Князь Барбашев (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович. Страница 120

Князь в бешенстве рубил дорогой саблей придорожные кусты, а его слуги в страхе стояли поодаль, боясь обратить княжеский гнев на себя. Гедройц, подъехавший было успокоить друга, лишь молча поглядел на его сражение и отъехал в сторону, буркнув:

- Пусть рубит, глядишь, быстрее успокоится.

А ведь он ещё в первый день хотел поделиться радостной вестью, что родственники жены поспособствовали его дальнейшей карьере и он в скором времени собирался отбыть в Краков, к королевскому двору. Но теперь чувствовал, что такой вестью он с другом поделится не скоро. И он хорошо понимал его состояние. О янтарном промысле Станислава он знал, да что там, он сам участвовал в подобном и тоже понёс потери от налёта. Но Кезгайло был, кроме всего, жемайтским старостой и ему ещё предстояло отвечать за разорение подведомственных земель перед великокняжеской комиссией. Война - войной, но московские войска ещё ни разу не забирались так далеко. И подобным промахом вполне могли воспользоваться многочисленные противники Кезгайлов.

Спустя час Матеуш во главе небольшого отряда выдвинулся в сторону Швянтойи, но лишь затем, чтобы констатировать и её сожжение тоже. Кто бы не командовал московитами, он нелохо порезвился на жемайтской земле.

Глава 36

Длинная вереница пленных и горы добра, выгруженные из трюмов, вызвали в обитателях водской деревеньки Краколье настоящий ажиотаж. Такого наплыва людей здесь видели редко. Обычно-то торговые караваны, идущие с верховьев, сворачивали задолго до них и уходили по Россони в Нарву, мало кто до устья Луги спускался. А уж с моря и вовсе единицы приходили. И те в основном были свои, ямгородцы. Вот и смотрели на подобное столпотворение кракольяне с нескрываемым интересом. А через некоторое время, привлечённые вездесущими слухами, появились и жившие в четырёх верстах к западу жители Лужиц - другой водской деревни на берегу Лужской губы.

Крестьян понять было можно: с кем, как не с такими вот караванщиками им торговать. До Ям-города то путь всё же не близкий. А так, глядишь, за нехитрый свой товар выручат пару монет, не покидая родных мест. Вот и возник на речном берегу стихийный торг.

Андрей препятствовать ему не стал, наоборот, пока другие торговались, одновременно перегружая товар и пленных на поджидавшие их тут речные струги, он занялся тем, что обежал на краере всё окрестное побережье, выявляя годные для стоянки морских судов места.

Ну а что? Ведь сколь ни тянули в его истории, а строить порт в устье Луги всё одно пришлось. Так почему бы ему и не воспользоваться своим послезнанием?

Давно известно, что борьба за выход к морю - один из главных сюжетов российской истории. Причём горячие споры и профессиональных историков и любителей велись в основном только о том, чем считать действия России: "захватывала балтийское побережье" или "возвращала своё новгородское наследие". И мало кто обращал внимание на самую популярную ошибку, гуляющую по книгам и учебникам: "Иван Грозный начал Ливонскую войну за выход к Балтийскому морю". Какой, к чертям собачьим выход! Такое ощущение, что все словно забыли, что у Ивана Грозного он уже был, этот самый выход! Причём почти такой же, что и у послесоветской России: от устья Наровы с Ивангородом, до устья Невы с Невским Устьем и далее на север, где граница была больше условной, но Выборг был уже датским городом. Выход-то в море был, да вот нормальных портов на нём, однако, не было. Ивангород пытался занять эту нишу, но всё же больше рассматривался как пограничная крепость, нежели как корабельная пристань.

И понимание сложившейся ситуации постепенно проникало в умы власть предержащих на Руси. Первыми строительством причалов озаботилось ещё правительство Елены Глинской. (Их останки были найдены в селе Венекю́ля (как ныне зовётся Норовское), но кроме пары заметок в специализированных журналах о них и не пишут нигде). По известным причинам, строительство было заброшено аж на четверть века. И только в июле 1557 года дьяк Иван Выродков и окольничий Дмитрий Шастунов по указу царя Ивана Грозного вновь начали ладить на реке Нарова пристань корабельную. Тогда же появилась и первая идея строительства ещё одного морского порта, восточнее Нарвы, в районе устья реки Луги.

Однако, неожиданно получив в свои руки ливонскую Нарву, правительство кардинально поменяло прежние планы. Строить с нуля новый порт в таком разе - непозволительная роскошь. Проще показалось использовать чужое, ведь к тому времени давно уже сложились и устоялись грузопотоки через Нарву, Выборг, Ревель и Ригу. И последующие 23 года Русь по максимуму использовала нарвские мощности, ведя прибыльную торговлю. А дальше всем известно: Смута, захват побережья шведами и Северная война.

Молодой царь, отношение к которому у Андрея было неоднозначным, но надо отдать ему должное, тоже интересовался Лужской губой. В 1701 году по его указу небольшим отрядом там проводился промер глубин. Но возведение Санкт-Петербурга и захват прибалтийских портов опять сделали строительство в устье Луги неактуальным.

Следующая попытка выдалась уже во времена Союза. Мало кто знает про военно-морскую базу в Ручьях, так и не достроенную в итоге. А порты присоединённых в 1940 году Эстонии, Латвии и Литвы вновь пагубно сказались на планах строительства в Усть-Луге своего торгового порта. Потом были ещё планы построить его там к Олимпиаде-1980, но тогдашний секретарь ЦК Компартии Эстонии сумел убедить Брежнева, что лучше вложиться в строительство Новоталлинского порта. А затем пришёл 1991 год...

И пришлось уже новой России всё одно вкладываться в Усть-Лугу - в порт, который всё сильнее отнимал транзит у прибалтийских лимитрофов в последние годы жизни Андрея в том его прошлом-будущем.

И вот теперь, обходя на краере места тех будущих терминалов, Андрей внимательно приглядывался к ним. Нет, он не настолько обезумел, чтобы строить здесь город за свой счёт. Но плотбище и амбары для Компании здесь заложить было бы неплохо. А со временем обустроить причалы для торговых и боевых кораблей. Ведь недалёкая Россонь позволит пользоваться ивангородским мытом, не нарушая лишних раз государевых наставлений.

Ну а потом, когда до власть предержащих дойдёт, наконец, необходимость иметь свою пристань (видимо сложится такая необходимость к тридцатым годам), он и предложит свой вариант с готовыми планами и расчётами. Да и проследит, чтобы в этот раз не затухла работа в виду ранней смерти правительницы...

Так в трудах и заботах пролетела неделя и, наконец, настало время, когда речной караван был собран и поутру отбыл вверх по течению, увозя добычу и "лишних" ратников. На следующий день отпустили нанятые Сильвестром лодьи, щедро заплатив кормщикам. И под рукой у Андрея разом осталось лишь три корабля и шесть десятков человек наёмной дружины, обходившихся ему в довольно кругленькую сумму - 120 рублей в год, не считая зерна.

Теперь настало время выяснить, какой из двух доставшихся ему корабликов был более крепкий. На три-то судна у него ни обученной команды, ни кормщиков пока не хватало. Всё, что удалось нанять за зиму, всё ушло в Любек и Выборг.

В конце концов, сошлись на том, то гданьский когг лучше, всё же недаром Гданьск был одним из центров кораблестроения Ганзы. Ну а рижанина решили использовать как запчасти. В конце концов, тросы, паруса и другое шкиперское имущество тоже денег стоят. Об охране оставляемого трофея договорились с кракольским старостой, после чего перегрузили весь оставшийся товар, мало нужный на Руси, но пользующийся спросом на западе, на два корабля и, подняв все паруса, вышли в море.

В капитанской каюте царил полумрак. Слабый свет, пробиваясь сквозь слюду окна и бархатные занавески, тускло отсвечивал на деревянных стенах. На койке, полузакрытой ещё старым хозяином зелёными шторками, спал, не раздеваясь, Андрей, ныне ставший капитаном и навигатором на "Святом Николае". Гридя же теперь распоряжался на когге, перекрещённым им же в "Верную супружницу". Над обоими кораблями гордо реяли красные флаги с белой лодьёй в круге из двенадцати звёзд, издали сообщая всем, что перед ними конвойные корабли торговой компании из Руси.