Эхо Погибших Империй (СИ) - Колупалин Илья. Страница 6

— Да. На постоялом дворе. Теперь вот осматриваю город. Скажите, а этот театр уже давно не работает?

— Его закрыли еще до моего рождения, — ответил Ниллон.

— Какая жалость… У нас вот в Дакниссе есть театр, но мне там как-то не по себе: в нем обычно проводят свой досуг светские люди, а мне не слишком приятно их общество.

«Так значит, она из Дакнисса… Как же занесло молодую барышню из карифской столицы в наш скромный городок?»

— Красивое здание, большое… — пробормотала карифянка, глядя на возносящиеся ввысь белые колонны. — А впрочем, я не достопримечательности к вам приехала рассматривать. Вы случайно не знаете, кто такой Райджес Хиден?

Ниллон не мог скрыть удивления, хотя и понимал, как, должно быть, глупо сейчас выглядит с разинутым ртом и поднятыми бровями.

Но сомнений не было: имя было произнесено ясно и отчетливо, а второй Райджес Хиден едва ли мог сыскаться в Пранте.

— П-профессор? — переспросил, заикаясь, Ниллон.

— Ну да. Вы его знаете? Слышала, он читает тут у вас какие-то до жути интересные лекции. Год назад я поступила в дакнисский университет: отец думал, из меня выйдет неплохой государственный работник. Наивный… Я не выдержала и двух месяцев усыпляющее скучных занятий и бросила это дело. Так что насчет Хидена?

— Ах, да, профессор… — Ниллон еще преобладал в некоторой растерянности. — Он читает лекции бесплатно, для вольных слушателей, в здании бывшего университета…

— Бывшего? Что-то у вас на Побережье сплошной упадок, куда ни глянь!

«Эх, что верно, то верно…»

— Но торговля процветает.

— Торговля! Много ли надо ума, для того, чтобы сдирать с людей деньги за всякие безделушки!

— Не могу судить о тех вещах, которыми ни разу не занимался, — пожал плечами Ниллон. — Быть может кому-то это покажется странным, но мне никогда не хотелось гнаться за большими прибылями… Мне всегда были больше по душе вопросы, так скажем, духовные… ну или, кх-м, философские…

Когда он произнес это, насмешливая улыбочка впервые покинула лицо его собеседницы, и она посмотрела на него как-то по-другому. Более заинтересованно.

— Так вы тоже ходите на эти его лекции?

— Да. Правда, последние три я пропустил. Послезавтра будет лекция, посвященная проблеме диктатуры — надо будет прийти. Начало в полдень.

«Промоем косточки Тиаму Дзару, и всем геакронцам заодно».

— Отлично! Тогда там и встретимся.

— Университет находится на Большой Ясеневой улице — это в десяти минутах ходьбы от Ратуши.

— Спасибо вам. Кстати, я ведь даже не представилась, — смущенно произнесла девушка. — Меня зовут Гелла. Гелла Брастолл.

«Брастолл… Где-то я уже слышал эту фамилию… Только не помню, где».

— Мое имя — Ниллон. Можно просто Нил. Рад знакомству, Гелла! Бытьможет, перейдем на «ты»?

Девушка добродушно улыбнулась.

Глава 2

Акфотт. Конец весны 729 года после падения Эйраконтиса

Черные, как уголь, стены акфоттского замка уходили высоко вверх, шпили башен терялись в небесной синеве. Мрачные стены этого древнего, но будто не тронутого временем сооружения, казалось, не оставляли человеку иного выбора, кроме как испытывать трепет и невольное восхищение.

Было довольно неприятно замечать в себе эти чувства, если ты не сиппуриец.

Недаром один из предшественников Йорака Бракмоса сделал этот замок своим, выселив из него сиппурийского короля, который стал, в сущности, не более чем декоративным элементом после принятия в 523 году Хартии Народных Свобод. Впрочем, народ Сиппура от этого не стал заметно свободнее, а вот вся власть в стране стала принадлежать лордам-протекторам, процедура избрания которых не была урегулирована до сих пор.

Кемал О’Цзун не первый год служил послом в Сиппуре, и прекрасно знал все уловки Бракмоса: например, он любил заставлять людей ждать. В Корхее, на родине Кемала, за такую непунктуальность могли плюнуть в лицо, невзирая на богатство и чин. Но заставлять человека почти час прождать на солнцепеке — это, пожалуй, было слишком даже для сиппурийца.

Близость моря не придавала свежести. Стоял полный штиль, и Кемалу оставалось лишь бесцельно всматриваться в туманный горизонт, опершись руками на горячий камень набережной. Когда-то там, далеко на западе, лежала древняя островная империя, Карагал, в представлении современных сиппурийцев — держава зла, порока и безумия. Если верить летописям Акфотта и Корхей-Гузума, тогда, в семнадцатый день второго месяца весны 599 года после П.Э. на западе, в океане Ба-Фуисс, поднялась волна, затмившая собой солнечный свет. Карагал, данником которого тогда являлся Сиппур, был уничтожен силами природы, подобно своему старому сопернику, Эйраконтису.

С тех пор прошло сто тридцать лет. Сиппурийцы были рады поскорее забыть о Карагале и о том унижении, которое было связано с его гегемонией. Но Кемал часто задавал себе вопрос: почему именно после этого страшного катаклизма в Сиппуре зарождается и начинает стихийно распространяться религия, ставшая впоследствии опорой всем и каждому в большинстве стран Роа: аклонтизм?

«Может, я брежу? — думал Кемал. — Может, пытаюсь связать не связанное? Но обе эти истории безумно подозрительны и в них полно белых пятен. Впрочем, такие мысли лучше не высказывать вслух. По крайней мере, в Сиппуре — стране фанатиков и параноиков».

Время шло, а из замка так никто и не появился.

«Должно быть, у него ко мне действительно важный разговор», — рассудил Кемал, научившийся за время своей службы распознавать психологические приемы лорда-протектора.

Кемал истосковался по женщинам.

Втайне он желал, чтобы Бракмос отправил его на родину с каким-нибудь поручением. Разменяв пятый десяток, Кемал О’Цзун так и не обзавелся семьей — постоянные разъезды, пребывание в чужих странах не оставили ему времени для серьезных отношений. Но, как и любой мужчина, он был не чужд плотских утех. В бордели Акфотта Кемал предпочитал не заходить — большеглазые сиппурийки не привлекали его, к тому же он побаивался подмочить репутацию: даже приди он в веселый дом переодетый, ночью, его все равно могли узнать из-за характерной для корхейца внешности, и как следствие, скомпрометировать.

Поэтому он тосковал по славным девам Корхей-Гузума, оставшимся по ту сторону пролива Гаюхварта, отделявшего корхейский остров от Сиппура. Кемал умел беспристрастно замечать недостатки своей родной страны, но в том, что касалось женской красоты, он не сомневался — по его мнению, никто во всем мире не мог сравниться с корхейками.

Слуги Кемала, принесшие его сюда в паланкине, страдали от жары не меньше, чем он сам. Два каншийца, хирсалец и макхариец — вот кто обслуживал корхейского посла. Уроженцы Акфотта, по-видимому, были чересчур горды для того, чтобы носить кого бы то ни было. Особенно корхейца.

Не все, но многие сиппурийцы презирали его — Кемал не мог этого не замечать. Презирали за богатство, за влиятельность, за то, что халат его был расшит совсем по-иному, нежели их, за то, что над резиденцией его реет не сиппурийская кобра, а корхейский морской конек. В конце концов, презирали за узкий разрез глаз — какой имели все его соотечественники.

Но жизнь Кемала О’Цзуна была такова, что он давно привык к людскому презрению. Он был закаленный дипломат — настоящий волк политической арены. Эмоции с годами стали для него чем-то чужеродным, и только один мотив неизменно был для него определяющим: всегда и во всем действовать в интересах корхейской короны.

Кемал с достоинством выдержал пытку солнцепеком — он родился в бедной семье, и в детстве ему не раз приходилось целый день проводить под палящим солнцем, продавая на рынках Корхей-Гузума морепродукты, добытые отцом. Тогда он выработал привычку налысо брить голову, которой продолжал следовать до сих пор.

Наконец, тяжелые створы южных ворот акфоттского замка отворились, и к Кемалу вышли три человека: двое стражников в сине-зеленых цветах Сиппура и девушка в мужских одеждах (что на родине Кемала считалось страшным позором). Конечно, это была Десма Традонт — личный адъютант лорда-протектора.