Поверженый король (СИ) - Аввакумов Александр. Страница 64

— Вот, Анатолий Фомич, — сказал я, — прочитайте это медицинское заключение и, если Вы согласны с ним, подпишите его с указанием даты и времени.

— А для чего это? — поинтересовался он у меня.

— Вы читайте и, если согласны, подписывайтесь, потом всё поймёте сами, — произнёс я и посмотрел на него.

Лобов, судя по шевелящимся губам, читал справку медленно и внимательно. Закончив её читать, он молча подписался под ней, указал число, месяц, год и время. Я забрал у него эту справку и положил её в сейф. Повернувшись к нему, я поинтересовался, курит ли он и, увидев кивок, положил перед ним пачку сигарет.

— Ну, а теперь, Лобов приступим к основной процедуре нашей с Вами встречи. Я предлагаю Вам чистосердечно признаться во всех совершённых Вами преступлениях, если Вы хотите каким-то образом сохранить себе жизнь. Я не буду Вам говорить банальные слова о ценности человеческой жизни, так как десять минут назад, стоя на коленях перед образом иконы Казанской Божьей Матери, вы наглядно, по крайней мере, для меня, продемонстрировали своё желание жить. Вот Вам чистые листы бумаги, вот ручка, и приступайте писать.

Лобов посмотрел на меня, а затем перевёл свой взгляд на икону. Взяв в руки ручку, он поинтересовался у меня, на имя кого писать явку с повинной.

— Явка с повинной в Вашем случае пишется на имя прокурора республики — ответил я.

Я внимательно следил, как он старательно выводит своё первое предложение. Заметив это, он поднял на меня вопросительно глаза, словно спрашивая меня, правильно ли он это делает.

— Вот что ещё, Лобов, — сказал я. — Явка с повинной — это человеческая исповедь перед законом. В ней нельзя ни врать, ни укрывать свои преступления. Если в процессе проверки Ваших показаний выявится факт маленькой лжи, то вся Ваша явка с повинной теряет всякий смысл. Поэтому пишите всё честно, начиная с момента Вашего становления на ноги и кончая убийством Шигапова. Пишите, не спешите, у нас с Вами много времени.

Лобов удобнее уселся на стуле и начал писать.

Услышав стук в дверь, я поднялся и открыл. На пороге стоял Константин Гаврилов.

— Виктор Николаевич, — произнёс он, — я вот принёс вам с Лобовым поесть. Сейчас мы с ребятами занесём обед в кабинет.

Через минуту-другую ребята занесли нам обед, который купили в столовой.

— Давай, Фомич, убирай свою писанину, будем обедать, — сказал я и помог ему убрать бумаги со стола.

Мы быстро пообедали, и я, разлив в стаканы крепкий чай, поинтересовался у Лобова, что он собирается делать со своим добром, а если конкретнее, с его активами.

— Я попросил своего юриста переоформить всё на мою жену. Наверное, уже всё сделал, — ответил он мне.

— А ты спроси сам жену об этом, ей это нужно или нет? — посоветовал я ему. — Вот завтра она приедет к тебе вечером, ты её и спроси об этом.

Глаза Лобова стали похожи на два уголька. Он не верил тому, что услышал от меня.

— Вы не шутите? — спросил он. — Насколько я знаю, свидания при предварительном следствии запрещены.

— Ты прав, Лобов. Но в любом правиле есть исключение. Вот я и решил сделать это исключение для вас.

Лобов хлебнул из стакана горячий чай и, судя по всему, обжёг язык.

— Давай, Лобов, не спеши с чаем, допивай, и продолжим дальше писать явку с повинной, — сказал я и стал выкладывать перед ним листы бумаги.

Лобов отставил в сторону стакан с чаем и вновь начал писать. Раздался звонок, я снял трубку и услышал голос Фаттахова:

— Виктор Николаевич, привет! Как у вас там обстоят дела? Пишет?

— Всё нормально, — ответил я, — человек занят, пишет.

Фаттахов пожелал мне удачи и положил трубку. Я поднял глаза и посмотрел на Лобова. Тот, не обращая на меня внимания, продолжал писать. Я взял уже исписанные листы бумаги и начал молча читать. Несмотря на его плохой почерк, я сумел разобраться в его каракулях и стал с интересом изучать его исповедь.

Лобов иногда останавливался и, перекурив, снова брался писать дальше. Когда Лобов сделал очередной перекур, я поинтересовался у него:

— Слушайте, Лобов, вы ведь, по-моему, раньше не курили, что Вас заставило закурить сегодня?

— Жизнь, а вернее, условия этой жизни, — сказал он. — Я многое переосмыслил. Я никогда не думал, что человек за три-четыре дня может переосмыслить всю свою жизнь.

— Красиво сказано. Но я Вам не верю, если бы не угроза смерти, Вы бы никогда добровольно не признались в том, что сейчас пишете на этой бумаге.

Лобов улыбнулся и лукаво посмотрел на меня.

— Виктор Николаевич. Можно хоть одним глазком посмотреть на допросы Пухова и Гаранина? Мне очень интересно посмотреть, что они написали про меня.

— То же самое, что Вы пишете о себе и сами. Может, не столь подробно, как Вы, но, в общем, одно и то же.

— Но всё-таки покажите, — вновь попросил он меня, — неужели это так сложно?

— Нет, не сложно. Просто у меня сейчас нет под рукой этих документов. Я вчера передал их в прокуратуру Елабуги вместе с арестованными. Всё-таки убийство совершено в Елабужском районе, пусть местная прокуратура и разбирается с этой проблемой. Мы их здесь развалили, пусть теперь работают с ними Хромов и прокуратура.

Лобов взял в руки ручку и молча продолжил писать.

Закончил он писать лишь утром следующего дня. Несмотря на страшную головную боль, я вызвал к себе полусонного Гаврилова и попросил его привезти из ближайшей больницы дежурного врача. Этой ближайшей больницей оказался Институт восстановительной хирургии, расположенный на улице Горького.

Несмотря на недовольство врача, он внимательно осмотрел Лобова и остался доволен его физическим состоянием. Пока он писал справку о состоянии Лобова, я связался со следователем республиканской прокуратуры и пригласил его допросить Лобова по фактам, изложенным им в явке с повинной.

Лобова отвели в соседний кабинет и предложили ему небольшой завтрак, купленный в нашей столовой. Минут через двадцать прибыл следователь республиканской прокуратуры Вячеслав Васильев, которому я передал Лобова. Перед тем как это сделать, я попросил Лобова повторить предыдущую операцию, а именно — подписать справку с указанием даты и времени.

Васильев установил треногу, на которую водрузил видеокамеру, и приступил к допросу Лобова, а я, взяв копию явки с повинной, направился в кабинет Фаттахова. Положив перед ним явку с повинной, я присел на стул и стал наблюдать за реакцией Фаттахова на события, изложенные там.

— Молодец, — произнёс Фаттахов. — Ты просто не догадываешься, какой козырь ты вручил нам в руки. Здесь не простое уголовное дело по факту убийства Шигапова, здесь большое дело по бандитизму. Есть организация, есть оружие, есть убийства, а если короче, есть всё, чтобы переквалифицировать его в дело по бандитизму.

— Ринат, сегодня в МВД приедет жена Лобова, я бы хотел, чтобы они встретились, — попросил я.

— Виктор Николаевич, а Вы не боитесь того, что жена Лобова может рассказать ему о смерти Пуха? Тогда Ваша игра с ним просто закончится.

— Я её предварительно проинструктирую, чтобы она вообще не заикалась об этих событиях. Пусть говорит о доме и ребёнке.

— Смотри, ты рискуешь многим.

— Вся жизнь — это сплошной риск умереть от чего-то. Тем не менее, мы все живём. Так и здесь, кто не рискует, тот не пьёт шампанского. А сейчас, Ринат, я хотел бы часа два отдохнуть, ведь он писал явку целых двадцать часов.

Я встал из-за стола и прошёл в свой кабинет. Расставив стулья, я лёг на них и крепко заснул.

Меня разбудил звонок телефона. Я открыл глаза и ещё долго старался понять, где я нахожусь. Подняв трубку, я услышал голос дежурного по МВД.

— Виктор Николаевич, к Вам гражданка Лобова, — произнёс дежурный.

— Хорошо, пусть подождёт. Я сейчас разберусь с обстановкой и потом решу, что с ней делать, — ответил я.

Я поднялся со стульев и, причесавшись, вышел из кабинета. Зайдя в соседний кабинет, я увидел, что следователь республиканской прокуратуры сворачивает аппаратуру.