах, но возмущению моему не было предела.

— Во-первых, я не поросёнок, во-вторых, я не пьян, в-третьих, я не толстый, а в-четвёртых, я сильно сомневаюсь, что вы можете хвастать своим воспитанием.

— Даже так? — проскрипел незнакомец равнодушно.

— Именно. За ваши слова я бы мог требовать удовлетворения, но, делая скидку на ваш преклонный возраст, считаю достаточным укоротить вашу бороду на пару дюймов.

В подтверждение серьёзности своих намерений я быстро нагнулся за лежащим у моих ног мечом, но меч в ту же секунду чудесным образом отскочил в сторону старца. Я посмотрел на незнакомца и прочёл в его глазах простую беззаботность, не имеющую ничего общего с насмешкой.

— Удовлетворение получишь от смешливой юной девы, но не от меня. Впрочем, насколько я могу судить по мечу подземных фей, удовлетворение ты уже получил.

— Ну, это уж всякие границы переходит! — вскричал я и сжал кулаки, готовый в любое мгновение применить какое-нибудь заклинание против заносчивого старикашки.

Но старец обезоружил меня самым простым манёвром: не спеша повернулся и пошёл прочь, а я стоял и смотрел ему в след. Пройдя шагов двадцать, старец вдруг остановился и обернулся.

— Идёшь или дерево будешь держать, чтобы не упало? — бросил он и продолжил свой неторопливый путь вдоль склона, сплошь усыпанного мелкими камнями.

Я подхватил сумку, подобрал меч и быстро нагнал старца. Вероятно, небольшая словесная перепалка предала мне сил и освежила после непродолжительного сна. Я шёл рядом, пытаясь заглянуть незнакомцу в лицо, но капюшон мешал этому. Много противоречивых чувств испытал я в следующие десять минут безмолвного похода. Заговорить не удавалось, все слова, которые толкались в голове, казались ущербными и не подходящими. Наконец я решился.

— Позвольте спросить ваше имя.

— Сначала вы назовите своё, — отрезал старец.

— Что ж, — мягко и с удивлением проговорил я, — если вы желаете… Меня зовут Николай Иванович Переяславский. Я сыщик, работаю…то есть работал в сыскном отделе в столице.

— Хм, — только и был ответ.

Я подождал минуту, оглядывая местность и занимая себя этим простым делом. Но старец молчал.

— Простите, вы не назвали себя.

— Разве? — недоверчиво спросил мой спутник.

— Так и есть.

— А мне кажется, назвал.

— Нет же.

— Быть может, вы прослушали? — подбросил догадку старец.

— Исключено. Впрочем, если вы не желаете называть своё имя, я могу высказать предположение, что вы — старец Авенир.

— Не дурно, — заметилспутник. В голосе его звучало нечто, похожее на похвалу.

— Что?! — невольно вырвался возглас. Я попал в точку!

— Если ты туг на одно ухо, перейди на другую сторону и впредь будьвнимателен. Полагаю, виной может быть сера или грязь, забившая ушные раковины.

— Да нет же, нет! — снова воскликнул я, но тут же заставил себя успокоиться. — Вы сказали, что вас зовут Авенир, а это значит, что вы тот самый великий старец, к которому я шёл за сведениями.

— Сведения ищут в библиотеке, мой дорогой, — едко заметил старец.

— Я шёл к вам за советом…

— Советы раздают направо и налево холёные мужи в накрахмаленных сорочках, с надушенными бакенбардами и с дымящимися трубками в зубах.

— Хорошо, — быстро согласился я, окрылённый встречей, — если вы всё отвергаете, то я пришёл к вам просто так, ценя ваш опыт и ваши знания.

— Вот уж не знал, что нуждаюсь в оценки моих знаний каким-то мальчуганом.

«О, Небо… Но меня предупреждал о характере Рыцарь ночи», — подумал я и выпалил:

— Велел кланяться Рыцарь Ночи.

— О, этот повеса всё такой же задира, болтун и пьяница?

Я был ошеломлён мнением старца о собственном ученике.

— Вы изволили сказать «задира»? Он храбр, как лев, и скромен, как весенний луч. Болтун? Он интереснейший рассказчик и к тому же честен. Пьяница? Его твёрдая натура едва ли позволит ему испить лишнюю чашу вина.

Старец тихонько засмеялся.

— Нет на свете людей, которые бы совмещали все описанные тобой качества, сударь мой. Ты сам ещё тот сказочник и тоже, видать, болтун, задира и пьяница.

— Мнение о людях — отражение наших собственных качеств, — не выдержал я.

— Однако, сударь… — старец несколько растерялся, а мне стало страшно, что разгневается. — За такие слова я должен был бы гнать тебя в три шеи, а меж тем, язык твой не даст мне скучать. И ты напрашиваешься ко мне в ученики?

— Вероятно…

— Вероятно?

— Полагаю, так…

— Полагаешь?

— Я не уверен…

— Если ты не уверен, что хочешь быть учеником, значит, ступай прочь! — Авенир махнул палкой в сторону одной из гор. — Убирайся с глаз моих!

Признаюсь, я струхнул.

— Нет, Авенир, постойте, послушайте. Мне нужна ваша помощь, но время не ждёт. Я не уверен, что могу стать вашим учеником только по этой причине.

— Что ж поделаешь, — вздохнул старец. — Ты просто выбираешь спешку, а не меня и мою помощь. Лети, пылай, греми дальше.

— Но мне нужна ваша помощь! Скажите, что я должен делать, и я буду это делать.

— Ох, юноша, почему же все с такой радостью накладывают на себя цепи? Почему сразу «должен»? Хочешь — делай, не хочешь — не делай. Твоя воля. Хочешь обрести знания — ступай за мной. А если тебе важнее галопом проскакать по Уралу — проваливай и не отвлекай меня от созерцания мирного жития.