Зеркало грядущего - Савин Владислав. Страница 85

И добавила, взглянув на меня:

— Бывало и так, что сутенером собственной жены выступал ее муж. Когда в семье не было денег. И ему платили, те же пять долларов. Итого десять — что хватало, чтобы прожить вдвоем один день, ну два, максимум три. А затем снова приходилось искать клиентов. Среди американцев — наши были далеко не так щедры. Вершиной считалось, если к пяти долларам прилагалась еще банка консервов, сигареты или чулки — ради того приходилось изображать страсть и лгать о любви. А они уходили, считая себя благодетелями, козлы! Ты спрашивал, отчего я решила, что Лекур — янки. Взгляд на меня, в самую первую секунду, будто раздевает, и оценивает на соответствие их стандарту — обхват груди, талии и бедер. Я видела такое у всех, кто были у меня в Париже, и у этого Доусона тоже. Американское дерьмо — его последние слова были, "за что?". Даже подыхая, не понял, урод! И прости за спектакль — но тебе было бы приятно сейчас счищать с сиденья кровь или отскребать мозги от стекла?

В Аррасе мы пообедали в ресторанчике и купили дневные газеты, экстренный выпуск. На всех полосах было про Париж, и еще про взрывы в Лионе, в Тулузе. Ничего не было сказано, жив ли Президент — но было написано, что в нашей квартире нашли какие-то документы на немецком и русском, а также мой партийный билет. Этого не могло быть, потому что свой билет я сдал нашему секретарю, "товарищу Мишелю", как и было положено перед секретной миссией — и это было не в Париже! И я не видел там, на Ришар-Ленуар, никаких документов на русском и немецком. Зато эта старая ворона снизу отлично нас запомнила — и в газетах была моя фотография с того партбилета, а также рисунки наших физиономий — сходство относительное, но узнать можно.

— Мы в дерьме — тихо сказала Адель — надо исчезнуть отсюда и из Франции, как можно скорее!

Я надвинул шляпу на лоб, и мы поспешили к машине. Отъехали без проблем, но когда мы выбрались из Арраса, моя спутница сказала — останови! Нас искали, как самых важных преступников — и надо было удирать как можно скорее, молясь чтоб удалось проскочить таможенный контроль. Но Адель сказала это таким тоном, что я подчинился.

— Иди сюда. На заднем сиденье хватит места, я знаю. У меня никогда не было приличного парня, одни лишь американцы. Если нас завтра поймают и убьют — я не хочу умирать с этим.

А я подумал, что если Лекур и правда янки, то он свинья — мог бы нам дать не бельгийские, а американские документы. Поскольку граждане США не только имеют право пересекать границу Франции без всяких виз, но и делают это, как правило, без всякого досмотра и проверки, по одному предъявлению паспорта.

Мы еще не знали, что когда мы убили Доусона, какие-то местные мальчишки слышали выстрелы. И видели на дороге нашу уезжающую машину, не разглядели номер, было далеко, но запомнили цвет, черный с желтым. Сказали о том взрослым, а те сообщили жандармам. На въезде в Лилль нас ждали двое полицейских на мотоциклах — остановили, спросили документы. И тут выстрелы — жандарм, что спрашивал паспорта, хрипит и падает, схватившись за живот, второй в испуге вскидывает руки и кричит "нет", но через секунду падает тоже.

— Гони! — крикнула Адель, с браунингом в руке — этот, нас узнал: взгляд, и рука к кобуре. Граница близко, успеем!

Десять километров. Причем первые, по улицам Лилля. Просто чудо, что я никого не задавил. Но проклятый телефон, нас там уже ждали — военный грузовик поперек дороги, и солдаты с винтовками, не американцы, французы. Пытаюсь развернуться — слышу крик офицера и знаю, что солдаты сейчас вскидывают оружие, как у расстрельной стены. Жму на газ, и тут мир вокруг разлетается на осколки, вместе с ветровым стеклом, и идет кувырком. Автомобиль переворачивается — от пули, попавшей в заднее колесо. Адель умерла легко и быстро — пуля в голову. А меня вытащили живым.

Меня не пытали и почти не били. Привезли в Париж, держали в камере без окон — не знаю, сколько часов или дней. Затем повели на допрос — и сначала сделали укол, от которого накатила апатия, безразличие ко всему, пусть даже завтра настанет всемирный потоп или начнется атомная война. А после, укол, от которого захотелось говорить без остановки. Я не помню вопросов, которые мне задавали — но мне сказали, что я выложил все.

И дали свежие газеты — из которых я узнал, что все было напрасно: Президент жив, революции не случилось. Зато моих товарищей по всей Франции арестовывают и убивают — и саму ФКП завтра объявят вне всякого закона. По воле подавляющего большинства французского народа — "собственность, семья, религия, порядок".

"Вашингтон пост". 15 ноября.

Коммунистический путч во Франции окончился провалом. Достоверно установлено, что за покушением на Президента Франции стояли коммунисты — один из непосредственных участников схвачен и даст показания перед Международным Уголовным судом ООН. Остается установить роль провокаторов из ФКП в "парижском инциденте", когда наш бомбардировщик вынужден был аварийно сбросить атомную бомбу на французской территории. Народ Соединенных Штатов верит, что Франция останется бастионом свободного мира против коммунистической угрозы — однако надеется, что господин Де Голль впредь проявит должную твердость в борьбе с террористами и бунтовщиками.

Согласно официальному заявлению Правительства Франции, конференция по Индокитайскому вопросу должна открыться 17 ноября. Народ Соединенных Штатов, как и все культурные нации, будет с интересом следить за ходом этого мероприятия в надежде, что принятые там решения наконец принесут на землю Вьетнама мир и порядок.

Бао Дай, император Вьетнама.

Эта страна меня недостойна. Дикость, бескультурье, невежество — в век пара и электричества. Даже все прогрессивные и передовые идеи Европы тут так выворачивают наизнанку, что творится бог знает что. Во что превратили Вьетнам!

Когда цивилизованная Европа открывала для себя дикие страны, вошло в моду устраивать в европейских городах "выставки", показывающие аборигенов в естественной среде. Первым в этом бизнесе был Гагенбек, знаменитый содержатель зоопарков и торговец дикими зверьми — не сомневаясь ни минуты, он выделял суданцам или готтентотам место рядом с клетками диких животных (до огораживания решетками дело не доходило — была просто поляна, на которой стояли шатры, и негры вели свою обычную жизнь). А европейская публика с любопытством смотрела на "звено перехода от обезьяны к человеку", как вполне серьезно утверждали европейские ученые-антропологи. Была такая выставка и во Франции — хорошо хоть, не в зоосаду, прилично именуемая "искусством французских колоний". Одним из экспонатов которой был вьетнамский императорский двор в полном составе — сановитых вьетнамцев показывали французской публике, словно цирковых животных. Тогда Бао Дай (еще носивший имя Винь Тхюи, девяти лет от роду, но уже с титулом наследного принца) понял, как велика разница между ним (перед которым дома, по этикету, все подданные обязаны были падать на колени и касаться лбом земли) и самым последним французским нищим. И твердо решил стать цивилизованным человеком.

Французы с удовольствием предоставили ему такую возможность — после отъезда императорской семьи домой наследник остался во Франции и стал жить в Париже при семье месье Шарля — французского резидента в Аннаме. Винь Тхюи был предоставлен свой собственный отдельный дом рядом с особняком Шарлей, он поступил в лицей Кондорсе — один из лучших французских лицеев, где мог получить настоящее европейское образование. Дело было вовсе не в доброте хозяев — все это было частью обычной процедуры по "офранцуживанию" наследника вьетнамского престола. Впрочем, если бы Винь Тхюи даже и узнал о том — вряд ли бы стал возражать. Поскольку это был подлинный рай — школьные, затем студенческие годы (учеба в Свободной Школе Политических Наук), светская жизнь в самом центре цивилизации, Париже, скачки, театры, теннис, белые девушки, и совсем новое увлечение, автомобили! Могло ли такое быть во Вьетнаме, по какому-то недоразумению считавшемуся его родиной? И принцу вовсе не обязательно было знать, что все его расходы оплачивала казна Вьетнама, а вовсе не месье Шарль с семьей.