Без вести пропавшие (СИ) - Аввакумов Александр. Страница 12

— Ты что, ночевал в кабинете? — спросил он меня.

— Да нет. Ночевал я дома, — в ответ произнёс я, — просто решил прийти сегодня пораньше.

— Тогда скажи, если это не секрет, чего ты так рано притащился на работу? — снова спросил меня Козин.

— Валера, — обратился я к нему, — помоги мне подготовить задание в отдел оперативной службы. Хочу провести оперативные установки по месту проживания Волковой и Серова. Вдруг ребята там нароют что-нибудь интересное? Подскажи, стоит мне давать задание на наружное наблюдение за Серовым?

— Ты меня, Виктор, не подтягивай к этому делу. Занимаешься, вот и занимайся. Я здесь тебе не советчик. Пойми меня правильно, у тебя там что-то не срастётся — я буду крайним в этом деле. Это раз. Во-вторых, чтобы советовать тебе что-то, нужно хорошо знать это дело. Сам подумай, Абрамов, зачем мне всё это? Так что не обижайся, Виктор, решай свои вопросы сам. Своя рубашка ближе к телу. Вот ты сам подумай, почему в это дело не вписывается наш с тобой начальник? Просто он намного умней нас с тобой вместе взятых. Это со стороны мы все едины, а если посмотреть внимательно, то каждый из нас сам за себя. Задай себе один вопрос, а почему он тебе не помогает? Что, не можешь ответить? А я тебе скажу, дело это неоднозначное, ты понял меня. Ему легче тебя спустить под откос, чем полететь под откос самому. Ты же не первый день работаешь в системе, неужели ты не понял, что здесь каждый сам за себя. Ты же сам работал в отделе оперативной службы и хорошо знаешь эту работу изнутри. Вот и думай, смогут они что-то нарыть тебе на Серова или нет? Я тебе сразу тогда сказал, что по этому делу нужна голова, а не ноги.

Я сидел молча, ошарашенный этой откровенностью. Мне всегда казалось, что сыск — это что-то особенное в жизни. То есть это место, где полностью отсутствует индивидуализм, где человек человеку друг, товарищ и брат. Не скрою, но меня покоробила эта откровенность Козина. Но тем не менее, я продолжал слушать его.

— Вот ты скажи мне, Абрамов? Зачем ты пришёл в наше отделение? — задал он мне вопрос. — Ты мне не поверишь, но я был до этого момента лучшим в отделении, а теперь? Мне всё время ставят тебя в пример. Как ты думаешь к этому должен относиться нормальный человек? Правильно, он должен возненавидеть тебя. Поэтому делай соответствующий вывод. Чем хуже тебе, тем лучше мне.

— Валера, — неожиданно для него прервал я его, — ты хороший парень и я бы не хотел, чтобы между мной и тобой возникли неприязненные отношения. Я тебя ни к чему не принуждаю и ни к чему не обязываю. Не хочешь мне помочь, не нужно, я сам разберусь во всем этом. Только не нужно мне говорить, что ты меня ненавидишь, ведь я тебе ничего плохого не сделал.

Мы замолчали, и каждый из нас двоих подумал о чём-то своём. Я не поверил Козину в том, что весь уголовный розыск, это сборище индивидуумов, каждый из которых метит занять должность своего руководителя.

— Валера, мне жалко тебя. Ты просто лишён романтики своей работы. Поверь, я не знаю почему, но ты не прав в своих рассуждениях. Ты знаешь, я об этом никому ещё не говорил, но перед тем как я пришёл в органы внутренних дел, мне довелось немного повоевать в Афганистане. Там-то я и понял, что такое плечо товарища, а тем более друга. Там, на войне, одному не выжить, можно выжить лишь группой, когда один за всех, а все за одного. А здесь такая же война. Пускай без разрушений и массовых жертв, но всё равно война. Война между добром и злом.

Козин слушал меня, не перебивая и не останавливая. Однако саркастическая улыбка не покидала его лица.

— Извини меня, Абрамов. Думаю, что ты попал в МВД чисто случайно. Тебе больше подходит какое-нибудь политическое училище. Вот там бы ты мог оторваться по полной программе, забивая в головы курсантов эти понятия о дружбе и товариществе. Поработаешь с моё в розыске, и ты невольно вспомнишь все мои слова.

— Какие, эти слова? Это те, что ты мне произнёс с минуту назад?

— Может быть их, а может быть и другие, это не столь сейчас важно. Если ты не выскочишь наверх, я имею в виду в руководители, то ты станешь таким же, как и я скептиком. Я тоже когда-то был таким, как и ты. Мечтал, надеялся, рвался. Всё время хотел показать себя, чтобы добиться чего-то в этой жизни. И вот я здесь, довольствуюсь должностью старшего оперуполномоченного. Люди, приходившие после меня в розыск, росли. Многие стали большими руководителями и не потому, что они были умнее меня, нет, Абрамов. Просто у них были люди, которые толкали их наверх. У меня таких родственников или знакомых не оказалось. Вот я сижу здесь уже десятый год, и никто мне даже предлагает никакой должности, ни Костин, ни министр. Поэтому не строй воздушных замков, которых в уголовном розыске нет. Ты знаешь, мы мало чем отличаемся от тех, кого сажаем. Все их недостатки и житейские комплексы присущи и нам с тобой. Мы просто обратная сторона одной и той же медали.

— Извини меня, Валерий Михайлович, но я тебя отказываюсь понимать. Я просто не верю тебе, что ты так думаешь? Я не для того пришёл в уголовный розыск, чтобы от тебя, от старого и опытного работника, услышать весь этот негатив.

— Я не политрук и не хочу тебя переубеждать в чём-то. В розыске, как в закрытой системе, какой является МВД, существует своя жизнь, которая разительно отличается от той, которую показывают нам с экрана телевизоров и кино. Пройдёт время и ты, поверь мне, согласишься со мной, — произнёс он в заключение нашего разговора.

Я пожал плечами, не зная, что ответить ему. Я работал в сыске всего третий месяц и многих вещей просто не знал и не понимал. Я был тогда счастлив по-своему, у меня была прекрасная работа, мечта всей моей жизни. У меня была крепкая и надёжная семья, и мне ещё ни разу не приходилось сталкиваться с предательством своих близких друзей и товарищей.

Во второй половине дня мне позвонила Волкова Александра Петровна. Сказать честно, я не рассчитывал на то, что эта женщина когда-либо позвонит мне и захочет со мной встретиться.

— Виктор Николаевич, я бы очень хотела с Вами встретиться, — произнесла она. — Вы меня извините за мою несдержанность.

— Я не против встречи, Александра Петровна. Давайте встретимся в семнадцать часов у меня в кабинете.

— Хорошо, в семнадцать часов, но только не в Вашем кабинете, где так много разных людей. Я не хочу при них обсуждать частную жизнь моей дочери.

— Хорошо. Назовите тогда сами место, и я подъеду к семнадцати часам.

— Сад Эрмитаж. Вы знаете, где он находится?

— Да, знаю.

— Тогда там, в семнадцать часов, — закончила она разговор и положила трубку.

Я невольно задумался, стараясь угадать, чем была вызвана просьба Волковой, встретиться с ней в этом малолюдном месте в это время суток.

— Ты о чём задумался? — заметив мою задумчивость, поинтересовался начальник отделения Валеев.

— Сейчас мне звонила Волкова и предложила мне встретиться с ней в саду Эрмитаж. От встречи в МВД она категорически отказалась. Мне показалось это немного странным, вот я и размышляю, чего она от меня хочет?

— Да, ты прав, Виктор. Она действительно какая-то странная женщина. Ты сам-то её случайно не боишься?

— А чего мне её бояться? Женщина как женщина, просто ослеплённая большим горем.

— Зря ты так думаешь, Виктор. Она поможет тебе или подняться вверх по служебной лестнице или упасть так, что никогда не сможешь больше подняться на ноги.

— Посмотрим, куда кривая выведет, — произнёс я, — время покажет.

В семнадцать часов вечера, я был в саду Эрмитаж. Я медленно шагал по аллее садика, и разыскивал глазами фигуру Александры Петровны. Волкову я заметил ещё издали. Она вышла из машины и в сопровождении неизвестного мне мужчины, направилась в мою сторону.

— Здравствуйте, Виктор Николаевич, — поздоровалась со мной Волкова. — Знакомьтесь, это мой брат Тихонов Михаил Петрович. Он, как я Вам говорила, работает на очень солидной должности в нашем Обкоме КПСС.

Тихонов молча протянул мне свою небольшую мягкую руку, которую я крепко пожал. Мы присели на ближайшую от нас скамейку и Волкова, достав из кармана своего светлого плаща платочек, вытерла им свои повлажневшие от слёз глаза.