Шпионское наследие - ле Карре Джон. Страница 10

Глава 4

Вчера утром по приезде в Лондон я поселился в жутком отеле возле вокзала Черинг-Кросс и выложил девяносто фунтов в качестве аванса за клетушку размером с катафалк. По дороге я навестил своего старого приятеля и моего бывшего пехотинца Берни Лавендара, а ныне мужского портного в дипломатическом корпусе; их пошивочные мастерские располагались в крошечном полуподвальном помещении неподалеку от Сэвил-роу. Но размеры помещения мало интересовали Берни. А вот что представляло для него интерес – а заодно и для Цирка, – так это возможность проникнуть в дипломатические круги на Кенсингтон-Палас-Гарденс и Сент-Джон-Вуд, чтобы сделать что-то полезное для Англии и на гарнир получить небольшое вознаграждение, не облагаемое налогом.

Мы обнялись, он опустил шторы и запер дверь на засов. Отдавая дань прошлому, я примерил лежалый товар – несколько пиджаков и костюмов, которые иностранные дипломаты по неизвестным причинам так и не забрали. А под конец, тоже дань прошлому, я доверил ему запечатанный конверт – пусть полежит у него в сейфе до моего возвращения. В конверте был мой французский паспорт, но даже если бы там находились планы высадки морского десанта в Нормандии, Берни отнесся бы к нему с таким же пиететом.

И вот сейчас я вернулся за ним.

– Как поживает мистер Смайли? – спрашивает Берни, понизив голос, то ли из чувства почтения, то ли из преувеличенных соображений безопасности. – Что-нибудь от него слышно, мистер Джи?

Я, отвечаю, давно ничего не слышал. А вы, Берни? Увы, он тоже. Мы посмеиваемся над привычкой Джорджа исчезать надолго без всяких объяснений.

Но вообще-то мне не смешно. Что, если Джордж умер и Кролику это известно, но он предпочитает молчать? Но даже такой человек, как Джордж, не сумел бы умереть втайне от всех. А как насчет Энн, его заведомо неверной жены? Недавно до меня дошел слух, что ей надоели романтические приключения и она сошлась с модным благотворительным фондом. Но оказалась ли эта связь столь же недолгой, как и все предшествующие, оставалось только гадать.

Спрятав в карман свой французский паспорт, я отправился на Тоттенхэм-Корт-роуд, где купил парочку одноразовых мобильных телефонов с запасом разговоров на десять фунтов в каждом. А еще, по зрелом размышлении, взял бутылочку скотча, который забыл купить в аэропорту Ренна, и это, пожалуй, причина того отрадного факта, что память о прошедшей ночи стерлась из моей памяти.

Поднявшись с рассветом, я погулял часок под моросящим дождиком и скверно позавтракал в какой-то закусочной. И только потом, с чувством обреченности и сомнения в том, что это реально происходит, я нашел-таки в себе силы остановить черное такси и дал водителю адрес дома, где на протяжении двух лет я познал столько радости, стресса и боли, сколько не испытывал ни в каком другом месте за всю свою жизнь.

Мне помнилось, что дом № 13 по Дизраэли-стрит, он же Конюшня, – это обшарпанное, неотреставрированное викторианское здание, последнее в ряду других, на перекрестке с Блумсбери-стрит. И, к моему удивлению, таким оно передо мной сейчас и предстало: неизменное, нераскаявшееся, откровенный вызов ярким, принаряженным соседям. Девять утра, назначенное время, а на ступеньках стоит стройная женщина в джинсах, кроссовках и кожаной курточке и с кем-то ругается по мобильному телефону. Я уже собираюсь сделать дополнительный круг, и тут до меня доходит, что это та самая Лора, она же История, одетая по моде.

– Хорошо спали, Пит?

– Как ангел.

– Какую из кнопок мне нажать, чтобы не подхватить гангрену?

– Попробуйте “Этику”.

Смайли выбрал это название как наименее привлекательное. Парадная дверь открылась, и в полутьме возник призрак Милли Маккрейг. Некогда смоляные волосы стали седыми, как и мои, атлетическая фигура с возрастом ссутулилась, но во влажных синих глазах горел все тот же огонь. Она позволила мне вместо поцелуя прижаться к своим впалым кельтским щечкам.

Лора прошла мимо нас в прихожую. Женщины стояли лицом к лицу, как боксеры перед боем, а меня захлестнула такая волна узнавания и раскаяния, что возникло только одно желание – развернуться и, захлопнув за собой дверь, бежать без оглядки. То, что я увидел вокруг, превзошло бы мечты самого взыскательного археолога: скрупулезно сохраненный склеп с нерушимыми печатями как память об операции “Паданец” и о тех, кто был в нее вовлечен, со всеми историческими артефактами – от висящей на крючке моей униформы доставщика пиццы до стоящего на подставке винтажного дамского велосипеда с плетеной корзинкой, дзинькающим звонком и рексиновской хозяйственной сумкой, с которой Милли Маккрейг ездила за покупками.

– Желаете посмотреть дом? – произносит Милли безучастным тоном, словно обращаясь к потенциальной покупательнице.

– Здесь должен быть черный ход. – Лора предъявляет ей архитектурный план дома. И где, интересно знать, она его раздобыла?

Мы стоим у застекленной кухонной двери. За ней просматривается крошечный садик с овощными грядками в середине. Мы с Оливером Менделем первыми их вскопали. Голая веревка для белья – Милли готовилась к нашему приходу. Старая клетка для птиц. Мы с Менделем сколотили ее однажды ночью из ненужных досок, и Мендель под моим не совсем трезвым руководством выжег по дереву табличку: “Все птицы, добро пожаловать”. И вот она стоит, такая же стройная и гордая, как в день рождения, в честь которого была построена. Между овощными грядками вьется каменная дорожка, ведущая к узкой калитке, а та ведет к частной автостоянке, а оттуда попадаешь в переулочек. Не может быть конспиративного дома без черного хода, как утверждал Джордж.

– Кто-нибудь входил в дом через черный ход? – спрашивает Лора.

– Хозяин, – отвечаю я за Милли. – Ни за какие коврижки не воспользовался бы главным входом.

– А остальные?

– Через главный вход. После того как Хозяин принял решение пользоваться черным ходом, он стал его, можно сказать, персональным лифтом.

Будь щедр на детали, говорю я себе. А остальное спрячь в памяти поглубже и выброси ключ. На очереди у Лоры деревянная винтовая лестница, воспроизводящая в миниатюре все темные лестницы в домах, принадлежащих Цирку. Мы уже собираемся по ней подняться, когда под звяканье колокольчика к нам выходит кот – большой черный длинношерстный, злобный на вид зверюга с красным ошейником. Он садится, зевает и останавливает взгляд на Лоре. Та тоже на него смотрит, а затем поворачивается к Милли.

– Она тоже на бюджете?

– Это он, и я, если вам так интересно, оплачиваю расходы из своего кармана.

– У него есть имя?

– Да.

– И оно засекречено?

– Да.

Поднявшись до площадки между двумя пролетами – впереди Лора, за ней осторожно следует кот, – мы останавливаемся перед обитой зеленым сукном дверью с цифровым замком. За ней находится шифровальная. Когда Джордж прибрал к рукам этот дом, дверь была стеклянная, но шифровальщик Бен не мог позволить, чтобы его пальцы кто-то видел, поэтому появилось сукно.

– Так. Кто знает комбинацию? – спрашивает Лора деловитым тоном наставницы скаутов.

Поскольку Милли молчит, я неохотно называю: 21–10–05, дата Трафальгарской битвы.

– Бен служил в королевском флоте, – поясняю я. Не знаю, поняла ли Лора связь, но она никак не отреагировала.

Усевшись на крутящийся стул, она разглядывает набор дисков и переключателей. Щелкает одним. Ничего. Поворачивает диск. Ничего.

– Электричество отключено с тех самых пор, – бормочет Милли, обращаясь не столько к Лоре, сколько ко мне.

Развернувшись на стуле, Лора тычет пальцем в зеленый стенной сейф.

– Так. А ключ от него есть?

Эти ее “так” действуют мне на нервы. Как и обращение “Пит”. Милли выбирает ключ из связки. Замок поворачивается, дверца открывается, Лора заглядывает внутрь и, словно косой, выгребает на циновку из волокна кокосового ореха шифровальные таблицы с грифом “сверхсекретно”, карандаши, конверты повышенной прочности, выцветшие одноразовые блокноты – дюжина в целлофановой упаковке.