Дорога длиною в жизнь - Людников Иван Ильич. Страница 30
Меткие выстрелы снайперов этой группы уложили немало фашистов от Немана до берегов Балтийского моря.
«Ходу, братцы, ходу!..»
У артиллеристов, как известно, свой «ход» — огнем и колесами, а результаты стрельбы во многом зависят от наводчика. И не случайно в действиях орудийного расчета наводчику отведена главная роль.
…Наводчик Николай Бакланов вторым снарядом на-крыл вражеский пулемет, и теперь наша пехота могла беспрепятственно форсировать Лучесу. Когда пушка Бакланова вывела из строя орудие немцев, прозвучала команда «На передки!», и лошади в упряжке выкатили пушку к реке. Там Бакланов начал дуэль с вражеским орудием и вышел победителем. А на западном берегу артиллерийскому расчету пришлось выдержать тяжкий бой: фашисты контратаковали танками. Ранило командира орудия сержанта Шабардина. Заменив сержанта, Бакланов никому не уступил место наводчика. Его пушка сожгла три танка.
Потом был бой у Западной Двины — на высотке, прикрывавшей шоссе. На шоссе показалась колонна гитлеровцев — из тех, что пытались вырваться из окружения. Впереди шли танки и самоходки, за ними автомашины. Бакланов хорошо замаскировал пушку, однако стреляла она прямой наводкой, и ее все же засекли. Но уже были подбиты два немецких танка, и на шоссе образовалась пробка. Неподвижные цели на виду — только успевай поражать! Опомнившись, фашисты открыли бешеный огонь, и вскоре весь расчет, кроме Бакланова, был выведен из строя. А пушка невредима, снаряды еще не израсходованы, сноровки и силенок Бакланову не занимать.
Вскоре к высотке подоспела наша батарея, и гитлеровцы стали сдаваться в плен. Вышли артиллеристы к шоссе, увидели, что там наворочено, и не поверили собственным глазам: неужто одно орудие с одним наводчиком учинило такой разгром?
— Почему — с одним наводчиком? — рассердился Бакланов. — Если за этот бой награждать будут, то всех — убитых и раненых. Или никого, или весь наш огневой интернационал пусть награждают!
В расчете помимо Шабардина и Бакланова был еще один русский — ящичный Елизаров, а заряжающий — украинец Шматченко, замковой — татарин Фатхулин, установщик — киргиз Хафизов.
Всех и наградили.
«Ходу, братцы, ходу!..»
…Мост через Лучесу захватили разведчики гвардии лейтенанта Алексея Щербакова.
Лейтенант знал, какое трудное и ответственное дело ему доверили, и отобрал в свою группу самых надежных солдат и сержантов из числа тех, кто близко знал Жору Григорьева. Во время февральского наступления под Витебском он повторил подвиг Александра Матросова. Портрет Героя Советского Союза Георгия Степановича Григорьева в траурной рамке висел в просторном блиндаже разведчиков. Здесь, у портрета погибшего товарища, и построил своих людей лейтенант Щербаков.
— Первым пойдет Мальцев. За ним я. Задачу знаете. Тройка Баева действует самостоятельно. На том берегу соберемся в условленном месте.
Чтобы захватить мост, надо сбить противника. За водным рубежом слева у фашистов пулеметная точка, справа — батарея. Тройка Баева справилась с немецкими пулеметчиками так, что они не пикнули, и лейтенант повел всю группу в тыл вражеской батареи.
Бой на огневых позициях немецких артиллеристов был коротким и беспощадным. Разведчики захватили шесть орудий, две автомашины с прицепами, груженные снарядами, два пулемета. А мост через Лучесу уже охраняли советские автоматчики. По нему началась переправа.
Там, на Лучесе, и решили разведчики лейтенанта Алексея Щербакова открыть счет мести за Жору Григорьева.
Слово не разошлось с делом — свой боевой счет они вели до самой победы. И до самой победы бережно пронесли фотографию. Григорьева, как бы утвердив этим право павшего героя на бессмертие.
…Если тебе, дорогой читатель, доведется побывать в Витебске, то на мосту через Западную Двину ты увидишь мраморную доску в честь почетного гражданина города, бывшего сапера 158-й дивизии 39-й армии, Федора Тимофеевича Блохина (Герой Советского Союза Блохин живет сейчас в Горьком).
Два моста в Витебске были взорваны, а третий оккупанты охраняли даже тогда, когда к центру города прорвались два наших батальона. Остатки фашистского гарнизона еще сопротивлялись, и мост нужен был им для отхода. Но под опоры вражеские подрывники уже заложили две тонны взрывчатки.
Уличные бои достигли высочайшего накала. У набережной над самым высоким зданием ветер развернул алое полотнище. Это коммунист сержант Милешкин дал знать, где находятся бойцы его отделения. Увидев стяг, старший сержант Блохин скомандовал своим саперам:
— За мной, братцы!
Саперы прорвались к мосту. Там пылал костер, зажженный подрывниками. Но Блохин заметил шнур, тянувшийся к опорам моста.
— На мост! Тушить пожар! — крикнул он своему помощнику Кузинову.
А сам кинулся в воду, подплыл к детонирующему шнуру и перерезал его. Пожар на мосту успели потушить. Дорога пехоте на другой берег была открыта.
Наступление продолжалось. Саперы Блохина торопили пехоту:
— Ходу, братцы, ходу!..
Завершая летнюю кампанию, 39-я по-прежнему воевала двумя корпусами, но 84-й, ушедший на 1-й Прибалтийский фронт, был заменен 113-м стрелковым корпусом генерал-майора Н. Н. Олешева.
Мы приближались к Восточной Пруссии, и противник заметно усиливал сопротивление.
По всему чувствовалось: победа не за горами. Но перед последними, решающими сражениями особенно нетерпимы были благодушие и беспечность. А потому мы не упускали случая лишний раз напомнить солдатам и офицерам: впереди граница, где Гитлер начал войну. Враг смертельно ранен и потому вдвойне опасен. Добить его надо любой ценой. Шире шаг, крепче удар! Этого требует от нас Родина.
После Витебской операции мы двигались на запад во втором эшелоне 3-го Белорусского фронта, и боевые действия начали уже в Литве.
Генерал-майор М. К. Пашковский, начальник тыла армии, растерянно доложил мне по телефону:
— Появился тут какой-то паренек. Фамилия его Людников. Называет себя вашим сыном.
— Как зовут?
— Толей…
Через час на мой командный пункт привезли старшего сына. Последний раз я видел семью два года назад. Толька здорово подрос за это время. Не по возрасту высокий, он в шестнадцать лет мог сойти за любого солдата из гвардейского комсомольского корпуса, что прибыл к нам под Витебском. Убедившись, что дома все в порядке (жена и младший сынишка, тринадцатилетний Валька, жили в то время в Тбилиси), я спросил Анатолия:
— Зачем, сынок, приехал?
— Воевать.
— Это тебе еще не положено по закону… Погостишь у меня несколько дней…
— Домой не поеду! — решительно сказал он. — И возраст тут ни при чем. Я знаю одного человека… Он в пятнадцать лет стал добровольцем шахтерского отряда. А почему его сыну в шестнадцать?..
— Ладно, дипломат… Сдаюсь. Пойдешь в полк… А пока ложись спать.
Толька притомился в дороге и быстро заснул. Глядел я на спящего сына и вспоминал свое детство, те «шестнадцать мальчишеских лет», когда мы уже были воинами, красногвардейцами, защитниками Октября.
Память возвращала меня к далекому прошлому…
Немного о былом
Мои родители называли друг друга ласково: Илюша да Пелагеюшка.
— Как, Илюша, эту зиму прожить?
— А так… Живы будем — не помрем, Пелагеюшка. Подамся на шахты и Ванюшку с собой возьму. Пора уж…
— Господи, что ты, Илюша, надумал! — всполошилась мать.
О шахтах мать не хочет и слышать. В Юзовке живет ее сестра, тетя Елена, с сыном. Летом тетка побывала у нас в гостях, рассказывала разные страсти о жизни шахтеров: кого задавило обвалом, кто погиб от взрыва газа…
Мама умоляет отца не ходить на шахты и меня с собой никуда не брать.
— Обойдется, Пелагеюшка, — утешает отец. — Не мы первые, не мы последние. Спи…
Утром отец повел меня к купцу Козлову.
В нашем хуторе Кривая Коса, что на берегу Азовского моря, Козлов торговал мануфактурой и галантереей, лесом и рыбацкой снастью, а больше всего — хлебом. От его хлебных складов укатанная дорога вела к берегу. С подвод грузчики брали «на попа» уже развязанные пятипудовые мешки и по мостику несли к баржам, ссыпали зерно в трюмы. Все лето отец работал грузчиком на пристани, а заработков хватило только, чтобы вернуть Козлову прошлогодние долги. Когда сезонная работа на пристани кончилась и подошла зима, нужда снова погнала отца к купцу просить в долг продуктов.