Зеркало грядущего - Савин Владислав. Страница 84

Третьей была Адель, я также никогда не видел ее раньше, она присоединилась к нам уже в Париже. Хорошо знала город, в отличие от меня, истинная парижанка — в нашей команде она была разведчиком и связной. Вопреки мнению соседей, мы не были любовниками — сначала я даже думал, что она из тех девиц, кого совсем не интересуют парни. Поскольку не позволяла до себя дотронуться — и едва не пристрелила меня, когда я пытался ее обнять. Когда я узнал, что по документам мы будем изображать супругов из Бельгии, да еще и молодоженов — то первая моя мысль была, а как мы в гостинице в одну кровать ляжем, ведь два номера спрашивать будет никак нельзя?

"Месье Лекур" отделился от нас еще в Париже, отдав нам последний приказ, ехать в Гент, вот по этому адресу, ждать указаний. Я не понимал, зачем нам надо бежать из Франции сейчас, ведь если со смертью тирана начнется революция, то наше место здесь — но должна быть дисциплина, если хотим победить. Мы ехали по шоссе через Компьен, до бельгийской границы оставалось около полутораста километров. Адель молчала, и я произнес:

— Мы сделали это! Если нас поймают, то расстреляют, повесят, или пошлют на гильотину?

Так делал один мой приятель — шутил над смертью, чтобы ее отпугнуть. И мы не знали еще тогда, что Президент жив. Моя спутница ответила с нервным смешком:

— А даже так — по мне лучше, чем сдохнуть на панели!

И добавила серьезным тоном:

— Даже при том, что мы вляпались в авантюру. Ты заметил, что этот Лекур явно не француз?

Я пожал плечами. Возможно, что он советский. Или из ГДР.

— А я бы сказала, что он американец — ответила Адель — хотя не знаю, русских я не встречала, может и они такие же. А когда приходили немцы, мама выставляла меня гулять на улицу. После ее за это обрили. Ты тоже считаешь меня — дочерью немецкой шлюхи?

Так сказал русский Вождь Сталин — "сын за отца не отвечает". Наверное, и дочь тоже? И, вспоминая чему нас учили на политзанятиях, о союзе всех беднейших классов против классов богатых — лично я думаю, что дамы высшего полусвета должны будут после победы революции ответить наравне с буржуазией, ну а честные девушки с рабочих окраин, вынужденные заниматься этим от бедности, получат возможность зарабатывать на жизнь честным трудом. А отчего ты решила, что Лекур, янки?

Адель не успела ответить. Мы въехали в Компьень. На обочине стоял тот самый американец, с поднятой рукой. Даже странно — обычно ведь американские военные ездят на джипах. Отчего я остановился, чтобы его подобрать? Подумал о безопасности — американцы ведь во Франции, это хозяева, спасибо нашему продажному правительству — а значит, автомобиль, где едет их солдат, будет менее подозрителен в глазах наших полицейских.

Он сел на заднее сиденье — гладко выбритый, с улыбкой, будто сошедший с плаката. Начала говорить на вполне понятном французском, сначала поблагодарил, что мы остановились, а затем почти не умолкал. Мы узнали, что его имя Джон Доусон, что он лейтенант медицинской службы, сам из Филадельфии, где до сих пор его родители живут, что он вообще-то против войн между цивилизованными народами, "все споры должны решаться международным судом, таким как была Лига Наций, а теперь ООН", однако в армию пошел добровольно.

— Такая возможность, за казенный счет поездить, посмотреть мир. И не только ради удовольствия, но и для интересных наблюдений. Месье, вам не приходило в голову, что страны и народы тоже проходят свой жизненный путь, подобно личностям, и на этом пути их караулят схожие искушения? Когда Господь, история, или судьба — понимайте как вам удобнее — посылает вашей стране испытания, которые вы должны пройти с честью. И худшим соблазном тут является коммунизм — отобрать у богатых, раздать бедным — это может, в определенных условиях, решить ваши проблемы здесь и сейчас, оказавшись эффективным. Но в долгосрочном плане, это путь в никуда, поскольку уничтожает самых успешных, зато велит всем равняться на неудачников, а значит, снижает конкурентоспособность. И Соединенные Штаты подлинно великая нация не из-за своей промышленной мощи и экономического успеха — но прежде всего потому, что мы это испытание успешно прошли. Представьте, что вы, месье, судя по всему, не из неудачников — жили бы не в своем доме, а в "общежитии", как в России называются казармы для рабочих, виделись со своей супругой лишь по воскресеньям и то, при условии перевыполнения вами производственного плана, одевались и питались единообразно со всеми, не имели права владеть недвижимостью, которая вся принадлежит государству, и во всем подчинялись бы словам старшего, который зовется "секретарь", а в военное время "комиссар"? Это сейчас в России и других коммунистических странах — однако же и у нас в Штатах во время Великой Депрессии такой порядок был для миллионов бывших безработных, собранных в так называемый "гражданский корпус", причем наш Френки Рузвельт руководствовался именно коммунистической идеей, которая тогда была весьма популярна даже среди образованных американских кругов [39]. Однако же, наш американский народ, посмотрев на этот порядок, его отверг. Потому что подлинно свободный человек не ждет, что кто-то решит его проблемы, а решает их сам. Во время Депрессии отдельные черты нашей жизни были ужасны — но мы никого в них не винили, а те, кто выжил, гордятся что выдержали и стали сильнее. Теперь же я смотрю на европейские народы — и знаете, даже немного завидую вам, кому лишь предстоит сдать экзамен, который уже сдали мы.

Он говорил и говорил, высокомерным тоном — как белый миссионер, читающий проповедь дикарям. Я спросил его:

— Ваш отец случайно, не священнослужитель?

— А как вы догадались? — изумился Доусон — да, и он, и его отец, мой дед, трудились на священнической ниве. Самое нравственное занятие, указывать людям истинный путь. И долг Америки перед всем миром, ее историческое предназначение…

И тут Адель вмешалась в разговор, сказала чарующим тоном:

— Милый, останови. Я хочу выйти на минутку, в кустики. Пока никого вокруг не видно.

Добавила, обернувшись к американцу:

— Мистер, вы не желаете размять ноги. В тех зарослях, мне кажется, нас никто не увидит.

Доусон какой-то миг выглядел ошалелым, даже замолчал. Затем спросил:

— Вы француженка, а не бельгийка?

— А как вы догадались, мистер? — спросила Адель — или вы что-то имеете против французских женщин?

— О, нет! — осклабился американец, это выглядело уже не приветливо, а мерзко — в этой дряхлеющей стране есть лишь две стоящие вещи, женщины и вино. При том, что у нас в Штатах сейчас, касаемо первого, аналог "сухого закона". Но как бы это… вы ведь молодожены? И что скажет ваш супруг?

Он взглянул на меня, я пожал плечами, ничего не понимая. Адель мило улыбнулась и сделала странный жест, показав американцу две ладони с растопыренными пальцами. Доусон кивнул, и еще раз взглянул на меня, с сожалением и превосходством. Я смотрел, как они шли к кустам — американец впереди, Адель чуть отстала, ей мешала узкая юбка. Когда они отошли от дороги шагов на десять, в руке у девушки откуда-то появился пистолет. Выстрел, второй, третий — Доусон падает. Адель встает над ним, и после короткой паузы, стреляет еще раз. И возвращается к машине, мы поспешно отъезжаем.

— Пять долларов! — сказала она — знаешь, как это было в Париже, сразу после Освобождения? Когда такие вот янки в военной форме могли подойти к тебе на улице среди дня, и показать упаковку чулок, банку тушенки. А чаще — пять долларов, это было что-то вроде общепринятой расценки. Такой вот жест — показать тебе растопыренную пятерню — значил это самое, "ты сейчас идешь со мной". И никто вокруг "не замечал", ни прохожие, ни жандармы.

Она рассмеялась нервным смехом:

— И самое мерзкое, что ты идешь. Потому что дома отец без ног, после русского фронта. И малолетняя сестренка, которую после ждет твоя же судьба, и ты мечтаешь лишь, чтоб попозже. Мама умерла в сорок седьмом, тогда была холодная зима, а бритым немецким шлюхам надлежало ходить с открытой головой даже в мороз — она простудилась и не было денег на врачей и лекарства. А у тебя нет работы, и никуда не берут — если не пойти с американцем, то не будет денег даже за квартиру заплатить, еду иногда приходилось буквально на помойках подбирать, и одеваться совершенно не по сезону. Вдвойне гадко, что американцы это все понимали — и могли сказать "приходи завтра, нас будет четверо, и с каждого по пять долларов тебе" — и в их глазах это считалось "помощью". Ненавижу, твари, чтобы вы сдохли все!