Офелия (СИ) - Семироль Анна. Страница 59

- Давай хотя бы просто поговорим. Я же вижу, что ты не рад, что приехал.

- Я не приехал. Меня отец привёз, чтобы я ему не мешался, - вздохнул Питер и добавил: - Спасибо за морс. Очень вкусно.

Тереза выключила радио, подсела к Питеру за стол. Поводила пальцем по узорчатой скатерти, помолчала.

- Что там про войну рассказывают? – спросил Питер, которого начала тяготить тишина.

- Как обычно, зайчик. То мы наступаем и гоним врага вглубь их мира, то они снова атакуют. Сегодня передали, что за прошедшие трое суток со стороны людей потерь нет.

- А со стороны оттудышей?

- Про них никогда не говорят.

Питер кивнул и осторожно спросил:

- Отец сказал, почему привёз меня к вам?

- Да. Но, если честно, я предпочла бы послушать и тебя.

- Зачем? – буркнул Питер.

- Давай я скажу так: мне не всё было понятно.

Тон тёти Терезы звучал дружелюбно и успокаивающе. И Питер подумал: «А что я потеряю, если всё расскажу ей? Хуже, чем есть, уже не будет». Женщина уловила перемену в лице мальчишки, тепло улыбнулась:

- Мне нужно минут пятнадцать, чтобы доделать рагу. А тебе, как мне кажется, надо подумать над тем, что именно ты мне расскажешь. А дальше мы с тобой прогуляемся по окрестностям. Можно сходит на паромную пристань. Как тебе такая мысль?

Бристоль Питер видел только из окна машины, и он ему не понравился. Но раз предстояло проторчать тут целую неделю, идея исследовать территорию показалась очень неплохой.

На прогулке Питер всё рассказал. Про то, как впервые увидел Офелию, как сперва побаивался её. Про то, какая она любознательная. И конечно же, о том, какая она красивая. А дальше поведал о дрессировке, о том, что папа хочет зарабатывать на денежных призах, которые Офелия будет получать на выставках. Тётя Тереза размеренно шагала рядом с мальчишкой, сунув руки в карманы платья, и внимательно слушала, не перебивая.

- А когда мы с Кевином вступились за неё и заставили тренершу оставить её в покое, отец отослал меня сюда. Чтобы я не видел ни друзей, ни Офелии. И не мешал ему делать с моей подругой то, что ему хочется. А её это мучает, тётя. Я не могу стоять в стороне, когда плохо моим друзьям, - закончил рассказ Питер.

Они дошли до пристани и сели за столик в уличном кафе. Тереза заказала себе кофе, Питеру мороженое и чаю. Пока мальчишка ел, она отпивала из своей чашки маленькими глотками и смотрела в сторону. Питер тоже молчал. Смотрел на подплывающие к пристани лодки, вдыхал запах реки, такой непохожий на запах ручья, где они с ребятами удили рыбу. Эйвон пах не травами и нагретой солнцем корой дерева, а чем-то мёртвым, металлическим. Запах был настолько чётким, что, казалось, пропитал даже мороженое, потому сладость Питер доел с трудом.

- Посмотрим на воду? – предложила ему Тереза.

Официант принёс счёт, Тереза положила на блюдце несколько монет. Питер украдкой следил за выражением её лица, пытался предположить, о чём она думает. Ему показалось, что после его рассказа тётя загрустила.

Вода у причала лениво плескалась, отсвечивая на солнце бензиновыми разводами поверх желтоватой мути. Возле одетых в камень берегов плавал мусор, размокшая бумага, щепки. Питер пригляделся и среди бурых мохнатых водорослей разглядел мёртвую рыбу. «Эйвон и Бристоль – братья. Очень похожи, - подумал он. – Серые, грязные, скучные и замусоренные».

- У нас за деревней протекает большой ручей, - сказал он, повернувшись к тётке, которая смотрела на воду, облокотившись на давно не крашенные деревянные перила. – В нём вода выглядит живой. А тут какая-то мёртвая.

- Удел крупных рек, зайчик, - вздохнула Тереза. – Большие реки в черте города ленивы, медлительны и сонны. То ли дело в ущелье. Хочешь, съездим на днях в Клифтон? Там замечательный старый подвесной мост. Как раз над ущельем, на дне которого бежит Эйвон. На закате там невероятно красиво.

Питер хотел вежливо отказаться, но подумал, что прогулка будет хоть каким-то развлечением здесь, и согласился. Они с Терезой медленно пошли по набережной в сторону дома. Каблучки маминой сестры ровно постукивали по тротуару. Питер обходил лужи и думал о том, что Офелии бы Эйвон тоже не понравился.

- Я всё размышляю о том, что ты рассказал, - задумчиво начала тётя. – И чем больше вдумываюсь, тем меньше понимаю мир, в котором живу. Я не вправе при тебе обсуждать поступки твоих родителей. Но я их не понимаю. Папа знает, что вы с русалочкой друзья, верно? А мама?

- И мама знает. Но им это не нравится. Папа позволяет мне играть с Офелией только ради того, чтобы она лучше слушалась. Мама… Мама считает, что Офелию не следовало покупать. Что она опасна.

- А когда ты заступился за русалочку, что сказала мама?

- Ничего не сказала. Кроме того, что приедет папа и будет очень недоволен.

- А кто кормит Офелию?

- Папа. Иногда я. Агата ей как-то дала кусочек белого хлеба, но Офелия показала, что ей не вкусно.

- Выходит, мама совсем не знает вашу Офелию?

Питер посопел, скользнул взглядом по витрине парикмахерской.

- Её никто так не знает, как я. Для папы она животное. Мама с ней совсем не общается. Ларри неприятно, когда он её видит. Агата раньше тоже её боялась, но сейчас поняла, что Офелия - такая же, как мы.

Тереза поглядела на него так, что Питеру стало странно. Никто из взрослых не сочувствовал Офелии. Никогда. Для всех она была или экзотическим зверьком, или врагом. Были и те, кто оставались к ней равнодушны. Например, Тревор. Но Тереза Литтл, похоже, не относилась ни к одной из этих категорий.

- Печально, зайчик. Вернётся с работы дядя Фред, и мы подумаем, как тебе помочь.

- Тётя Тереза, вы… не ненавидите Офелию?

Она остановилась, взмахнула накрашенными ресницами.

- Нет, конечно. Она же просто ребёнок, который ни в чём не виноват. Я представляю, как ей страшно в чужом мире… Да, так не принято думать, но почему я должна поддакивать тем, кто несёт чушь? – возмущённо произнесла она и тут же осеклась: - Прости. Я не должна так говорить при тебе. Давай сделаем так: мы с Фредом постараемся сделать твоё пребывание у нас приятным, а ты пообещай не грустить.

- Легко пообещать, - хмыкнул Питер.

- А ты попробуй не только пообещать, но и сделать. Как должны поступать взрослые.

- Я тоже не должен так говорить, но взрослые очень редко выполняют обещания, - ядовито сказал он, провожая взглядом рейсовый автобус. – Но ещё чаще взрослые говорят одно, делают другое, а думают при этом вообще третье.

Тереза присела на корточки. Подол позади неё почти коснулся мокрого тротуара.

- Питер, я тоже взрослая. Но это вовсе не значит, что все одинаковые, - сказала она спокойно, глядя на мальчишку снизу вверх. – Ты уже большой парень, умеешь делать выводы. Но я прошу тебя: когда не обобщай, когда речь идёт о людях. И не торопись сделать вывод.

Вечером, уже засыпая под мурлыканье кота в изголовье кровати, Питер прислушивался к разговору дяди и тёти в соседней комнате. Подслушивать было нехорошо, но Литтлы говорили как раз о нём и об Офелии.

- Фред, вдумайся, - торопливо шептала Тереза. – Это как вообще: отсылать сына из дома для того, чтобы тот не мешал причинять боль существу, к которому привязан? Объявлять мальца позором семьи, запирать его… И Оливия молчала! Оливия во всём потакает мужу! Это оттолкнёт Питера от них, нельзя так!

- Прости, дорогая, но сестра твоя – тряпка. А от Леона я такого просто не ожидал. Прибыль прибылью, но так ломать собственного сына… – голос Фреда Литтла звучал задумчиво. – У Пита доброе сердце, сильный парнишка растёт. Я прежде считал его слабохарактерным, но теперь вижу, что ошибся. Встать на защиту русалки – это очень смело. Особенно пойти отцу наперекор.

- Он знал, ради чего это делал, - гордо сказала его жена. – У мальчика очень правильное представление о чести и бесчестии. Он защищал слабое, красивое, хрупкое создание. А Леон старательно рвёт ту волшебную нить, что связывает детей дружбой. Что будет, когда она порвётся?