То, ушедшее лето (Роман) - Андреев Виктор. Страница 48

Очень скоро Кит узнал, что Мотька влюблена и что предмет ее влюбленности страшно похож на него, ее родного брата. Кит сначала даже немножко обиделся, что его, так сказать, открыли заново только благодаря какому-то «предмету», но обида очень быстро испарилась, а все остальное крепло час от часу. И вот Кит решился — сказал, что уезжает. Мотька никак не хотела понять, насколько это серьезно. Он ей толкует, толкует, а она: но ты же только съездишь туда и обратно, правда? И Кит уязвленно и грустно соглашался: правда… Потом оказалось, что она не верила, ну не то чтобы не верила, а не могла поверить, будто Кит вдруг возьмет и уедет, бросит ее, и что из такой поездки он может и не вернуться, то есть совсем не вернуться, никогда. Поняла только перед самым его отъездом. Весь день они тогда проговорили. С утра до вечера бродили по городу и говорили. Иногда Мотька начинала плакать, у Кита отчаянно сжималось сердце, и какое-то время они шли, не глядя друг на друга, потому что их боль и нежность и так достигали предела. Из всех возможных слов утешения Кит говорил почему-то самые несуразные:

— Ничего, ничего, сестренка. Скоро ты станешь взрослой.

Впрочем, Киту эти слова несуразными не казались. Потому что, когда он думал о будущем, рядом с ним всегда оказывалась его взрослая сестра. Родители? Родителей Кит любил, но слишком рано — и не без помощи деда — стал замечать их недостатки. От деда же, наверное, перенял он и снисходительное, добродушно-насмешливое отношение к ним, и они это отношение приняли, Кит всегда считался в семье чуть ли не вундеркиндом или, как подшучивал дед, вундерхундом. Кит знал, что его отъезд страшно больно ударит по родителям и временами остро чувствовал свою вину перед ними. Остро, но не долго. Это приходило и уходило, как головная боль. С Мотькой было другое. Однажды он увидел сон. Как и большинство снов, это было нечто отрывочное, бессвязное, но, проснувшись, он что-то домыслил, что-то объяснил, заполнил провалы, все связал воедино, и получился прекрасный, трогательный сон, хотя, расскажи он его кому-нибудь, слушатель наверняка пожал бы плечами: ну и что?

Это была получердачная комната, нечто вроде мансарды, и, наверное, в Старом Городе, потому что сразу за окном начинались крыши, море крыш, на мгновение замерших в своем хаотическом вращении, в полумраке комнаты окно было светлым пятном, светлым с синеватым отливом, оттого что наплывали сумерки, и Кит любовался ими и тосковал; он сидел за столом, на котором были навалены книги, как всегда беспорядочно, с массой бумажных закладок, какая-то книга лежала и перед ним, он должен был обязательно дочитать ее, но ему не читалось, он ждал, не зная, кого или что он ждет, прислушивался, наконец заскрипели ступени, кто-то поднимался по лестнице, вот и дверь за его спиной отворилась, а он сидел, не в силах обернуться, вжав голову в плечи, словно ожидая удара, но удара не последовало, две теплые ладони накрыли его глаза, и оцепенение прошло, его затопило такое огромное счастье, что боялся он теперь только одного: как бы тут и не оборвался его сон, а что это сон, Кит знал, но знание это ничего не меняло, ни в реальности происходящего, ни в силе его ощущений, слава богу, он не проснулся, он прижал ладони сестры к своим губам и целовал их, почти плача от исступленной радости; потом оказалось так, что он откуда-то из угла смотрел на высокую прекрасную женщину, спокойно и гордо стоявшую возле его стола и что-то говорившую мягко, заботливо, едва заметно улыбавшуюся огромными, но как бы невидящими глазами, в ней не было ничего от его сестренки, и все-таки он знал твердо, что это его сестра, слов ее он не понимал, да это и не нужно было, она была с ним, и ощущение счастья не проходило.

Друян подошел неслышно. Кит вздрогнул, услышав за спиной его насмешливое: «Эй, парень!»

Стоял Друян, широко расставив ноги, руки в карманах, в глазах впервые нечто вроде интереса к своему спутнику. Кит встал, провел рукой по спине, отряхивая хвоинки, коротко спросил:

— Связной здесь?

— Был, — сказал Друян. — Сегодняшней ночью ушел обратно. Сказал — если мы заявимся, чтобы шли на Ведьмин омут. Наши там.

— Что это за Ведьмин омут?

— Болото одно так называется. Топи там, трясина.

— Далеко отсюда?

— Километров пятнадцать. Утром выйдем, к обеду дойдем.

Друян говорил без обычной резкости, почти многословно и, похоже, готов был ответить на любой вопрос.

— Ты в овине переночуешь, ладно? Баба эта, понимаешь, всегда меня в гости зазывала. — Он ухмыльнулся. — Ну, раз выходит мне такой случай, так не пропускать же, верно, парень? А комната в доме одна, ты вроде лишний будешь.

— Ладно, — сказал Кит.

— Пожрать я тебе принесу. Полон дом жратвы.

— Ладно, — повторил Кит и, подхватив рюкзак, пошел за Друяном.

Вместо Друяна пришла женщина. Кит не слышал ее шагов, увидел только силуэт в проеме дверей, замер от неожиданности и даже пистолет не успел выхватить — она уже окликнула его: эй!

Кит тоже откликнулся негромким «эй», и тогда женщина сказала:

— Добрый вечер.

Он опять, как эхо, повторил за нею:

— Добрый вечер.

Она подошла и прямо на землю стала выкладывать все, что принесла в большой круглой корзине — сыр, масло, творог, молоко в глиняном кувшине, сметану в эмалированной кружке. Он давно не видел такого изобилия. Только мяса не было…

— Ешьте, ешьте, — приговаривала она торопливо, как если бы тайком урвала у кого-то эти запасы.

Кит стоял над нею и смущенно шептал:

— Спасибо, не надо… Куда мне столько?..

— Ничего, пригодится. С собой возьмете.

Голос у нее был глуховатый, низкий, она часто откашливалась.

Наконец корзина опустела, женщина распрямилась и вот стоит, не зная, что сказать еще и как уйти. Кит тоже не знает, что сказать, не повторять же все время: спасибо, спасибо…

— Как вас зовут? — спрашивает она наконец.

— Кит. То есть по-настоящему Тит, но сестренка, как только заговорила, стала звать меня Китом. Так и пошло.

— Родители живы?

— Да, — говорит он. — В Риге живут.

— А вас чего сюда понесло?

— Да как сказать… Так уж получилось.

— Ладно, — говорит она, — я не любопытная. Получилось, так получилось. Завтра, значит, уходите?

— Да. На Ведьмину топь.

— Куда?

— На Ведьмину топь. Или нет, постойте, на Ведьмин омут. У вас ведь был связной?

— Связной?

— Ну да. Человек от партизан.

— А… от партизан… Это кто ж вам сказал?

— Друян. Он говорит, что связной не дождался нас, но велел передать, чтобы шли мы на Ведьмин омут. Разве не так?

— Почему же не так, — говорит она неуверенно. — Если лесом идти, часов за пять доберетесь.

Она берет пустую корзину.

— Ну, ешьте на здоровьице… И спите спокойно, шуцманы сюда не захаживают.

Кит растерян. Надо бы расспросить ее о связном, но она уже в дверях, не бежать же за нею…

Давно уже он так не ел. Пожалуй, даже перестарался. И все равно осталось еще на два таких ужина. Несъеденное сложил в рюкзак. Завтрашний день обеспечен. Завтрашний день… Не понравился ему разговор с этой женщиной. То ли она недоразвитая какая-то, то ли тут что-то не то. А может, просто привыкла держать язык за зубами? Ведь он, Кит, человек для нее чужой, неизвестный. Мало ли, что с Друяном пришел, все равно лучше дурочкой прикинуться. Он вдруг вспомнил ее вопрос: а вас чего сюда понесло? Вопрос, на который он мог бы ответить подробно и велеречиво. Так он и отвечал уже не раз, потому что и вопрос задавали не впервые. И все в его ответе было правдой: организация — из одних мальчишек, потому что Эглайс погиб еще в начале сорок второго, у них есть возможность получать самые разные сведения, да и вообще они не лыком шиты, но что толку без рации, почти без оружия, без взрывчатки… Значит, главное — связь. С кем? С другими рижскими подпольщиками? Легче наладить связь с другими мирами. Остаются партизаны. Стаська уверяла, что это совсем несложно. И не подвела. Вот и все.