Смелые не умирают - Наджафов Гусейн Дадаш оглы. Страница 9

Наташа протянула Музалеву руку, и он пошел за ней в темноту. Может быть, оттого, что впереди него шла эта крохотная белокурая девочка и он ощущал тепло ее маленькой руки, у Музалева впервые за несколько месяцев стало легко и спокойно на душе.

Люся Галицкая жила на улице Островского. Дом стоял в глубине сада. Четыре комнаты, несколько выходов, один из них — на пустырь. Люся окончила перед самой войной фельдшерский техникум, жила со своей матерью Юлией Иосифовной и старухой бабушкой. Музалев поселился у них под видом жениха Люси. Выбритый, в узковатом костюме Люсиного отца, он стал неузнаваем. Несколько дней Музалев не показывался на улице. Все это время он думал о Шверенберге: «Видно, война у него в печенках сидит, раз пленным бежать помогает. Да и сам о дезертирстве подумывает. Его нельзя упускать из виду. Он еще пригодится!»

Спустя несколько дней к Люсе зашел Остап Андреевич Горбатюк. Он постоял во дворе перед домом, перекинулся несколькими словами с Юлией Иосифовной и попросил:

— Мне б водички попить… Что-то жажда мучит.

— А вы чайку не хотите? Пойдемте в дом.

Едва за ними закрылась дверь, как Люся шепотом сообщила ему свои наблюдения за немецкими войсками, пришедшими на этой неделе в Шепетовку.

— Хорошо. Сегодня передам.

Потом они прошли в комнату к Музалеву. Горбатюк достал из кармана паспорт и протянул его Музалеву:

— На, «жених», перекрестили мы тебя. Теперь забудь, как тебя раньше звали.

Музалев взял паспорт и стал рассматривать его. Паспорт был выдан на имя Степана Осиповича Диденко, уроженца села Орливка Винницкой области.

— А где же он сам? — спросил Музалев о владельце паспорта.

— Умер в больнице, — спокойно ответил Остап Андреевич. — Похоронили под другой фамилией, а паспорт припрятали… — Горбатюк улыбнулся и закончил: — для таких, как ты.

Так Иван Алексеевич Музалев стал Степаном Осиповичем Диденко.

Как-то Степан пришел домой и попросил Юлию Иосифовну приготовить ужин.

— Хочу угостить одного немца. Он меня от смерти спас!

Степан зашел к Анне Павловне Трухан одолжить на вечер патефон. Коля, пораженный, смотрел на него. Ведь это тот пленный, которого он подкармливал!

Степан лукаво подмигнул Коле.

— Ничего, хлопец, мы еще поживем!

Вечером к Галицким пришел Станислав Шверенберг. Он разговаривал с хозяйками по-польски, восхищался квартирой, спросил, не сдадут ли ему одну из комнат.

Подошли и другие гости — Остап Андреевич Горбатюк, Гриша Матвеев, Женя Науменко, девушка лет двадцати, работавшая уборщицей в жандармерии, ее подруга Лена, официантка ресторана, и дядя Ваня Нищенко, которого многие в городе считали чудаковатым простачком. Поели, выпили самогону, завели патефон и задержались допоздна.

В этот вечер в Шепетовке была создана подпольная организация. Ее возглавил Остап Андреевич Горбатюк. Его заместителю Степану Диденко поручили диверсионную работу. Дяде Ване Нищенко — разведку.

На следующий день Станислав Шверенберг переселился к Галицким. Степан Диденко устроился грузчиком на сахарный завод.

Горбатюк не сомневался, что подпольная организация, созданная ими в Шепетовке, не единственная в округе. Безусловно, в окрестных городах и селах тоже имеются люди, объединившиеся для борьбы с оккупантами. Но как найти их, чтобы договориться о совместных, согласованных действиях?

Одно обстоятельство заставило Горбатюка обратить внимание на больницу города Славуты, расположенного в тридцати километрах от Шепетовки, на реке Горыни. Подпольщики знали, что осенью 1941 года в Славуте создан концлагерь. Судя по рассказам, это был какой-то особый лагерь, что-то вроде лазарета.

Горбатюк прекрасно знал распоряжение шепетовского гебитскомиссара правительственного советника доктора Ворбса, расклеенное по всему городу:

«За оказание посторонним лицам, то есть бежавшим военнопленным, какой бы то ни было помощи, виновные будут расстреляны. Если же непосредственные виновники не найдутся, то в каждом случае будет расстреляно десять заложников».

Конечно же, это распоряжение относилось не только к Шепетовке, но и к Славуте и ко всем другим городам, входившим в округ Ворбса.

Горбатюк не удивлялся тому, что кто-то в Славуте, рискуя жизнью, помогал больным и раненым бежать, давал им приют, оказывал помощь. Разве сам он не поступал точно так же? Его внимание насторожило другое: среди арестованных за помощь военнопленным были доктор Махнилов, дочь доктора Вайцещука, медсестра Неонила — все из Славутской больницы.

Конечно, эти люди могли действовать по собственной воле, в силу своей человечности и профессиональной гуманности. А может быть, они выполняли волю организации?

Это следовало проверить, и Горбатюк послал Диденко в Славуту. Через несколько дней Диденко вернулся с приятным известием: он установил связь со Славутским окружным подпольным комитетом. История его создания такова.

В трех километрах от Славуты, на той же реке Горыни стоит село Стриганы. В этом селе директором начальной школы работал Антон Захарович Одуха. Это был человек средних лет, невысокого роста, с добрыми светлыми глазами, мягкими чертами лица и ежиком коротко остриженных волос.

Антон Захарович Одуха создал подпольную группу из числа своих товарищей, с которыми заканчивал педагогическое училище. Одна из подпольщиц этой группы служила в больнице кастеляншей. Как-то она высказала предположение, что, по ее наблюдениям, в городской больнице тоже создана подпольная группа и руководит ею заведующий больницей главный врач Михайлов.

Одуха проверил ее предположение и, убедившись, что это так, пригласил Михайлова к себе.

Федор Михайлович Михайлов, несмотря на пятидесятилетний возраст, сохранил весь пыл и энергию юности. В начале войны его мобилизовали в Советскую Армию. В сентябре — октябре 1941 года доктор Михайлов попал в окружение. Пробиться к своим не удалось. Он остался в Славуте. В декабре 1941 года немцы назначили его, как хорошего специалиста, главным врачом Славутской больницы.

Энергичный и деятельный, доктор Михайлов объединил вскоре все мелкие группы Славуты и близлежащих сел в единую подпольную организацию и возглавил окружной подпольный комитет.

Михайлов, Одуха и Диденко договорились, что шепетовское подполье войдет в подчинение окружного подпольного комитета. Михайлов дал шепетовчанам первое задание: помочь славутским подпольщикам в организации группового побега военнопленных из лазарета, обеспечить для них надежное убежище.

Подробности, рассказанные Диденко об этом лазарете, заставили содрогнуться подпольщиков.

«Гросс-лазарет Славута, цай лагерь 301», как именовали его немцы, располагался в десяти каменных трехэтажных корпусах бывшего военного городка, в двух километрах от Славуты. Лагерь обнесли густой сетью проволочных заграждений, через каждые десять метров построили вышки, на которых стояла охрана с пулеметом и прожектором.

Здесь содержалось одновременно до восемнадцати тысяч раненых и больных военнопленных. В камерах царила невероятная теснота. Когда не хватало места, солдаты открывали дверь и стреляли в людей из автоматов. Люди плотнее прижимались в кучу. На освободившееся место вталкивали новую партию раненых. Больных сыпным тифом, туберкулезом, дизентерией умышленно помещали вместе. Немецкие доктора Борбе и Штурм не лечили пленных, не давали никаких лекарств, раны не перевязывали. В камерах стояло зловоние от гноящихся и запущенных ран. День и ночь слышались стоны, душераздирающие крики, мольба: «Воды! Дайте воды!» Но воды не было. Ни для питья, ни для умывания.

Спали пленные на голом полу. Кормили их хлебом из специальной муки, доставляемой из Германии, и «баландой» из шелухи гречихи, проса и полусгнившего картофеля. Иногда, потехи ради, фашисты бросали на проволочные заграждения внутренности павших лошадей. Обезумевшие от голода люди подбегали к проволоке, и охранники стреляли в них из автоматов. Иногда доктора заражали людей парахолерой. Но здесь и без этого умирали сотнями. Трупы выбрасывали из окон во двор. Там одни военнопленные складывали трупы в штабеля, а другие, впряженные в повозки, вывозили их к ямам, тоже вырытым больными и ранеными. Падающих пристреливали. Многих больных закапывали заживо…