Наречённая (СИ) - Райн Лэйя. Страница 11

Хватка ослабла, и я судорожно глотнула воздух и закашлялась, подавившись.

— Выполняй то, что я тебе велел, иначе я продолжу мучить тебя.

Отдышавшись, я взяла его член в кольцо пальцев, провела языком к самому навершию и обхватила губами сочащуюся смазкой головку, ощущая на языке солёно-горький вкус. В этот миг он приподнял бёдра, проталкивая член глубже мне в рот. Я среагировала моментально, вытолкнув его изо рта языком, и сжалась в ожидании его кары.

— Хорошо… — лишь протянул он, понижая голос до хрипоты. — Теперь ещё раз. Ротик асса́ру ещё девственен, — мерзкая ухмылка искривила его сухие красивые губы, с которых срывалось горячее дыхание.

Тёмные пряди волос упали на его лицо, делая чёрные провалы глаз ещё глубже, а на дне их тлел демонический огонь. Теперь я не сомневалась в том, что передо мной сидел, расставив широко ноги, демон во плоти. Свет от лампы выхватывал его ствол, оплетённый венами, с красной крупной головкой. Он взял мою руку, принудив обхватить его плотно, заскользил сначала медленно и размеренно, потом резче, дёргая мою руку вверх-вниз, подбрасывая узкие бёдра, врываясь в кольцо пальцев бурно, неистово и порывисто. Старое кресло ходило ходуном от тяжести тела исга́ра. Он вцепился в подлокотник, напрягаясь до предела, качая бёдрами, продолжая скользить членом в моей руке, сминая мою грудь, больно щипая и потирая соски через ткань до тех пор, пока его лицо не исказила гримаса боли. Такую пронзительную муку видеть на лице сильного властного мужчины было мне удивительно, и в тоже время волнение залило всю меня, отяжеляя. Я чувствовала его напряжение, оно отдавалось в его член. И то, как мужчина содрогался под моими касаниями, вызывало во мне неведомые доселе ощущения, они щекотали изнутри и скручивали узлами.

В горле Маара раздался тяжёлый надрывный стон, страж не дал ему выхода, зажав в своей глотке с сухо ходящим под кожей кадыком, сжал с силой зубы. Моего гонителя накрыл ярчайший оргазм, доказательством тому послужило то, как из влажной кроваво-красной головки выплеснулась сперма, обжигая мне руки горячим густым желе, а я в этот миг вошла в какое-то оцепенение, что раскатилось по моим плечам жаром, это не дало мне тут же одёрнуть руку. По телу Маара пробежала дрожь, он продолжал двигаться по инерции, надсадно и резко, выплёскивая до конца семя мне на кисть, а потом застыл, дыша туго и часто. Я не видела его лица — тёмные пряди упали на глаза и скулы мужчины, скрывая их в тени. Он резко отпрянул от спинки кресла, схватил мою руку, вытер своей рубашкой семя, а потом встал и вышел из комнаты, оставив меня так и сидеть на полу в полном смятении.

Что творилось у меня внутри, трудно было разобраться, но почему-то хотелось напиться — такого отвращения и ненависти к самой себе я ещё не испытывала, рвалось изнутри понимание неправильности, кричало о том, что так не должно быть! Но в тот миг, когда он излился мне в руку, я испытала удовольствие, такое острое, пронзительно-будоражащее, совершенное мне чуждое и новое чувство, вызвавшее тошноту, что хотелось провалиться сквозь землю.

Кровь бешено стучала в висках, язык жёг терпкий вкус его соков, и запах спермы, щекочущий нос, пьянил голову. Я не сразу поняла, что меня трясёт, хочется рыдать. Я встряхнула волосами и тяжело поднялась с пола. Нет, я не сломаюсь, я не доставлю ему такого удовольствия.

Глава 6

Маар, оставив Истану, вернулся к своим людям, но находиться в этой шумной дымной корчме не было никакого желания. Он покинул гостиный двор, даже не одевшись, да ему и не нужна одежда, особенно сейчас, когда исга́р в нём бушует и может противостоять холоду, даже самому лютому. Он прыгнул на коня и умчался в лес, подальше от асса́ру, этой упрямой девчонки с белым золотом волос и с холодными озёрами глаз.

Он не выдержал, пришёл к ней, он даже не помнил, как оказался возле её порога. Маар безумно хотел её. Весь день он не спускал с Истаны глаз, ловил каждый взгляд своих воинов, обращённый на неё. Внутри его жгла злость и ревность, он бы мог рассмеяться самому себе в лицо из-за того, что демон внутри него ревнует ненавистную асса́ру, деву, которая способна убить в нём исга́ра.

Снег сыпал с чёрного небосвода и таял на коже Маара, делая волосы и рубаху мокрыми, но ткань быстро высыхала на его коже. Тело стража всё ещё вздрагивало от той бурной разрядки, которая окатила его с головы до ног и ослепла вспышкой наслаждения. Розовые мягкие губы Истаны вынуждали его трепетать под их касаниями. Маар пытался выкинуть девушку из головы, он весь день боролся с этим чувством, он вообще не должен ничего испытывать, прочь отвергать любые движения души. Чувства — удел слабаков.

Маар оглядел кроны деревьев, сощурив глаза от надоедливых белых крупинок. Думал и не понимал, зачем держит асса́ру живой, почему не убьёт? Почему не прикончил сразу? Это облегчило бы ему переход к крепости. Но он не сделал этого ни тогда, кода держал в пальцах её тонкую шею, ни сейчас, когда кончил ей на руку. Уничтожить асса́ру, которая убила его брата жестоко и беспощадно. Она заслуживает смерти. Но запах, что источала кожа Истаны, слаще цветущей липы, он вынуждал забывать обо всём. Её запах будоражил и возбуждал, проникал под самую кожу, дурманил голову и усыплял ум, пробуждая одно лишь желание — взять.

Страж окончательно решил поставить клеймо своей пленнице. Слишком опасным становится его влечение к ней, слишком неконтролируемым, и он рискует сорваться с острия. Правильно сказал Шед — зачем она ему? Зачем он везёт асса́ру в крепость? Наверное, он хочет, чтобы она мучилась, он хочет отомстить за смерть брата, чтобы она кричала под ним и стенала, когда он станет насиловать её, чтобы она испытывала боль. Маар пришёл к ней именно с той целью — подчинить и взять, а в итоге сам пошёл на поводу своего желания. И это страшно злило, внутри рвало всё на части. Маар вспомнил вкус её крови на пальце, солёно-сладкий, пьянящий, наверное, это было ошибкой — испробовать вкус её крови, в этом его ошибка. Но ум будто отключился, когда он увидел капельки крови, чистой, как сок клюквы. Пораненный маленький пальчик этой суки.

Маар сцепил зубы, опустил голову, вглядываясь в черноту леса. Конь под ним беспокойно перебирал копытами, тревожно вскидывал гриву — животное чувствовало угрозу от своего хозяина.

Внутри мужчины билась одна мысль: вернуться и прикончить! Ему попалась бесстрашная асса́ру, она даже не пытается убежать, зная, насколько он опасен. Маар думал об этом сегодня, наблюдая за ней. С этой асса́ру было явно что-то не то. Страж вспомнил, как нашёл её в Сожи, раненную и отравленную ядом. Может, она наложила на себя забвение, потому и не понимает ничего? Страж знал, что эти исчадия Бездны способна на многое, они умеют заковать свою душу в лёд, усыплять, морочить. Что-то не так было с этой маленькой девчонкой. Ведь ни одна асса́ру не решится посмотреть на себя в зеркало, а эта, видно, решила убить себя? Только зачем, почему именно так? Та служанка, что дала ей зеркало, хотела ей зла, позавидовав красоте асса́ру — она желала ей смерти, дав это проклятый осколок. Маар стиснул челюсти. Нужно было позволить ей умереть, это бы избавило его от муки. Но вместо этого он убил служанку, не раздумывая, мгновенно.

Глупая, отважная асса́ру…

Маар хмыкнул, тряхнув влажными волосами, что налипли на скулы и шею, поддел пятками скакуна, пуская его в ночной лес. Демону нужна темнота.

***

Маар вернулся под утро, сменил одежду и присоединился к своим воинам, велев служанке, чтобы та сказала Истане спускаться. За ночь Маару удалось избавиться от горячивших тело мыслей о девушке, он даже встретил её равнодушным взглядом, когда она спустилась во двор. На этот раз он держался от неё далеко и не смотрел в её сторону, хотя её растерянность и, что неожиданно, стыд подлили масла в огонь. После того, как она попробовала на вкус его член, Истана испытывала стыд. Не ненависть и злость, а простую застенчивость. Это его позабавило. А может, она лжёт? Хитрая дрянь хочет усыпить его бдительность? Но что скверно, Маару вновь захотелось ощутить её губы на своей плоти. Он хотел кончить не на руку асса́ру, а на её нежный влажный язык, ему хотелось, чтобы она глотала его семя и испытывала такой же стыд и наслаждение, пусть даже она бы соврала ему…