Как взрослые (СИ) - Сомина Ульяна. Страница 28

Ложь. Слишком много лжи вокруг. Снисходительные улыбки, лукавые взгляды, шепот за спиной, лица на билбордах, пустые обещания… Слова, слова, слова… Иногда кажется, что слова — предвестники лжи. Сказал же кто-то из великих: «Мысль изреченная есть ложь».

Я медленно убрала его ладонь со своего плеча, рука обессилено повисла вдоль туловища. Костя понимающе кивнул. Но я шумно выдохнула, поднесла ладонь к его лицу, нежно провела по щеке. Он застыл как изваяние, еще не понимая моих намерений.

— Слишком много лжи… устала, — несвязно произнесла и принялась осыпать поцелуями его лицо. Как той ночью…

Костя перехватил инициативу и, простонав, обрушился на мои губы, совсем забыв про помаду. Кого волновали такие мелочи?

Нырять в человека всегда глубоко, тонуть — болезненно. Но нет ничего лучше, чем вместе уходить под воду, не задумываясь о последствиях.

Мы стояли во дворе какой-то многоэтажки, за стенами которой бурлила жизнь. Чудно переплетались человеческие судьбы живших под одной крышей, и мы стояли на стыке соседних миров — пришельцы, чужестранцы. И целовались так отчаянно, болезненно…

Внутри, несмотря на все сказанные слова (заведомо лживые), как в лампе накаливания, сердце нагревалось до высокой температуры, готовое или взорваться от напряжения в груди, или остановиться.

Ну давай, Рита, расскажи, что ничего не происходит — и поцелуи пресненькие, и Костя для тебя просто хороший парень…

Глава 14. Поговори со мной

Кирилл, 17 лет (отрывки из дневника)

Давно не писал. Не хотелось. С возрастом понял, что отступать нельзя никогда. Даже если под тобой взрываются мосты и горит асфальт, есть один крошечный шанс все исправить. Изменить…

Наступит день, когда и у меня получится…

Вот и выпускной класс закончился, впереди — очередной крутой вираж. Костя готовится к вступительным экзаменам, его не пугают никакие виражи. Он уверенно шагает, глядя прямо вперед, и планирует следующий шаг с особой тщательностью. Я же теряюсь. Планирование не для меня. Как можно просчитать жизнь, прийти к единому знаменателю, если я не знаю, что будет завтра. Может… уже ничего.

В детстве, когда я думал о смерти, то плакал. Боялся как раз того, что больше не будет всего этого: какао с пенкой, маминых объятий, бурчания брата, строгого взгляда отца, ласковых солнечных лучей, ожидания нового дня…

Я очень люблю жизнь, наверное, гораздо больше, чем она меня. Но сейчас меня посетила мысль, что смерть вовсе не страшна. Пусть меня не будет, но жизнь, по сути, вечна. И солнце будет все так же светить, и новый день — такой долгожданный — все равно наступит для кого-то.

Недавно смотрели с Ритой слезливую мелодраму с грустным концом. Главная героиня умерла от неизлечимой болезни, но перед этим успела встретить любовь всей своей жизни — красавчика и звезду школы. В общем, ничего нового. И пока я прижимал к себе плачущую Ритку, утешая, подумал о том, что все не так уж плохо. Смерть и жизнь — переменные категории. Сегодня я есть, завтра меня нет.

Важно оставить после себя след. Не хочу уйти невидимкой.

Костя

Мне хотелось распахнуть глаза и резко выдохнуть. Закончить этот дурацкий сон. Давно мне не снился брат.

Я стоял на платформе метро и провожал взглядом забитые вагоны. Посматривал на часы, словно ждал кого-то.

— Привет! — раздался из громкоговорителя голос брата.

На платформе я остался один, люди куда-то исчезли.

— Ты можешь опоздать, если будешь так торопиться, Костя. — Передо мной возник брат, такой же, каким я его видел накануне аварии.

— Если спешить, никогда не опоздаешь, — высказал я очевидные для себя вещи.

— Не-е-ет, — покачал головой. — Ты же умный, гораздо умнее меня. Почему тогда мыслишь так плоско? Опоздание не измеряется часовой стрелкой. Шагай медленно, но уверенно в нужном направлении. Не можешь идти — ползи, только продолжай движение. Не сдавайся, не сворачивай.

— Что-то вроде совета с того света? — сыронизировал я, совершенно не понимая, что имел в виду брат.

— Ты ничего не понял. Ладно… — Он спрыгнул с платформы и пошел прямо по рельсам.

— Кир, ты куда? Объясни! — крикнул ему в спину.

— Не-а, сам поймешь, — снова из динамика прозвучал с помехами его голос. — И, кстати, читать чужие дневники… не очень красиво… чужие мысли… не принесут облегчения… — Далее раздался треск, и последующие реплики разобрать было невозможно.

— Что? Кирилл!

По рельсам вовсю мчался поезд с очередной порцией пассажиров… Я стоял там и хотел поскорее проснуться.

Желания имеют свойство осуществляться, поэтому я действительно распахнул глаза и очутился в своей кровати.

— Будешь кофе? Я сварила тебе… — Я даже не сразу заметил, что Рита стояла в проеме двери и смущенно улыбалась.

— Который час? — На прикроватной тумбочке лежали мои наручные часы, на циферблате маленькая стрелка подкралась к цифре три, а большая — к десяти. Без десяти три. Ночи или дня?

— Мне не спится, и я решила выпить кофе. Думала, а вдруг ты захочешь составить мне компанию? — принялась оправдываться Рита.

Я махнул рукой:

— Все нормально, я с удовольствием составлю тебе компанию.

За чашкой ароматного кофе мы никак не могли решиться начать разговор. После того, как три дня назад я отвез Тимку домой, наш дом, казалось, опустел. Мы настолько привыкли к Тимкиной непосредственности, детскому любопытству… Он объединил нас.

— Как… Тимур? — все же набралась смелости Рита.

— Хорошо, я звонил… его матери. — Да уж, звонил, и разговор был не из приятных.

Фраза повисла в воздухе, наши взгляды встретились и словно кто-то невидимый взял нас на мушку. Вот-вот должен был раздаться решающий выстрел.

— Кость, давай начистоту. Тимур ведь не твой сын, так? — рубанула Рита, перестав ходить вокруг да около.

— Правда, только правда и ничего, кроме правды? — хмуро усмехнулся, отставив чашку. — Да, ты права, Тим не мой сын.

— Лаконично. А чей?

Я не мог смотреть ей в глаза, поэтому отвел взгляд и выпалил:

— Кирилла. Хотя, можно сказать, что Кир только биологически его отец. Не хочешь узнать, кто же мать Тимура?

— Ольга, та женщина в ресторане, я права?

— Да.

— Я вспомнила ее, мы встречались раньше, — уж слишком спокойно произнесла Рита.

Обманчиво спокойно, понял я. Воздушные замки и юношеские иллюзии, обычно разрушаются как дома от артобстрела. И стены оказываются не воздушными, а кирпичными, способными погрести заживо под своими обломками их владельца.

— Кирилл рассказал тебе об этом?

— Да.

Вопросы топором рубили воздух, я отвечал односложно, потому что считал, что горькая правда, в отличие от дурмана сладкой лжи, должна выдаваться дозировано. Вот уж странное дело — у лжи не бывает меры, а правда, как лекарство, имеет строгие пропорции. Потому что иногда эта самая правда — синоним боли. Вот как сейчас.

— Он… любил… — Она беспомощно прикрыла глаза. — Не знаю… ее… или меня…

— Сложный вопрос. — Я нашел ее руку и накрыл своей ладонью.

— Помоги мне разобраться, пожалуйста. — Она беспомощно посмотрела на меня своими глазами, наполненными болью до краев.

— Я расскажу тебе все, что знаю. Но вряд ли это поможет. Хоть я и понимал его как никто, но все же я — не он.

— Поговори со мной, расскажи все, что знаешь… Я выдержу, обещаю… Лучше так, чем в неведении, — практически взмолилась Рита.

— Легче не будет. Но я тоже виноват, столько лет скрывал от тебя правду. Так что, крепче держи мою руку. Если боль станет невыносимой, скажи мне, я замолчу. — Мои советы напоминали увещевания мамы, которая смазывает зеленкой разбитые коленки непоседливого ребенка. Но я не мог не предупредить.

Рита кивнула и второй рукой накрыла мою ладонь поверх своей.

— Впервые он встретил Олю лет в четырнадцать, они недолго встречались, а потом разбежались. Она старше его на год или два, я не помню. Они, разумеется, переспали. А потом завертелось: расставание, другие девушки и неожиданная любовь к Оле. Я думаю, и его огорошило внезапное чувство к ней. А первая любовь, сама знаешь, так просто не забывается.