Приключения Ариэля, Рыцаря Двух Миров (СИ) - Катканов Сергей Юрьевич. Страница 16

— Мой друг сам не понимает, что говорит, ваше кипрское ударило ему в голову, — пришёл на помощь Жан.

— Простите, рыцарь, я приношу вам самые искренние извинения, — смутился Ариэль.

— Ладно, — сразу обмяк гуляка. — Вам трудно понять, как самолюбивы нищие. Я вот угощаю вас вином и только поэтому могу сидеть за одним столом с вами. А если бы вы меня угощали? Я бы ни за что не принял ваше предложение. А если бы я был богат, и вы бы меня угостили? Я принял бы ваше приглашение, не думая. Вы понимаете меня?

— Не очень, — развёл руками Ариэль.

— Значит, вы не нищий.

— Но почему ваш отец так жесток к вам?

— О нет, он не жесток, он даже и не может быть жестоким, потому что скупость вытеснила из его души все прочие страсти. Как-то он сказал мне: «Для тебя деньги — слуги, а для меня — друзья». Но это не так. Деньги не друзья для него, а господа. Он служит им, как верный раб. Однажды, ещё мальчишкой, я случайно увидел, как мой папаша, спустившись в подвал, открыл свои сундуки и стоял перед ними на коленях, словно молился. Он, действительно, только золоту и молится, только ему и служит, только его и любит, если это можно назвать любовью.

— Но ведь деньги только для того и нужны, чтобы на них что-то покупать? Разве не так? — выразил недоумение Ариэль.

— Полностью с вами согласен. Деньги могут подарить человеку все радости жизни, какие только существуют. Дорогая одежда, изысканная еда, красивые доспехи, арабские скакуны — в этом мире столько всего прекрасного, но на всё нужны деньги, а без них нет жизни.

Ариэль заметил, что Жан, до этого довольно благодушно воспринимавший появление незваного гостя, при этих словах заметно помрачнел. И гость помрачнел, словно неосторожно задел свою кровоточащую рану. Он встал, небрежно поклонился и сухо сказал:

— Позвольте мне откланяться, господа, — и тут же покинул комнату.

Друзья, смертельно уставшие, сразу легли спать, а поутру без промедлений отправились в дорогу. Жан долго мрачно молчал, а потом обронил как бы через силу:

— Вчера я подумал, что нам легко было попасть в замок скупого барона, достаточно было сказать, что мы пришли отдать ему старый долг и показать несколько монет. Но я не стал тебе это предлагать. Может быть, тебе и интересно было бы глянуть на один из ликов нашего безумия, да у меня на это не хватило бы сил. И так могу сказать тебе, что мы увидели бы там: грязь и паутина по углам, потому что убираться некому, на ужин — отбросы, какими и нищий побрезговал бы, сгорбленный хозяин в драном рубище, бросающий на нас из-под лобья недоверчивые взгляды. И говорить с ним можно было бы только о деньгах, причём — о его деньгах, ведь даже мысль о том, что деньги есть у кого-то ещё, больно ранит души таких людей. Много ли ты потерял, не увидев это своими глазами?

— Суть, конечно, и так ясна, хотя мне пока интересно всё, что можно увидеть в вашем мире.

— И тебя не тошнит?

— Для меня важно вас понять, это моя главная миссия. Если меня начнёт тошнить, значит я провалил свою миссию.

— А меня тошнит. Сумасшедший скупец, душа которого покалечена страстью к маленьким несчастным металлическим кружочкам, бесчестит человеческий разум. А ведь у нас большинство людей такие, лишь не до такой степени. Все только и думают о деньгах. Юный транжира ни сколько ни лучше. Никчёмное, абсолютно бессмысленное существо. Этот будет швырять золото горстями направо и налево, когда унаследует сокровища своего папаши. Он будет удовлетворять своё сластолюбие и тщеславие, пока точно так же не сойдёт с ума от бесконечных глупых удовольствий. Не то чтобы я осуждаю этих людей, но я чувствую себя таким чужим среди них, что от этого становится больно. Слава Богу, есть Орден Храма, иначе не знаю, как бы я жил. Храмовники знают цену деньгам, ведь каждая монета полита крестьянским потом, мы не пьём дорогих вин и не носим батистовых рубашек. Но наше золото не лежит в сундуках, оно служит великим целям. Орден поставил своё богатство на службу Христу. После того, что ты видел, тебе, наверное, трудно в это поверить.

— Мне гораздо легче поверить в то, что ты говоришь, чем в то, что я видел. Пока я понял лишь то, что ваш мир — чрезвычайно неровный. Души ваших людей живые и очень подвижные, они мечутся во все стороны, как загнанный кабан на охоте. На каждую душу охотится множество страстей. Вам очень трудно. У нас всё ровнее, спокойнее, соблазнов почти нет. Но… мне кажется, у вас есть некое преимущество перед нами, хотя пока я толком не могу понять, в чём оно. Кстати, хотел спросить, а что это за турниры, о которых говорил юноша?

— Ещё один лик безумия нашего мира. Рыцари устраивают состязания: кто кого вышибет из седла.

— Это тренировки?

— Нет, это ярмарка тщеславия. Они гордятся своими игрушечными победами, как будто им удалось одолеть страшного врага. Их поздравляют, на них одевают венки, ими восхищаются дамы, их слава гремит порою на всё королевство. А ведь они ведут себя, как малые дети, которым нравится играть в войну, при этом от настоящей войны эти «герои» бегут, как от чёрной оспы. У многих рыцарей вся жизнь проходит на охотах и турнирах.

— Всё это, действительно, очень странно. Но что же храмовники?

— Рыцари Храма не участвуют в турнирах, и охотиться нам разрешено только на львов.

Глава III, в которой герцог рассказывает о крестовом походе

Тем временем друзья достигли большого рыцарского замка, который доминировал над окрестной равниной.

— Ну что, попробуем ещё раз проникнуть в замок? — усмехнулся Жан. Он постучал в ворота и сказал открывшему слуге: — Два рыцаря Храма просят приюта у хозяина этого замка.

Слуга пустил их во двор и вежливо, с достоинством, попросил немного подождать. Через некоторое время он вернулся и сказал весьма торжественно:

— Господин герцог будет рад принять у себя рыцарей Храма. Извольте следовать за мной.

Они пересекли просторный чисто выметенный двор, где стояло множество добротных крепких построек, потом долго шли по коридорам замка. Всё вокруг выглядело основательным, крепким и очень аккуратным — стены из хорошо подогнанных камней, массивные дубовые двери, свисавшие с потолка простые медные светильники — всё обещало прослужить ещё века, и нигде не было видно ни пылинки. Ариэль обратил внимание на полное отсутствие декора и каких бы то ни было украшений — ни гобеленов, ни картин, ни серебряных подсвечников, ни люстр с хрустальными подвесками. Только серый камень, немного мрачноватый дуб, шлифованная медь светильников и бронзовые, безо всякого изящества дверные ручки, точнее — простые скобы. Ариэль привыкший к беломраморным дворцам, которые искрились золотом и самоцветами, был поражён этой мощной простотой. Ему казалось, что он уже видит душу хозяина замка — крепкую, чистую, простую.

Слуга привёл странников в просторную светлую комнату, где стояли две массивных дубовых кровати, застеленных бесхитростным полотняным бельём. Слуга, которому, видимо, доставляло огромное наслаждение представлять особу хозяина, не просто сказал, а провозгласил: «Сейчас для вас приготовят ванну, вы сможете надеть чистую одежду, а вашу тем временем постирают, потом вы немного отдохнёте, а вечером господин герцог ждёт вас к себе на ужин».

Вечером, посвежевшие и отдохнувшие, в шёлковых туниках, в которые им было предложено облачиться после ванны, друзья зашли в большой зал, где их уже встречал хозяин — крепкий мужчина лет сорока в полотняной тунике, с суровым, но добрым лицом. Едва заметно улыбнувшись, он сказал, сдержанно, но доброжелательно:

— Рад приветствовать в своём замке доблестных рыцарей Храма. Присаживайтесь, господа, — они уселись за дубовый стол, на котором уже стояли глиняные блюда с дымившимися кусками мяса, порезанными овощами и кувшины с вином. — Извините за бесхитростное угощение, повара не держу, а мой старый Жак изыскам не обучен. И вино, не обессудьте, простое, сами делаем. — Хозяин налил гостям по стаканчику, они выпили по несколько глотков. Вино было кислое, но Ариэлю понравилось, он почувствовал в его простом вкусе тепло человеческих рук. — Не люблю, когда вовремя ужина слуги бегают взад-вперёд, перемены блюд не будет, так что налегайте на то, что видите, — немного виновато улыбнулся герцог. Ариэль, никогда не страдавший отсутствием аппетита, всё же подумал о том, что редко ел с таким удовольствием. Мясо и овощи были такими свежими, их вкус, не замутнённый никакими приправами, кроме соли, был таким естественным и земным, а вино таким трогательно-бесхитростным, что, казалось, эта еда насыщает не только тело, но и душу.